Великий розенкрейцер

вратился в грязную, заскорузлую тряпку, а золотое шитье стерлось и почернело. Голова покрыта густыми, длинными, спутанными и наполовину поседевшими волосами. Такая же полуседая длинная борода закрывает половину лица, черные большие глаза горят, высокий лоб покрыт глубокими морщинами.

Кто же это? Это человек, которому несколько лет тому назад оказывали царские почести, перед которым преклонялись, чьи несметные богатства и чья баснословная слава затмевали собою богатства и славу монархов. Это Джузеппе Бальзамо, «божественный» граф Калиостро. Вот что осталось от него и от его прошлого!

Далеки те безоблачные дни, продолжительностью которых он утешал свою Лоренцу в Страсбуре. Они и были продолжительны, но в то же время исчезли, как быстрый, мимолетный сон, как и все в этом мире. Три года прожил «благодетель человечества» в Страсбуре, по временам исчезая, но скоро возвращаясь и продолжая все так же щедро раздавать бедным деньги и вылечивать больных. Калиостро достиг своего – Париж, жадный до всякой новизны и наполненный всевозможными рассказами и сказками о чудесах этого необыкновенного человека, все громче и громче звал его. Но Калиостро медлил и решился на отъезд из Страсбура только тогда, когда уж окончательно убедился, что в «новейшем Вавилоне» его ожидают все, начиная с самого короля. Для успехов при дворе у него оказался верный друг и союзник в лице знаменитого кардинала Рогана…

Наконец, после долгих, томительных ожиданий Париж узнал, что Калиостро в стенах его – и было забыто все, все интересы отодвинулись на задний план, парижане думали и говорили только о Калиостро. Весь город «обожал» его, и фанатизм этого обожания рос с каждым днем. Портрет «божественного» сделался величайшей драгоценностью, которую каждый и каждая хотели иметь не только у себя, но и на себе, как талисман. Художники, делавшие миниатюры Калиостро на табакерках, кольцах и веерах, быстро обогащались и едва успевали исполнять заказы. По всем улицам на стенах были расклеены афиши, в которых объявлялось, что король Людовик XVI признает виновным в оскорблении величества всякого, кто осмелится оскорбить Калиостро. Под его бюстами из бронзы и мрамора и под гравированными его портретами помещалось такое четверостишие.

De l'ami des humains reconnaissez les traits,

Tous ses jours sont marqués par de nouveaux blenfaits.

Il prolonge la vie, il secourt l'indigence,

Le plaisir d'ètre utile est seui sa récompense [Вот черты друга человечества,/ Все дни которого запечатлены новыми благодеяниями./ Он удлиняет жизнь, помогает нищете,/ И его единственная награда – сознание своей полезности (фр.).].

Однако что же делал он в Париже? Его помощь нищете не могла быть особенно заметной в таком огромном городе. От лечения больных он почти отказывался теперь, быть может, не желая ставить себя в явно враждебные отношения с факультетом. Он творил только чудеса. И что это были за чудеса!.. Сохранился, например, подробный рассказ об устроенном им ужине, на котором половина