Литконкурс Тенета-98 (сборник рассказов)

В конце концов оказывается, что человеком в маске был вовсе не маньяк, а муж. Тот, который остался дома. Выяснив таким образом отношения с друзьями, он снимает маску, забирает жену и уходит с ней. Но не тут-то было. Навстречу им попадается механизатор, запавший в главную героиню. Между ними происходит битва. Не на жизнь, а на смерть:

Они сражались два часа,

И не кончался ратный пыл,

С обоих пот ручьями тек,

И каждый невредимым был.

И когда механизатору уже почти удалось перерезать мужу горло допотопным мечом на экране появляется маньяк Генри со своей знаменитой пилой. Мелкими шажками, осторожно он подбирается к ничего не видящим бойцам и всаживает работающую пилу в хребет механизатора. Итого: в живых остаются маньяк Генри, красивая женщина и цепная пила.

Мы ушли часов в одиннадцать, и я поехал провожать Шкатулку. От Рижской пошли пешком. Снежные пушинки падали на ее ресницы, пальто, шапочку, но не таяли, а так и продолжали лежать белыми хлопьями~ Я развернул ее и прижал к себе. Шкатулка таяла, и ей было лень сопротивляться...

???

Мартышкин рассказ ползал по моему сознанию до 10-го марта, пока по нему не был нанесен сильнейший удар.

Моя молодая красивая лань постоянно ускользала, но я фатально верил, что настигну ее. Мне казалось, что, как Сизиф всю жизнь катит в гору свой камень, так и я до конца дней своих буду пробираться с засученными рукавами, в грязных сапогах, с изодранным колючками акаций лицом и слипшимися волосами, держа в руках автомат "Узи", сквозь дебри девственного леса, преследуя безоружную, невинную жертву. Но длинноногая лань не собиралась сдаваться, она манила в туманы лимана, появляясь и исчезая, словно Жар-птица, и в конце концов загнала меня в такую трясину, что я позавидовал белорусским партизанам. Но ничего не могло остановить меня, - преследуя Катю Мороз, я вломился бы даже в хранилище золотого запаса США. Меня пробовали отговаривать: ни к чему, мол, как баран, долбить непробиваемые ворота, - но это все равно, что объяснять каннибалу преимущества французской диеты. Отказ от Кати тождественен отказу от существования. Следовательно, для достижения цели хороши все средства. Включая насилие. Меня оправдывает моя любовь. Моя Морозомания. Но есть минус: навязывание чувств (любовный империализм) вступает в непримиримое противоречие с понятием свободы и прав человека. В то же время есть плюс: свобода, алкоголь и никотин хороши для Кати Мороз лишь в малых дозах, злоупотребление может привести к летальному исходу. Вывод: ограничение личной свободы в связи с любовной экспансией Катя должна воспринять с философской снисходительностью Эпиктета.

Кстати, о насилии.

20-го февраля, среда. Праздничный ужин у Хана.

Ужина не было. Был ликер Cointreau и игра "Эрудит". За проявленную эрудицию и внесение в русско-советский лексикон несколько необычных неологизмов, таких, как, например, "вьеб", не мешало бы нам вручить медаль им. Ожегова (или Даля). Одну на всех.

Зимний вечер. Равнодушно-усталый голос таксиста. Пещерные страсти первобытного человека, пробужденные французским ликером.

- Кто еще будет тебя так любить? Ты же умрешь без меня.

- Никто. Умру, наверное.

Но до смерти еще далеко, и я был не прочь ускорить ее приближение.

- Я погрею ручку.

Рука между ножек. Чуть выше коленок. Мужчина ведет себя так, как позволяет ему женщина. Я подвинул руку поближе. Молчание. Прошел еще несколько сантиметров и вспомнил анекдот о натурщице Пикассо ("Молодой человек! Я натурщица Пикассо. То, что Вы ищите, находится у меня за левым ухом!")

- Прекрати немедленно, - произнесла Катя так тихо, что я не услышал.

Левая рука инстинктивно бросается вслед за правой. Черная прядь падает на черные бездонные глаза. Глаза загнанного зверька. Но не дикой серны, а маленькой рыси, попавшей в капкан - испуг, страх и злоба.

Такси не лучшее место для столь решительных действий и я, пощекотав себе нервы 117-ой статьей, поспешно ретировался.

