Остров

Деревья эти выросли, и живы, я уверен. И я еще не исчез.

9.

Многое вспомнил, и про записки, и про деревья, и про мелкие события, центрифугу... почти все слова Халфина, обращенные ко мне, их было немного...

Нет, не все, был у нас еще один разговор, вернее, встреча, потому что он говорить не мог, а мне не о чем было, и так все ясно. Некоторые картины обходишь за три версты, но без них история неполная. Придется...

Помните? Я обошел Алима, вышел из помещения на яркий воздух и ушел, и больше никогда не встречал его. Далее все верно, но я не ушел сразу, вышел в двор и остановился. За углом одноэтажный домик, морг, и там лежал Халфин, я знал это, и не мог уйти. И увидеть страшно, и уйти невозможно тоже. Разумом я это дело понять не мог, и теперь не понимаю, а вот чувствовал, что уйти нельзя. Разум говорил мне, что мертвое тело, труп, все уже решилось, не на что смотреть - и ни с места. Не успел он умереть, как его теория дала о себе знать: я думал одно, а чувствовал другое, и должен был выбрать, но выбор произошел раньше, чем я это осознал. Ничего не решив, я стал медленно двигаться к углу здания, меня притягивала туда неодолимая сила.

Тяжелые двери, обитые жестью, каменный пол, бетонные стены, пустота, табуретка, на ней старик, носом в газету, за его спиной широкие двери в холодильник.

- Родственник, что ли?..

- Ну, да...

- Значит, один ты у него был.

У стен столы, на них лежали тела, покрытые простынями, десять или двенадцать столов, а один стоял посредине помещения, и я знал, что на нем лежит Халфин, именно на нем!.. И, действительно, старик подвел меня к этому столу, только скорей, говорит, а то воспаление легких схватишь. Он в телогрейке, а я в тонкой куртке, но не чувствовал, какой там мороз.

Взял краешек простыни и отодвинул. И увидел лицо, синеватое, худое, с резко торчащим носом. Это был не он. Не мог быть он, ничего общего. Я стал медленно сдвигать простыню, мне было трудно, я боялся. В один момент я хотел все бросить и уйти, выйти на осенний прохладный воздух и навсегда забыть. В моих действиях не было ничего разумного, ничего справедливого, они не были нужны никому, Халфину уж точно, а мне... почему-то нужны. Я должен был побыть с ним, хотя бы миг, и объяснить это не мог, и не могу. Лицо было не его, жизнь вытекла, осталось серая непримечательная тень, контур лица. И дальше все также - чужое, худая грудь... руки... Над руками он основательно потрудился... Нет, не знаю насчет смысла. В таких случаях иногда говорят "проститься", я не верю.

Если б я умел говорить с ним, то обязательно спросил бы:

- Зачем?.. стоило ли из-за этих стеклышек?..

А он, если б мог ответить, пожал бы плечами:

- Стоило - не стоило... как это можно сосчитать?.. на каких весах взвесить?.. И не в этом дело...

Вот именно, вовсе не в этом, в конце концов, наработал бы снова, ведь идея жива... Как могли так с ним поступить?.. Он не смог этого понять. Гордый человек, тонкий, нежный, одинокий... и оказался непоправимо сломлен. Все кругом ползали, а он не захотел. Говорят, время такое было... А другого не было, и нет.

Может, бредни, выдумки мои, не знаю...

Я не умел разговаривать с тенью, мне надо было увидеть. Я увидел. Ушел. Потом старался забыть. Забывал... Так и не забыл..

..................................

10.

И тут я услышал негромкие слова, они с трудом дошли до меня, прорвались через глухоту из другого мира, можно сказать. Наверное, сказаны были не в первый раз. Они были странными для того куска пространства, в котором я только что побывал, и не менее странны для места, в которое я обычно, после всех размышлений, скатываюсь, соскальзываю, сползаю...

- Эй, сосед, помоги...

11. Я СЕГОДНЯ.

1.

Событие в самом деле значительное. Во-первых, сказано "эй", то есть довольно доброжелательное обращение, хотя и не помогает мне определить положение тела в пространстве. Зато второе слово просто бесценно - "сосед"! Значит, я чей-то сосед, и возможно, если повести себя умно, моя первая задача будет решена просто и красиво. Правда, один раз меня назвали "сосед", а потом оказалось, что сосед сам не знает, куда его вести домой, разум полностью растерял... Потеря разума здесь, куда я возвращаюсь, повсеместное явление, и не вызывает особого сожаления или осуждения. Потерять память о ближайших событиях гораздо опасней, особенно, если это касается расположения тела и имущества, принадлежащего телу.

О третьем слове и говорить не хочу, оно для меня как боевой клич, "помоги" - и я тут как тут. И в этом смысле я неприличен и смешон, и по-настоящему болен, благодаря...

Старое образование восстает, как можно говорить об этом "благодаря"... А, может, все-таки... Пусть!

...благодаря тому событию, к которому я всегда возвращаюсь, и не могу понять, понять... Живем бездумно и бесцельно, к этому каждый привык, так легче, куда деваться, но встречаются дела, случайные, кратковременные, они поворачивают землю... хотя она не поворачивается, это я сам - скольжу, бегу...

2.

У дороги, под боком левого катета стоит женщина средних лет, в платке, в тяжелых рабочих сапогах, а перед ней две сумки, на мокром асфальте. Я спешу к ней, лихорадочно обдумывая первые слова. Оказывается, не нужны, большая радость, смотрю в ее лицо, оно мне понятно и дорого, я сам такой.

Беру сумки, несу, удивляясь женской выносливости, стараюсь держаться чуть позади, как бы под влиянием груза, и на самом деле тяжело, но, главное, она должна мне дорогу указать, так, чтобы не было сомнений и подозрений. И все получается естественно, не спеша, она поворачивает к тому из красных домов, что был слева от меня, а теперь справа, и значит, половина задачи решена. Она болтает о всякой чепухе, какие-то огороды, дети, шурин упал с лошади... я внимательно вслушиваюсь, поддакиваю, своих коронных вопросов не задаю, и без этого все как по маслу...

- Как твоя дочь? - она спрашивает, - как дочь, наверное большая выросла?..

Задача непосильная, не знаю ничего про дочь, делаю вид, что задыхаюсь, останавливаюсь, вытираю пот... - "ничего, в порядке..."

Она говорит:

- Замок-то как?.. Мой, говорит, старался...

О, замок!.. Сразу объясняется загадка ключа, отчего нет заветной бумажки и нарушено привычное расположение.