Масоны

- Не знаю-с; при них Фадеевна осталась, а я за вами побежала, - сказала горничная.

Муза Николаевна в одной сорочке, надев только на босую ногу туфли, пошла к сестре, которую она нашла почти лежащей в объятиях Фадеевны и имеющей глаза закрытыми. Муза Николаевна осторожно подошла к ней.

- Тебе нездоровится, Сусанна? - окликнула она ее.

- Да, но дай мне твою руку! - отвечала на это Сусанна Николаевна, все-таки не открывая глаз.

Муза Николаевна приняла ее из объятий Фадеевны в свои объятия.

- Это, должно быть, с ними сделалось от глазу чьего-нибудь нехорошего; с камушка их надобно спрыснуть, - шепнула ей старуха и, уйдя из комнаты, тотчас же возвратилась назад с водою во рту.

Муза Николаевна не успела еще ничего из ее слов хорошенько понять, как старуха, проговорив: "Свят, свят, свят, господь бог Саваоф!" - брызнула на Сусанну Николаевну изо рта воды. Та вскрикнула и открыла глаза. Старуха, снова пробормотав: "Свят, свят, свят, господь бог Саваоф!", - еще брызнула раз. Сусанна Николаевна уж задрожала всем телом, а Муза Николаевна воскликнула: "Что ты такое делаешь?" Но старуха, проговорив в третий раз: "Свят, свят, свят..." - опять брызнула на Сусанну Николаевну.

- Будет, будет; уйдите, оставьте меня с сестрой! - сказала ей, наконец, Сусанна Николаевна.

- Уйду, матушка; теперь все пройдет! - сказала уверенным тоном старуха и ушла.

- Что такое с тобой случилось? - спрашивала Муза Николаевна.

- Я... - отвечала Сусанна Николаевна, как бы боясь остановить свой взгляд на чем-нибудь попристальнее. Комната была освещена только горевшей перед образом казанской божьей матери лампадкой. - Я, - повторила Сусанна Николаевна, - видела вот его... - И она указала при этом рукой на портрет Егора Егорыча, - и того!..

- Терхова? - спросила Муза Николаевна.

- Да... - произнесла с усилием над собою Сусанна Николаевна. - Муж мне все указывал вдаль, а другой мне говорил: "Вы уморите меня, как уморили Углакова!"

- Ты заснула, Сусанна, и видела это во сне, - старалась ей объяснить Муза Николаевна.

- Нет, нет, я не спала; я давно не сплю ни одной ночи! - не согласилась Сусанна Николаевна.

- Тогда это твои обыкновенные галлюцинации, - продолжала успокаивать ее Муза Николаевна.

- Это и не галлюцинации, - возразила Сусанна Николаевна, - которые, когда бывали со мной, то очень неясные, а тут я рассмотрела все черты Егора Егорыча и слышала голос Терхова от слова до слова.

- Еще бы тебе не видеть и не слышать, когда ты только об этом и думаешь! Но вот что, мое сокровище: я не оставлю тебя здесь и увезу с собой в Москву; ты здесь окружена только тем, чего уж нельзя возвратить, а того, что ты желаешь видеть, нет около тебя. Кроме того, последнее твое видение может и сбыться: Терхов в самом деле может умереть от тоски! - решилась уж немножко припугнуть сестру Муза Николаевна.

Сусанна Николаевна при этих словах ее вздрогнула.

- Хорошо, я готова уехать отсюда! - проговорила она.

- Завтра же? - подхватила Муза Николаевна.

- Хоть завтра, мне все равно.

- А в Москве, что же, с Терховым ты увидишься?

- А в Москве вы делайте со мной, что хотите; пойми ты, что я утратила всякий ум и всякую волю.

- Ну, мы там знаем, что сделать! - заключила Муза Николаевна и на другой день объявила прислуге, что Сусанна Николаевна уезжает с ней надолго в Москву, и потому, чтобы все нужное для этого было приготовлено; сказала она также о том и gnadige Frau, у которой при таком известии заискрились слезы на глазах.

- Зачем же Сусанна Николаевна так спешит уехать отсюда? - спросила она печальным голосом.

- Затем, - отвечала ей с лукавой улыбочкой Муза Николаевна, - что ее там один господин очень ждет.

- Господин?.. - произнесла с удивленным лицом gnadige Frau. - Но который тоже нравится и Сусанне Николаевне? - присовокупила она, смекнув, в чем дело.

