Голаны
Голаны читать книгу онлайн
Солдатам всех времен,
павшим за Израиль
В марте роту нашу перевели в Синай и разбросали по всем частям Рафидима. Осталось нас четверо: Панчо из Монтевидео-Цфата, Иоханан из Батуми-Кармиэля, Николай из Бухареста-Беэр-Шевы и я - из Ташкента-Цур-Шалома...
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту pbn.book@yandex.ru для удаления материала
Реб Сасон засосал остатки по-английски. Не прощаясь.
Осталось нас, вменяемых, семеро.
- Приступим к молитве, - сказал Йосенька Абрамович. - Пока не поздно.
- Бэкавод! Бэкавод! - одобрил Йосеньку полуминьян.
Реб Йоселе Абрамович встал на простреленных ногах инвалида Войны за Независимость у стола, покрытого синим плюшем и львами.
- Счастливы находящиеся в храме Твоем, вовек они будут хвалить Тебя! повел реб Йоси молитву Минха. - Счастлив народ, чей удел таков. - Реб Йоси творит молитву на ашкеназийский лад, подвывая и гнусавя на концовках, и к этому надо привыкнуть. Иначе все кажется антисемитской шуткой. - Счастлив народ, чей Б-г Господь!
Качается в поклонах старик Йосеф, будто белая птица клюет зерно...
Кладет в сухой рот астматика пальцы, перелистывая страницы...
Четвертый год от приговора в вечность Абрамович на штрафняке. Загнала жена-старушка блядством в аффектацию (на горячем поймал бабку с сосунками-арабчатами в собственном доме на Кармеле), молотком слесарным двадцать один раз грохнул. Очко! Постель в кровище, а бабуся все ляжками грязными сучит. Уйди ж, дурак! Пятерка за аффект и через три года дома! Но злодей Йосеф бьет еще раз. Успокоил. Ну, а двадцать два - это перебор по-любому. Это и в Африке - перебор!
Будь же справедлив, читатель!
Где в Сионе извергов держать?
Точно! На убой их в Вав-штаим. Там косоголовые. Последнее заберут и пайку тоже. А почему нет? Дед свое за семьдесят лет сожрал. У него холестерин. Сам не отдаст - помогут и морду майлом попортят. Как к Б-гу с пенсами на морде являться? Да. Опять же, молодняк жить хочет. Жажда, так сказать, жизни.
Текут, переливаются от Моисея вечным ручейком надежды слова Б-га единого! Через Йосеньку в души наши. Слушай, Израиль.
Уже встаем на Шмона-эсре, а тут Хабака замком гремит. Над задвижкой застрявшей старается.
Мы к двери хором:
- Не губи молитву!
- Заткните свои рты, падлаот! - вскипает промокший друз. - У вас еще будет много молитв. Очень много. А ну, выходи по фамилиям!
Снимаем талиты, не складывая.
- Ханания! - выкликают.
Пошел Ханания.
- Авшалом бен-Барух! - кричит.
- Осужден на семнадцать.
- Винокур!
- Моше бен-Залман. Осужден на два года.
Слышу хохот и крики:
- Тебе, стоя у двери, спать. На одной ноге. Узник ебаный! Щаранский!
И конвой щерится. И тем смешно.
- Синай!
- Алон бен-Давид. Два пожизненно.
Тишайший перс, этот Синай. (Кличка - Хумейни.) Большой ценитель покоя. За то и крест свой несет. (Катал юноша девушку на мотоцикле под окнами у перса. Долго катал. Тарахтел драндулетом... У господина Синая - нервы! Вышел с ломиком-гвоздодером. Успокоил и юношу, и девушку.) Теперь не слышит шума городского. И не нервничает.
- Цадок!
- Гурджи бен-Ишай. Пожизненно. (Брата родного, "Авеля", замочил в споре за басту на базаре.)
- Абрамович!
- Йосеф бен-Шимон! Пожизненно.
Стоим во дворике. Слева Гурджи, справа Йоселе. Перед нами Рыжий с дубиной. Дворик наш - сорок шагов в длину и шестнадцать в ширину. На тусовках не раз вымерял. Можешь верить. Ровно на полхуя ниже уровня Мертвого моря. Ган Эден! От стены вправо - комнатенка, где белье из стирки получаем, и клуб для разборок с пристрастием. Дальше по периметру - вход в блок. С дистанционным замком калитка, видео-шнифтом и говорильным устройством.
Теперь идет жилье. Первая камера, вторая, наша третья (мой с Йосенькой апартмент. Четыре койки на восемнадцать жильцов, и ты уже въехал, читатель, что там спало?! На коечках этих?), синагога и четвертая. За углом - пятая и шестая (арабские), кусок стены, смежный с тюремной кухней, и заканчивается седьмой, восьмой и будкой охраны.
