Хрущев: Подари себе рай (Действо 1)

Сталину тост понравился. Однако, осушив свой фужер до дна и перевернув его и показав, что ни одна капля в нем не осталась, он сказал:

- Очень скромная хозяйка. Чересчур. Я сам уважаю скромность, но... Ты знаешь, Клим, на трамвае в свою Промакадемию ездит. Лазарь - отец города, он-то знает, как они перегружены.

- Только вчера этот вопрос стоял на повестке дня МГК, товарищ Сталин! - Каганович, разволновавшись, вскочил на ноги, пустой фужер его опрокинулся на стол. Сталин неторопливо поставил его на место, заметил, успокаивающе:

- Чего суетишься, Лазарь? Садись. Речь не о тебе, речь о скромности.

- Иосиф, мы же об этом договорились, - Аллилуева говорила резко, смотрела мужу в глаза. - В Академии я Надежда Аллилуева, рядовой член партии, рядовая слушательница. А то, что я жена вождя - это мое и твое личное дело. Что, не так?

Воцарилось молчание. "Вот бы все кремлевские жены были такими", восхищенно подумал Яков.

- Аскет она, как и ты, Иосиф, - уважительно проговорил Ворошилов. И вдруг сам испугался того, что сказал.

- Верно, - улыбнулся хозяин. - Два сапога - пара.

- В Академии почти никто и не знает, что я жена Сталина, - Аллилуева села рядом с мужем, ласково провела рукой по его седеющим прядям. - И это не сковывает людей в их поведении, высказываниях. Вы знаете, на днях мы дали "правым" настоящий бой. И победили. И на райконференцию выбрали преданных товарищей, и секретарем организации стал боевой парень.

- Кто такой? - заинтересовался Сталин.

- Никита Хрущев.

- Хрущев... Хрущ... - задумчиво протянул он.

- Кто он по национальности?

- По рождению русский, - поспешил вмешаться Каганович. - По воспитанию и духу - хохол.

- Это его статья была недавно в "Правде"?

- Да, Иосиф Виссарионович, - кивнул Каганович и в очередной раз поразился редкостной памяти вождя. - Я его еще по работе на Украине знаю.

- Да? - Сталин понюхал пробку вновь открытой бутылки, медленно, сосредоточенно разлил вино по бокалам. Спросил, пытливо глядя на Кагановича:

- Я знаю твое чутье на людей. Какая, по-твоему, главная черта этого нового секретаря Промакадемии ... Хруща?

- Преданность, - не раздумывая, твердо сказал Каганович.

- Редкое качество. Редкое и потому ценное, - Сталин помолчал, тщательно разжевал крупную виноградину. И, посмотрев по очереди на Ворошилова, Якова, Надю, остановил тяжелый взгляд на Кагановиче: - А как у тебя с преданностью?

Тот вздрогнул, как-то съежился, подскочил к Сталину, стал на колено, схватил его руку и, глядя при этом ему в глаза, приник к ней губами. Помедлив, Сталин вырвал руку, легонько оттолкнул Кагановича, смущенно сказал:

- Верю. Только это ни к чему. Я не патриарх.

- Вы больше, чем патриарх! - возвратившись на свое место воскликнул Каганович. И, подняв бокал, провозгласил: - За вождя, учителя, отца, Иосифа Виссарионовича Сталина!

Надя, не сказав ни слова, выскочила на кухню. Яков, собрав грязные тарелки, последовал за ней. Ворошилов встал, прокашлялся:

- За великого стратега и полководца ленинской гвардии!

- Сталинской! - восторженно откорректировал Каганович. - Сталинской!

"Климу хорошо, спокойно. Он влез в душу Сталину еще во время царицынской кампании, - думал Каганович, возвращаясь той ночью домой. Новенький "паккард", просторный, комфортный, горделиво вез своего вельможного пассажира по пустынным улицам спавшей столицы. - Как сыр в масле катается. Посмеивается надо мной - "Беда, коль пироги печет сапожник". Нехай шутит, он по сути своей добрый человек. Не дюже умный, но добрый. А что до пирогов, то мы еще таких коврижек напечем - весь мир ахнет. Конечно, если блаженный Иосиф нам всем раньше ноги из задницы не повыдергает и башку не поотрывает. Крут нравом, ох крут. Но с нами иначе и нельзя. Клим точно отметил - он аскет. Две слабости - вино и бабы. А у какого мужика их нет. Но над этими слабостями он полный хозяин. Зато бессребреник щирый. И всех родственников за версту от теплых мест держит. Мои-то братья-зятья опоновали меня совсем, во все дырки прут. А он же все видит, все знает, и докладывают ему соответственно, "по-дружески". Терпит до поры до времени, пока я ему нужен. А потом... - Каганович поежился, посмотрел в заднее овальное окно, словно хотел за толщей мглы разглядеть выражение лица Сталина при этих его мыслях. - Главное - я сам честен перед ним. А у него на это звериный нюх".

