Смерть Вазир-Мухтара

ажи мне, ты православного закону, а дочка моя - исламского. Венчать-то как же? Прапорщик, оказалось, вовсе об этом не думал. - Ничего, - сказал Самсон, - мы вас сперва по-исламскому окрутим, а потом по-православному обернем. Ладно, это можно. Это ничего. Самсон-хан пошел к Алаяр-хану приглашать его на маджлес-ширини. Подали завтрак, конфеты, шербет, кальяны. Алаяр-хан был неприятно сладок. Были счеты между ними. Почем знать, предстояли, может быть, большие дела. Самсон-хан с его багадеранами был все же караульщиком Каджаров. Поэтому - они были приятели. - Самсон-хан, или тебе не нравится этот нун-и-ширин? Увы. Он, кажется, действительно недостаточно сладок. А маскати? Может быть, они неприятно пахнут? - Свет совета, - сказал ему Самсон-хан, - прости меня: я не привык к сладостям, а к тому же дома я недавно поел. Алаяр-хан мотал черной бородой. - Обмакни, лев битвы, по крайней мере палец в соль, - сказал медленно и важно, - и ты докажешь мне тем, что любишь меня. Самсон погрузил заскорузлый палец в золотую солонку и облизнул. - Теперь я убедился, что ты любишь меня. И Самсон пригласил приятеля на маджлес-ширини, первый день свадьбы. Он побывал также у евнухов. Хосров-хан, черноволосый, безбородый, похожий на молодую женщину, жил, как и его товарищи, при дворце. Пушистые ковры, как трава, приминались под ногами, золотые сосуды стояли на маленьких столиках, и хорасанские ткани по стенам развешаны были так, что разноцветные стекла казались той же тканью, только светящейся. У хана был женский голос, женские белые руки в перстнях. Подведенными, томными глазами он смотрел на крепкую бороду Самсона. Он был оскоплен в раннем детстве, и мужская память еле в нем бродила; он был большой любитель лошадей. Он любил объезжать их, покупал для них лучшие сбруи, серебряные. Конюшни его были не хуже шахских. И с Самсоном у этой амазонки были разговоры о лошадях, о статях, мастях, о сбруях. Случалось им менять лошадей. Услышав о свадьбе, Хосров-хан улыбнулся и со всем изяществом поздравил. Он непременно придет. Зейнаб, говорят, звезда всех девушек. Манучехр-хан, полный, гладколицый старик, принял Самсона величаво. Брат его был в подчинении у Самсон-хана, но старик терпеть не мог свадеб, потому что был скуп до невероятия. В его покоях стояли тяжелые сундуки, крытые мехами, но покои пахли пустотой, старческой затхлостью, смешанной с запахом сухих померанцев. A Ходжа-Мирза-Якуб, как всегда, спокойно и без выражения приветствовал Самсона. Гладкий, как доска, с черными мохнатыми бровями, с сухим ртом, с нежной кожей, он всегда так встречал людей. И мысли его были неизвестны.

2

Первый день был маджлес-ширини. Сидели, заложив правую ногу на левую, на коврах у Самсона, персияне в больших чалмах и цветных носках - джурабах. Какой-то мулла, приятель Самсонов, прочел брачную кебелэ, а прапорщик отвечал, как научил его Самсон: - Бэли. (Согласен.) Долго пили шербет из огромных золотых мисочек, ели пушеки и протягивали руки за кальянами, которые угольками раскуривали слуги.