Стрела Голявкина

Мне нечего собирать, в любой момент уйду куда угодно налегке, ничто меня не остановит, решено!

10

Вдруг - требовательный, прерывистый звонок в дверь. Через порог в квартиру еле влезает Голявкин. Он с трудом удерживает обеими руками на плече обернутый в шершавую сероватую бумагу и перевязанный несколькими оборотами бумажного шпагата большой квадратный тюк с бельем. Сбрасывает его на пол.

- Хватит с меня! - говорит. - Еле допер...

- Что тебя так долго не было? Где ты болтался?

- Я не болтался! - обижается он.

- Собственными руками, что ли, стирал белье?

- Ну что ты! Теперь я этого не умею. Я искал прачечную, где его срочно постирают. Думаешь, найти просто было?

- Ты что, ждал там, когда будет готово?

- Конечно.

- Завтра мог бы сходить за чистым.

- Возиться с этим еще завтра? Еще чего! Мне некогда.

- Ты как сама природа, к самоочищению способен? Значит, у тебя может быть творческое будущее...

Я достаю ему новые домашние тапочки: старые, пропыленные, выбросила. И чтобы заношенных тапочек больше никогда в доме не было!

Он прошелся по квартире, подозрительно поглядывая по углам.

- Чисто везде! - удивился.

- Литература любит чистоту, - посмеиваюсь я. - Между делом я тут роман написала...

- Какой роман? Что за роман? - насторожился Голявкин.

- Пока ты отмывал свое белье, я успела написать роман.

- Шутишь? Глупость какую-нибудь написала? Даже плохой роман написать очень трудно.

- Ну и глупость! Ну и что! Разве домохозяйка должна быть умной? Какая есть, так и написала.

- О чем же? - обеспокоенно настаивает он.

- Долго рассказывать: ведь целый роман. Не шутка. Не короткий рассказик в половину странички, как у тебя...

- Ну, а все же? Опять выкинешь какую-нибудь штуку?

- Не опять, а снова.

- Какая разница?

- Снова - более литературно...

- Не валяй дурака!

- Если снова напишешь "опять" не в диалоге, я у тебя вычеркну! Я все теперь стану у тебя вычеркивать, что мне не понравится.

- С ума сошла?

- Не без этого. Когда в литературу поглубже войдешь, тут же и спятишь. Сразу многое хочется вычеркнуть у других. Такое дело. Тонкое.

- Я не позволю тебе вычеркивать.

- Сам вычеркнешь. Я тебя научу.

- Не бери на себя много.

- Я уже взяла. И теперь из рук не выпущу. Имей в виду: хорошо работай! - посмеиваюсь я. - Не беспокойся: я не против всего остального пожалуйста...

Он не принимает всерьез мои слова.

Я разлила по тарелкам суп. На белой газовой плите готовилось второе блюдо.

- Так о чем твой роман? - спрашивает он между прочим и жадно поглощает суп. - И что ты там написала? - Требовательные ноты в голосе усиливаются по мере насыщения.

- Ну... не знаю...

- О чем твой роман, спрашиваю?!

Он, признанный юморист, видно, опасается, что я вывела его в каком-нибудь неподобающе смешном виде. Каждый писатель у нас, видите ли, заботится, чтобы про него написали непременно хорошо.

- Ладно. Не бойся, - говорю я.

- Мне нечего бояться. Ты бойся! - говорит он тоном хозяина жизни. А сам опасается. - Почему ты не хочешь четко и ясно сказать мне содержание твоего так называемого романа?!

- Может, боюсь...

- Чего боишься?

- А вдруг я не владею столь уверенно фразой, как любой из вас, мужиков-писателей?

- Наверняка не владеешь. Зачем же тогда писать?

- И потом, тебе не понравится: в моем романе мало иронии и абсурда. Пора вернуться к здравому смыслу. У нас ведь всякий добросовестный человек представляется наивным и примитивным, потому что не иронизирует, - до чего дошло! Но для смысла придется находить новые словосочетания...

- Не понял...

- Я вообще-то писать романы не умею: нет у меня романного мышления, не получается правильно вести сюжет, одно с другим не стыкуется... Я не профессионально написала роман - профессионально я в это время делала в доме уборку...

- Научись сначала!

- И не подумаю!

- Зачем же пишешь?

- А вдруг это тоже может быть вполне интересным для литературы?..

- Не знаю. Не думаю.

- Не думаешь, так не спрашивай!

- Так что там? Что?

- Ну как тебе сказать... Роман получился не трагичным - никто не погиб, не страшным, не детективным, не эротическим. Он специально мыслился с благополучным концом. Домохозяйка - человек созидательный и надеется внушить положительные идеи другим. Не всегда же крах устраивать!

- Что у тебя за роман в конце-то концов?!

По-моему, он слишком зациклился на моем романе. Настырность к хорошему не приведет. Чтобы переключить его внимание, я говорю:

- Кто-то думает, что ты уже умер...

- Кто?

- Некто.

- Некто - кто?

- Я тебе не скажу.

- Почему?

- Ты не оставишь его в покое, а я вражды не хочу. Разве стоит тратить силы на ерунду, когда можно написать один маленький рассказ?..

Сытый ребенок крутится возле стола, от волнения кидает себе в рот то кусочек, то ягоду, встревоженно взглядывает на одного, на другого, ждет, чем кончится словесная перепалка.

Голявкин перестал есть суп и неожиданно рассмеялся.

- Что? - спрашиваю. - Не первый раз слышишь, что ты уже умер? Не будешь лезть в эфир и на экран, подумают, что тебя на свете и вовсе не было...

Смех неожиданно прерывается треском междугородного телефонного звонка.

- Да... Хорошо, - говорит Голявкин. А нам поясняет: - Московское издательство высылает договор на будущую новую повесть.

Смеяться ему больше неохота: суровое предчувствие неотвратимой неясной работы плотно сжимает рот, губы превращаются в узкую короткую черточку.

- Не волнуйся. Будем работать... - говорю я.

Сын успокоенно, подпрыгивая на одной ноге, уходит к себе. Ему всегда больше нравится, когда работают, а не отдыхают.

Оказалось, не так уж все плохо и никуда не надо бежать. Я остаюсь... Наша жизнь всегда на кончике телефонного провода.

Хотите анекдот напоследок? Последний анекдот ушедшего двадцатого века.

Один известный поэт написал новую книгу и получил за нее хорошую литературную премию. Книга называется "Куда пошел? И где окно?" Давно есть рассказ у Голявкина - "Куда пошел и где окно?"

Другой поэт-лауреат написал новое стихотворение под названием "Привет вам, птицы!" И такой рассказ есть у Голявкина.

СВОИХ слов у них не нашлось.

Может быть, они тоже считают себя недооцененными, несмотря на гранты и премии, но явно не до такой степени, как Голявкин.

Так, может, Голявкину цены нет? И о нем следует писать и писать. Может, начать книгу с начала?

Нет, пусть другие пишут. С меня хватит!

Пусть учтут недостатки моих писаний, а свои недостатки превратят в высокие достоинства.

Сколько-нибудь стоящая книга забирает столько энергии, крови и духа, что автору, закончившему творение, не хочется его даже перечитывать.

Нет, нет, нет! Пусть это сделает кто-нибудь другой. Но не я.

Уверяю: труд будет стоить того. Голявкин, несмотря на перипетии и разломы жизни, создал в искусстве СВОЮ планету (когда другие не зацепились и за клочок земли) - рассматривать ее со стороны в любом случае интересно.