"Ничего, Лазарь, - словно услышал он со стороны чей-то вкрадчивый голос, - Бог не выдаст, свинья не съест. Служи!"

И БРЫЗГИ СОЛНЦА И ДОЖДЯ

Попав однажды в партийную обойму - а секретарь организации Промакадемии, несомненно, становился заметной фигурой правящей номенклатуры Москвы, Никита приглашался на все важнейшие районные и городские встречи, совещания, митинги. Однажды в перерыве заседания столичного партактива, когда все участники веселой гурьбой хлынули в столовую (ласково называвшуюся "обжоркой" - время было голодное и каждая возможность полакомиться бутербродами с ветчиной, колбасой, сыром почиталась за благо), он столкнулся нос к носу с Сергеем. Уселись за столик, обжигаясь, дружно хлебали горячий, сладкий чаек, аппетитно уплетали скромный партрацион, наспех обменивались новостями, обсуждали основной доклад.

- Я не перестаю удивляться Виссарионычу, - восхищенно отмечал Никита. - Он заботится и о снабжении москвичей фруктами и овощами, и о завозе топлива к зиме, и о городских туалетах. Вождь - беспокоится о сортирах! Это и отличает его от всех других, претендующих на роль вождя. Думает о гигантах промышленности, моральных ценностях человека нового мира - и нужниках.

- Согласен, - Сергей сбегал к "титану", принес еще два стакана чая. Продолжил: - Слов нет, он на много голов выше всех, кто его окружает.

- Или вот Троцкий, ты возьми Троцкого, - возбужденно перебил его Никита. - Я уж не говорю о его неистовой жажде власти, его дикой "перманентной" революции, его ненависти к крестьянству. Да ему на нужды простого человека плевать с высокой колокольни. А Сталин...

- Как он верно в сегодняшнем докладе поставил вопрос о том, чтобы наладить контроль за карточками. Страна голодает, а сотни тысяч сворованных карточек кормят дармоедов, уркаганы и бандиты вырывают изо рта сирот, вдов, убогих последнюю корку. И фальшивых карточек в обороте уйма.

- Это счастье, что у нас есть такой вождь, такой Сталин, - Никита сказал эти слова просто, естественно, убежденно.

- Кстати, с тобой вместе учится Надя Аллилуева, - Сергей смотрел на Никиту с интересом, выжидательно.

- Есть такая, - подтвердил тот. - И что? Понравилась?

- Красивая женщина, - вздохнул Сергей. - Но дело совсем не в этом. Ты знаешь, кто она?

- Кто она? - переспросил Никита. - Слушательница, член партии, очень активна. К тому же скромная.

- Ты что, действительно не знаешь? - удивился Сергей. - Это же жена Сталина.

- Что-о-о? - Никита сделал большие глаза. Прозвенел звонок, возвестивший окончание перерыва и они заспешили в Свердловский зал. Никита шел нахмуренный, сосредоточенный, словно пытавшийся что-то припомнить. Сергей, поглядывая на него, думал: "Неужто он не знал? Или так умело придуривается? Он ведь у нас хитрован. Это он только с виду такой лопушок-простофиля. Конечно, знает. Идейный хитрован".

Разумеется, Никита знал. Знал в первый же день занятий в Академии. Равиль Зайнутдинов, который раньше работал в кадрах ЦК, оказался рядом с Никитой на вступительной лекции.

- Теперь Академии будет уделяться особое внимание, - шепнул он, глядя на какую-то женщину, сидевшую впереди несколько левее них. - От Политбюро.

- Но почему?

- Видишь вон ту смуглую красавицу?

Никита кивнул и вновь напряженно уставился на Равиля. И даже прошептал его любимое словечко: "якши", которое помнил со времени их знакомства, когда в 1926 году Зайнутдинов приезжал в Донбасс с комиссией ЦК.

- Это жена генсека. Только смотри - болтать ёк.