- Нравится; кроме того, Егор Егорыч сам в своем завещании написал Сусанне, чтобы она непременно вышла за этого господина.

Лицо gnadige Frau приняло радостное выражение.

- Значит, он должен быть очень хороший человек.

- Такой же, как Егор Егорыч: умен, ученый, серьезный и вдобавок молодой.

Gnadige Frau скрестила при этом набожно руки на груди.

- Danke Dir, mein Gott, dafur! [242] - произнесла она и затем продолжала окончательно растроганным голосом: - У меня одна к вам, добрейшая Муза Николаевна, просьба: уведомляйте меня хоть коротенько обо всем, что произойдет с Сусанной Николаевной! Я считаю ее моей дочерью духовной. Когда она была замужем за Егором Егорычем, я знала, что она хоть не вполне, но была счастлива; теперь же, как я ни успокоена вашими словами...

Тут полившиеся из глаз слезы захватили дыхание у gnadige Frau, и она не в состоянии была продолжать своей речи.

- Непременно, непременно буду писать вам! - обещала ей Муза Николаевна.

Весь день после того прошел в сборах, в которых Сусанна Николаевна не принимала никакого участия. Она сидела в своей комнате и все время смотрела на портрет Егора Егорыча. В последние минуты отъезда она, впрочем, постаралась переломить себя и вышла в гостиную, где лица, долженствовавшие провожать ее, находились в сборе, и из числа их gnadige Frau была с глазами, опухнувшими от слез; Сверстов все ходил взад и вперед по комнате и как-то нервно потирал себе руки; на добродушно-глуповатой физиономии Фадеевны было написано удовольствие от мысли, что она вылечила барыню, спрыснув ее водой с камушка. Наконец явился Антип Ильич, почти ничего уже не видевший и едва державшийся на своих тонких ногах, но все еще благообразный из себя.

- Сядьте, старичок! - первое, что приказала ему gnadige Frau.

Антип Ильич, с трудом отыскав глазами стул, сел.

- Сядьте и вы! - приказала gnadige Frau Фадеевне.

И та опустилась на кресло, постаравшись сесть рядом с Сусанной Николаевной.

- Лошади поданы-с! - проговорил, взглянув в окно, Сверстов, видимо, мучимый всей этой сценой расставанья и решительно не понимавший, что тут, собственно, происходит.

Все поднялись. Сусанна Николаевна и Муза Николаевна сели на заднюю скамейку огромной четвероместной кареты, а горничные их - на переднюю. Вороные кони Егора Егорыча, запряженные уже шестериком с отчаянным молодым форейтором на выносе, быстро помчали отъезжающих; несмотря на то, долго еще видно было, что Сусанна Николаевна все выглядывала из кареты и смотрела по направлению к Кузьмищеву, в ответ на что gnadige Frau махала ей белым платком своим. Сверстову, наконец, наскучило такое сентиментальничание барынь.

- Пойдем в комнаты! - сказал он жене.

Та пошла за ним.

- Что за сумасшествие творит Сусанна Николаевна! Поехала в Москву на пыль, на жар... Что ей, видно, надоело здоровье? - проговорил доктор искренне сердитым голосом.

- Она поехала затем, что в ее жизни скоро, вероятно, произойдет перелом, и она выйдет снова замуж, - открыла мужу gnadige Frau.

- Немножко скоренько! - заметил с иронией доктор.

- Нисколько не скоренько! - возразила gnadige Frau. - Сам Егор Егорыч в своем завещании велел ей выйти за этого человека.

- Это, вероятно, за Терхова? - спросил доктор.

- Вероятно, за него, - подтвердила gnadige Frau.

- Тогда к чему же все эти слезы и волнения? Старый муж разрешил, новый, кажется, попадается человек хороший; надобно радоваться, а не печалиться, дело житейское, обыкновенное!.. - восклицал доктор.

- То-то, что тут не очень обыкновенное, - возразила gnadige Frau, потому что тебе говорить нечего, как Сусанна Николаевна любила Егора Егорыча; сверх того, горничная Сусанны Николаевны, которая, как ты знаешь, не врунья, говорила мне, что Сусанна Николаевна... еще не женщина!

Доктор был совершенно опешен.

- Неужели же то, что я как-то прежде подозревал, правда? - проговорил он.