Настроение улучшилось. Я понял, что при первом же удобном случае я ее все-таки сломлю. Впечатление о ее недоступности совершенно иллюзорно. Она доступна. Для тех, кто не спрашивает разрешения, и кому она безразлична. Принципиально, ее может уложить в постель любой. С ее выхолощенной нравственностью, инертностью и инфантильными эрзац взглядами это не так сложно. Сложно только мне. Да и то вряд ли...

???

Прошла неделя.

27 февраля, среда, 18.30. М. "Кировская". Свидание. Театр. "Современник". Вместо "Спешите делать добро" - "Наедине со временем". Катя недовольна - она уже смотрела этот спектакль. Вот непруха! Позлилась на меня, - как будто я могу вылечить заболевших артистов, - и успокоилась.

Тусклый спектакль с липкими нравоучениями. Сижу я да гадаю. Но не "любит - не любит", а "пойдет - не пойдет".

Жду конца - курить хочу.

Выходим на улицу.

- Пойдем выпьем, Катя.

- Пойдем.

Останавливаю в стороне такси:

- На Малый Каретный, пожалуйста, - тихо говорю, чтобы моя Катя не услышала. Ехать нам минут пять. Катя сидит в своей обычной позе - ноги соединены и согнуты в коленях, скрещены у щиколоток и отставлены в сторону - красивая поза, мне всегда она очень нравилась. А я уткнулся носом в переднее сиденье, верчу ногой и губы кусаю жду, когда Катя скажет, что домой ко мне не пойдет.

Чистопрудный - Рождественский - Трубная.

- Дима! Я к тебе домой не пойду.

Закрыл я глаза и слышу голос внутренний: "Представь, что это не она - все будет нормально".

Страстной - Колобки - Малый Каретный.

Выходим из такси.

- Катя, милая! - говорю, - я тебя знаю почти два года. Черт возьми, неужели я не могу пригласить тебя выпить со мной?

Поверит - не поверит.

Смотрю на нее честно-пречестно и думаю: "Сейчас я тебя оттрахаю, как врага народа!"

Что у нее там в мозгах перевернулось или не сработало - не знаю. Но она согласилась.

Я тихо закрыл за собой дверь, но Манька учуяла, что я не один и высунула из двери голову.

- Здрасьте, - прохрипела она и сделала книксен. Я чуть не помер.

"Новенькая, - подумала Манька, - и хорошенькая. Сейчас этот садюга ее трахнет."

Я вспомнил, как месяц назад она постучала ко мне в пять утра. Как раз тогда, когда у меня была Мартышка. Я понимал, что эта ночь мне даром не пройдет. Звуковые эффекты Мартышкиного сладострастия разбудили пьяную Маньку, которой вставать в шесть утра. Она была одна, и чужой кайф перед подъемом вряд ли мог поднять ей настроение. Так что, когда послышался стук в дверь, я тут же представил, как будут вытекать помои из ведра, одетого мне на голову. Но Манька была без ведра и даже без сковородки. Она приложила палец к губам и тихо попросила:

- Покажи мне девицу, которая так орет, - выражение ее лица выдавало смесь удивления с сочувствием. Манька посмотрела на свою соперницу и покачала головой:

- Несчастная.

И ушла.

Катя подала пальто, и я повесил его в шкаф.

- Я сапоги снимать не буду - так похожу.

- Походи.

- У тебя сегодня прилично, не то, что в прошлый раз.

Я налил ей и себе дежурного шампанского.

Когда мы наедине, от ее гордости и высокомерия не остается и следа. Куда все девается?

Да и у меня злость пропала. Нету злости. Мысль, правда, промелькнула: "Сейчас я тебе, скотина, неверная, покажу!"

Но на самом-то деле -чего я ей могу показать? Жалко ее стало - дура она набитая. Лучше уж я ей книжку почитаю. Запрещенную. Л. Шапиро "КПСС". Зачитался я - даже забыл, зачем Катю привел. Такую литературу почитаешь - забудешь, как тебя зовут. Читаю вслух и курю. Весь рот забит слюной - не знаю, куда плюнуть.

Плюнул на книжку, глотнул шампанского. Эта квартира всетаки или изба-читальня? Засунул антисоветчину за шкаф, поднял Шкатулку на руки и положил на кровать.

- Лежи тихо, Катя, и слушай меня. Ты долго еще, дрянь такая, будешь надо мной издеваться? Все равно ведь будешь моею!