Остров

Общее пространство легко захватывает, притягивает извне чужеродные частицы, фигуры, лица, звуки, разговоры... все, все - делает своим, обезличивает, использует... Сюда выпадаешь, как по склону скользишь... или сразу - обрыв, и в яму... Наоборот, Остров необитаем, на нем никого, чужие иногда заглянут и тут же на попятную, им там не жить... как пловцы, нырнувшие слишком глубоко, стараются поскорей вынырнуть, отплеваться, и к себе, к себе... Но и мне там долго - никак, наедине с печальными истинами, с людьми, которых уже нет... навещу и возвращаюсь.

В конце концов двойственность устанет, подведет меня к краю, ни туда, ни сюда... и останется от меня выжившая из ума трава.

Заслуживаю ли я большего - не знаю, думаю, неплохой конец.

5.

Из дома недавно вышел, уверен - руки пусты, ботинки без шнурков, без них недалеко уйдешь. Куцые обрывки, к тому же не завязанные... Я многое еще помню, хотя не из вчерашней жизни, да что говорить, куда-то годы делись... В них многое было, не запомнилось, но было; я постарел, а идиоты, не чувствующие изменений, не стареют. На жизнь ушли все силы, это видно по рукам. Наверное, и по лицу, но здесь нет зеркал.

Я смотрю на руки, тяжелые кисти с набрякшими сине-черными жилами, кожа прозрачная, светло-серая, беловатая, в кофейного цвета пятнах... Это мои руки, попробовал бы кто-нибудь сказать, что не мои... И я понимаю, по тяжести в ногах, по этой коже с жилами и пятнами, по тому, как трудно держать спину, голову... и по всему, всему - дело сделано, непонятно, как, зачем, но сделано, все уже произошло. Именно вот так, а не иначе!.. Не будь того события, пошло бы по-иному, но жалеть... слишком простое дело - об этом жалеть.

6.

Чудо промелькнуло, бежал, скользил, смеялся... и вдруг - в конце.

Изменение памяти, приобретенное ею качество, подобно мозоли от неудобного инструмента - сначала боль, потом тупость, нечувствительность к мелким уколам. Об этом лучше помолчать, никто не поможет, только навалят кучу пустых слов и с облегчением оставят на обочине.

Я говорю о чем... Я говорю о том, что лучше не вмешивать окружающих в свои дела и счеты с жизнью - у каждого свои. Что еще осталось?.. потихоньку, понемногу искать, восстанавливать, пробиваться к ясности... соединять разорванное пространство.

Перебирая в уме возможности, вижу, другого выхода нет.

Нет, можно еще окончательно выйти из ума, и хлопнуть дверью.

7.

Я не сумасшедший, после скитаний всегда возвращаюсь на путь истинный и единственный. Но не стараюсь обмануть себя, а это непростительно в жизни, требующей увлеченности мелочами и занудной с ними возни.

Теория Халфина доконала меня на деле, в жизни, в этом месть за предательство. Структуры чувства победили структуры разума, разрушили их, и поделом.

Я уничтожил его открытие, оно возникло снова, в другом месте, через много лет. Так и должно быть, истина - вечная трава, прорастает из любых трещин, каждый знает.

Алимов, распухший желтый старик, молча слушал, прислонив к уху ладонь. Про структуры разума и структуры чувств. Веселый ирландец ничего не знал о Халфине, не его вина.

Через два месяца Алимов умер, за гробом толпы. У Халфина - никого, вывезли и закопали. И я, конечно, не был, не был, ведь я хотел жить дальше. И я жил. Но потерял малость - настроение жить. Смотреть на себя в зеркало по утрам и вечерам.

Я не смотрел.

Он победил, Халфин. Состоялось ли торжество?

О чем вы, какое торжество...

10. КЛЮЧ.

1.

... Когда им совсем плохо, они говорят - нет, нет, нет, это временные неудобства, настоящая жизнь не здесь, не здесь, и поскольку тело предает их в первую очередь, тут же выдумывают байки, что ТАМ им тело не нужно, жизнь там вечная и бестелесная... Чего не придумаешь от большого страха. Сами отодвинулись от жизни, а теперь страшатся. Неправда это, останется трава!..

А ключа-то нет!..

Верно говорят, допрыгался! Обычно, вернувшись в свой треугольник, я тут же проверяю - где ключ?. А сегодня заболтался, наконец, спохватился, смотрю, нет ключа!.. Куда делся...

Так не бывает! Единственное, что не может пропасть, это ключ.

Если есть ключ, то и дверь к нему найдется.

Выходя из дома я бережно запираю дверь, и чтобы поверить в этот факт, событие, основу надежности, совершаю несколько известных мне одному действий. Они странны, бессмысленны и обязательны, их невозможно объяснить, истолковать, и потому, совершив их правильно, я буду помнить, что вот было, и тут же вспомню про ключ, вокруг которого все и совершается. Они сильны, эти движения, запоминаются даже среди ежедневных поступков; мелочный идиотизм выживания трудно чем-то перебить, кроме чистокровной бессмыслицы. В результате ежедневные глупости скукоживаются и выпадают, стираются, а ритуал ключа остается, в нем моя опора.

Если быть искренним, нужно признать, что все основное в жизни лучшее и просто хорошее, сильное, глубокое - бессмысленно, так что стоит ли корить себя за несколько странных движений, которые помогают удержаться на поверхности?.. Я и не корю, и оправдываться не собираюсь. Эти действия отнимают время?.. У меня нет времени, не в том смысле, что мало, - я с ним не знаком, моя жизнь бредет по иным путям, ощупывает другие вехи, они чужды времени. Шоссе с односторонним движением, вот что такое время, а у меня движение другое.

Пусть глупости, зато уверен, что не оставил свою дверь открытой, это было бы ужасно.

2.

У меня всегда с собой бумажка размером с лист писчей бумаги, но в отличие от писчей, она обладает куда более важными свойствами - прочна, и в то же время эластична, мягка, вынослива на сгиб, терпит многократное сгибание без предательских трещин, шероховата, а не гладка, не скользит в руках, и я держу ее надежно. И спокоен. Я вытаскиваю сложенный пополам лист из грудного кармана пиджака. Это значит, что выходя на улицу я должен быть в пиджаке, и не только из-за грудного внутреннего кармана, в котором нужный лист, но из-за грудного верхнего кармашка, который на виду, но о нем позже, дойдет очередь и до него.

Значит, так, я вытаскиваю лист правой рукой из левого грудного кармана, а в левой при этом держу ключ. Здесь возникает трудный момент, нужно развернуть лист в полную ширину, но для этого он сложен так, что половинки неравны, и я легко нахожу скважину между ними, пальцами, большим и указательным хватаюсь за длинную сторону, и лист раскрывается почти сам, под действием тяжести короткой стороны. Ну, не совсем так, я чуть-чуть помогаю другой рукой, но тут важно не забыть про ключ и не выронить его. В общем лист благополучно раскрывается, и я кладу ключ на середину, ладонь правой руки уже внизу, и начинаю заворачивать, при этом медленно говорю: