Это моя собака (Пять повестей для детей)

Ух, и подпрыгнул я! Метра почти на два! Надо же - какая оказалась у Вити хорошая учительница!

Я побежал трусцой вдоль изгороди - люблю обследовать новые места. Тут, конечно, не то, что в лесу, новсе же я обнаружил несколько интересных запахов. Однако из них меня особенно взволновал - знакомый. Я побежал быстрее и вскоре наткнулся на небольшой домик. Вместо одной стены у него была натянула проволочная сетка. За сеткой сидела рыжая собака! И до чего же она была похожа...

- Огонек!.. Это тт-ты?! - ошеломленный, пролепетал я.

- Очень может быть, - последовал ответ.

Он! Ну конечно, он! Кто же другой может ответить так невозмутимо и загадочно?

- Огонек, дружище! - завопил я и прыжком кинулся к немуна грудь. Но сетка спружинила, и я кубарем отлетел в кучу сухих листьев.

- Слишком энергично, братец, - спокойно отозвался лис. - Жизненные уроки, вижу, тебя нисколько не изменили.

- Нет! - признался я, выплевывая листья. - Наверное, главная моя специальность - доставлять всемвеселые минуты, а себе - неприятности...

Лис склонил голову набок, посмотрел на меня внимательно, и что-то вроде улыбки мелькнуло на его хитрой морде.

- Если вдуматься в суть явления, - начал он своим профессорским тоном, - это не так уж и плохо. Ты приводить людей в хорошее настроение, и они платят тебе за это любовью.

Вот что значит - иметь мозги!

Все лето я мучился, решая вопрос: для чегосуществую на свете, а лис решил в одно мгновение. Все сразу прояснилось в моей голове, и я вновь стал совершенно счастливой собакой.

- Рассказывай, чем кончилась та ужасная ночь побега?

- Пустяки, братец, - зевнул лис. - Я укусил Сиплого, и это ему не понравилось. А потом он чуть не лопнул от злости, обнаружив твое исчезновение.

- Отлично! - воскликнул я, но тут же понял: радоваться рано. - С горе-ковбоями у тебя, Огонек, будут еще неприятности.

- Они перевелись в другую школу, это я знаю, - ответил лис. - И я больше знать о них ничего не хочу.

- Правильно, - сейчас же радостно согласился я. Но моя радость все-таки не могла быть полной, потому что я видел своего друга в клетке. - Послушай, Огонек, - сказал я шепотом. - Тут совсем рядом лес... Мы сделаем подкоп... Понимаешь? Ты жил бы рядом, и мы могли бы видеться. В случае чего я бы подключил Витю...

- Пустой номер, дружище, - сказал лис, - хотя и прими мою благодарность. (Это было мне непонятно. ) Видишь ли, - продолжал лис, - как раз недавно, на уроке биологии, учитель рассказывал, что дикие звери, долго прожившие в клетке, уже не могут самостоятельно существовать на воле.

- Это еще почему? - удивился я.

Что-то вроде вздоха вырвалось из груди никогда не унывающего лиса.

- Привыкают жить на готовеньком... Вроде бы теряют спортивную форму. В лесу я просто сдохну с голоду. Ясно?

Я сидел с убитым видом.

- Не вешай носа, Пират! - бодрым голосом прервал мои размышления лис. Старостой биологического кружка ребята выбрали Витю Витухина. Насколько мне известно, это - твой хозяин.

Проклятая сетка! Меня опять отбросило в кучу листьев. А бесчувственный лис скалил зубы от удовольствия.

- Не унывай, брат. Смотри-ка, я кое-что приятное для тебя приготовил. И с этими словами он извлек из подстилки знакомую пыльную тетрадь с моими каракулями. - Ты так старательно мусолил ее каждый раз, что я подумал: а вдруг в ней все-таки есть какой-то смысл?

Мы не без труда протащили тетрадь под дверцей клетки, я схватил ее в зубы и кинулся домой.

- Пират! Пиратыч! - звал меня Витя. - Вернись! Назад! Ты слышишь?

Вечером Витя рисовал план размещения живого уголка на территории школы. Лису там был отведен теплый зимний домик с выходом в большую вольеру. Она захватывала порядочный кусок лужайки, смородиновый куст, маленькую березку и огромный плоский камень.

Я представил, как лис, растянувшись на нем, греется на солнышке. Или в любимой позе лежит на брюхе, вытянув лапы, подняв красивую рыжую голову с умными черными глазами.

- Как-нибудь я возьму тебя еще раз в школу, Пиратыч, - сказал Витя, и покажу такого зверя, какого ты еще не видел.

"Ха! Не видел! " - хмыкнул я про себя и лизнул Витю в ухо.

Возвращение в книгу

31 декабря. Я уж думал, что никогда не вернусь к своим запискам, но вот не выдержал и опять вернулся из-за моего друга - Черного Пирата.

Дома у нас сейчас пекут и жарят к Новому году всякие вкусные вещи. Кругом носятся такие ароматы, что я беспрерывно чихаю и попрошайничаю. Всего уже так напробовался, что с трудом умещаюсь в своей корзине. Кроме того, в комнате невыносимо прекрасно пахнет настоящим лесом - смолой и хвоей, потому что уже принесли новогоднюю елку. Я долго под ней лежал и мечтал, вспоминая лето. Представлял тетю Грушу, Фросю, обоих Пиратов, старика, который живет в желтом домике на горе. А как умела лаять Ватутька! Такого голоса я ни разу не слышал в городе... Да и хвост ее я не могу забыть...

- Пиратыч объелся, - сказал Витя, когда я с печальной мордой выполз из-под елки.

Вите и Косте подарки уже купили и держали их в секрете. А собаке какие же можно придумать подарки? Ведь никто не отважится купить собаке велосипед или надувную лодку!

Однако я получил подарок не хуже. Перед самым Новым годом вдруг пришел почтальон и принес нам фанерный ящик.

Витя его открыл. Мы с ним раскопали солому и, кроме яблок, нашли целлофановый мешочек, а в нем - письмо и варежки.

- Мамочка! - запрыгал Витя. - Письмо от тети Груши.

Мама-Маша пришла из кухни и прочитала нам письмо вслух:

"Дорогие мои Машенька, Павел Павлович, Витя и Костенька! Поздравляю вас с Новым годом, желаю счастья, здоровья и долгих лет жизни!

Я тоже живая, здоровая, грех жаловаться. Новости мои простые. Свинку продали. Фрося молока поубавила. Аккурат на третий день, как вы уехали, пришел домой Фома - хромой, ободранный. Теперь уже оправился, отъелся. Старый только совсем, не знаю, дотянет ли до весны.

Кузьма Егорович, что живет на горе в желтом домике, заходил. Велел вам кланяться. Собачку вашу веселую вспоминал, Пиратку. Анюта у него приболела, однако выходил.

Снегу нынче у нас много, лето будет хорошее. Дом я никому сдавать не буду, оставлю за вами. Варежки, которые Витеньке шлю, вязала из Пиратовой шерсти. Богатая у него к зиме стала шуба.