Вот и весь Вав-штаим. Турецкими зодчими в начале века воздвигнутые конюшни оборудовали прочными решетками сионизма, теленадзором и стальной сетью поверх двора, чтобы аисты нас, блядей, не унесли. Да надпись наскальная над синагогой: "Жизнь хороша и без наркотиков".
- Гурджи, - шепчу, - что там написано?
- Где?
- Напротив.
- Н-ну! - отшивает незлобно адолановый зек. - У грамотных спроси.
Мы с Гурджи - ништяк. Гурджи в блоке самый козырный! Это он, услышав арабский "трешь-мнешь" за "Лау", принес японскую бритву.
- Не бзди! - успокоил. - Ты не проснешься - и они не проснутся.
Я ему верю. У меня нет выхода.
Йосенька Абрамович дохнет под дождем. Ему ну никак нельзя с простреленными ногами по щиколотки в воде.
- Держись, старик. У нас еще пять сигарет есть! На пару.
- Держусь, - сипит Молоток. - Выхода нет.
- Эй, раввины! - командует Носорог. - Бегом в синагогу.
Посреди лужи Хабака в ботфортах. Ловит шанс - кого бы огреть!
Молоток по-рачьи шустрит под замок. Я - за ним.
- Лау, - окликает Хабака. - Ты мне делаешь нервы!
Ему показалось, что я бегу с ленцой.
- Сколько еще ты будешь трепать мне нервы?
- Прости, Хабака! Я ошибся. Я больше ошибаться не буду. Сто процентов.
Мертворожденный друз абсолютно непредсказуем. В его смену даже супер-козырного Гурджи прохватывает понос. Не про нас, шваль, будь сказано.
- Ну беги, - не бьет Хабака. - Я тебе верю.
"Какой доверчивый парень? - думаю. - И на тебе - нервный".
Еще не понял, что нервничать нельзя. Это привилегия вольняшек. Недуг и порок одновременно. Тебя б в любую из камер закинуть на исцеление. А? Ты б уж больше не нервничал. Никогда. Шибко нервных на зоне, прости за выражение, в жопу ебут! Без спроса и любви. Шокотерапия народная, но, увы, излечивает. Раз и навсегда.
Теперь, думаю, после водных процедур и счастливых стечений обстоятельств напишу-ка я супруге письмо. И гори все синим огнем.
Глава третья
ДРАШ
Сидели под замком в тюремной синагоге. Закурили. Обсыхаем.
Круговорот воды в природе, а мы не жрамши.
Господи, думаю. Ведь это не вода, а я испаряюсь. Йосенька, Гурджи...
Рабы Твои... Почему пути Твои неисповедимы? Йоська учит: учи Нида, Коэлет твердит обратное... Умножающий знания - умножает скорбь... В доме праведников родился и там бородой оброс, но не научился мудрости выше, чем мудрость молчания, а тебя любой гандон в паранойю вгоняет: "Почему ты, бахурчик, молчишь и не отвечаешь?"
Из подлунного мира у тебя волокуша к светлому, а там беспредел, и нет ничего нового под солнцем.
Наглядный тому пример - Мики Перелмуттер.
Знаешь, читатель, какой это зек был? ТЫ ЗНАЕШЬ, КАКОЙ ЭТО ЗЕК БЫЛ???!!! У него яйца были такой крепости, что росли впереди ушей, на висках!!! И каждое в собственной мошонке! Где у нормальных людей пейсы - там у Мики Перелмуттера болтались яйца. С ним Нацив разговаривал стоя и в третьем лице, как с императором Хайло Силасио Первым! Ципорим наперегонки птичье молоко таскали. Из своего кармана доились! Вертухаи его икс гуттаперчевым ключом отпирали, чтоб не шуметь, так он их кетменем в боевой шок вогнал и с тех пор сам себя запирал. Произвольно. Когда сам хотел. Но зеков не обижал и шестерками брезговал. Столбовой был урка. Крутой!!!
Раз приходит хозяин кичи. На цирлах. Постучался и говорит:
- Микилианджело Перелмуттер!
- Н-ну?
- Ваш срок весь вышел!
- Ну?
- Все бумаги оформлены, и такси за забором стоит!
- Ступай, - говорит Мики Перелмуттер. - Я подумаю.
У хозяина понос по жопе течет, а Мики Перелмуттер делает предложение, от которого невозможно отказаться:
- Я, - говорит, - хочу с контингентом посовещаться, но чтоб администрации духу не было! Такси, - говорит, - пусть въедет и ждет на вахте. Да покормить водилу не забудь!
Как мы прощались, читатель!!! Как прощались!!!
Для каждого теплое слово нашел!
- Пьянь ты, Моисей Зямович! - говорит Мики. - Пьянь! И нельзя тебе оружие доверять.
Я стою, и скупые мужские слезы (грамм сто, не больше) льются вовнутрь, обжигая гортань.