Эпизод

Кончались обыски, была уж ночь и ржаво-красноватым светом открыла дали восходящая луна.

Закуривая, Спиридюк еще раз проглядел свой список и подумал:

"Один остался, Плис".

С собою взял он трех милиционеров и быстро зашагал к окраине улицы, к одиноко черневшей избушке.

- С этим простые разговоры, - подбодрил он спутников и передразнил, гнусавя: - теоретический латышский большевик... Научат

практике тебя!.. Ну, скорей, ребята, повертывайся!.. Кончим, да до дому.

Подкрались тихо, вплотную к стенам.

Спиридюк с револьвером подошел к окну, прислушался. Все тихо.

- Заходи со двора, стучите в дверь. А я тут покараулю...

Мутно мерцало небо в темном стекле окна, дремал домишко, да потревоженные собаки лаяли в другом конце села.

- Чего они копаются? - свирепо изругался Спиридюк и сам отправился к милиционерам.

Тогда, из черного окошка, пламенным снопом, в лицо ему ударил выстрел.

Он слышал страшный грохот и толчок.

Испуганный, отпрыгнул в сторону и побежал.

Почувствовал, как что-то рвется внутри, с безумной, давящей дыханье болью...

В зверином, последнем страхе сделал несколько шагов, хотел вздохнуть и покатился в снег, хватая пальцами за попадавшиеся щепы.

В предсмертной агонии открыл широко рот, чтобы позвать на помощь и не мог...

* * *

В полыхнувшем огне, во взметнувшемся дыме Архипов углядел нелепо отброшенную фигуру и понял, что попал.

- Плис, есть один гад, - обернулся, отдергивая затвор.

Плису некогда.

Плис слышит, как ломятся в дверь, приподымает короткую двухстволку и, наконец, стреляет раз за разом, оглушая и себя, и Архипова.

Дым пороховой и гул в ушах и нервы вздыбились...

Оскалившейся рысью смотрит в окно Архипов.

Внимание все сейчас фиксировалось в мушке. Он сам - как ищущая мушка.

Наступила тишина - короткий, страшный перерыв.

Оттуда, из-за двери, протяжный, надрывный стон.

- Ай-да мы, - похвалил Архипов. - Ай-да Генрих...

Плис сперва не понял. Борьба и выстрел одно, а этот жалкий крик совсем другое... И только мысль связала.

"Так нужно", - успокоил себя Плис, и поудобней примостился к печке.

На снеговом пространстве перед окнами, средь черных лент заборов, между построек темных, неосвещенных, маячили неясно тени, скользили и сползались перед домом. На стороне трещал тревожно и прерывисто свисток и в темноте по-матерно ругался зычный голос.

- Слышь, Генрих, матом кроют... - весело проговорил Архипов и вспомнил. - Спирту хочешь?

- Я... не пью. Вы - пейте.

- Я выпью... вот. И - хватит. А то рука дрожать будет. А чтобы сволочам не доставалось, - остатки выльем... - Опрокинул свою жестянку и мстительно держал над полом, пока не вытек спирт.

Плис аккуратно и в порядке, тем временем, расставил на печи перед собой патроны. Вот, в этой кучке пули. Тут - картечь, а там уж дробь. Удобно заряжать. И, втянутый в смертельный поединок, был спокоен, почти весел.

Немного, разве, было жаль кота. Даже попробовал позвать его обычным, в обращении к животным, шутливым и смягченным тоном:

- Рунцик, Рунцик...

Но кот, напуганный стрельбой, не шел.

Цепью подбирались вызванные солдаты.

Одно звено уж близко. Видно, как, горбясь, перебегают. Архипов крепко приложил ружье, заметил место: пускай дойдет.

- Ага!

И выстрелил.

Захлопали, защелкали, перебегая по снегу, огни. И, точно молотками, заработали по стенкам. Поднялась пыль, летела штукатурка, угарный, едкий дым душил дыханье. Не думая, не рассуждая, весь в диком упоении дрался Архипов.

Инстинктивно отдергивался от злой, дрожащей струнки пули, всовывал патрон и дерзко, не хоронясь, стрелял в окно, платя ударом за удары.

И перестал палить тогда, когда осталось два патрона.

И, в тот же миг, с последней пулей, попавшей в медный таз, умолк противник. Медленно расплылся и затух звенящий всплеск металла.

В разбитое окно из комнаты, как будто нехотя, тянулся полог дыма и фантастическим туманом играл с блестящей, яркою луной.

- Генрих! - окликнул Архипов.

Никто не отвечал и только четко тикали из мрака уцелевшие часы.

Еще спросил - молчит.

Тогда полез к нему по полу, натыкаясь на куски отбитой штукатурки, щепы и беспорядочно наваленные предметы.

В углу у печки привалился Плис.

- Што ты, парень... што ты... - растерянно и ласково, как будто ободряя, шептал Архипов.

Внезапный шорох у двери заставил обернуться.

В испуге заслонил себя ружьем, прижался к мертвецу...

Два фосфорически горящих глаза уткнулись на него из тьмы.

Уж был готов стрелять, да догадался, что это Плисов осиротелый кот.

И тут же увидал в окошках отблеск пламени, почуял запах гари и понял, что настает конец.

"Сжигают... - сказал он сам себе и усмехнулся, - трусы!"

По привычке, хотел уж выругаться крепко, да вспомнил, что рядом мертвый Плис, что сам он тоже умирает, и удержался. Потом прижал короткое ружье к груди, секунду подождал.

В загадочной, могильной тишине за стенкой рядом ворчал огонь, и искорка, влетевшая из темноты, оставила на миг кровавый, долгий след...

- Прощай, товарищ, - сказал он Плису и нажал гашетку, закрыв глаза.

* * *

Мчались, мчались события.

Нарастали, перепутывались, сталкивались.

Как в термометре ртуть, падала, замерзала для одних радость жизни, повышалась, крепла для других.

А для всех:

Телеграфная связь порвалась.

Железная дорога - останавливалась.

"Надо меньше рассуждать, - как привык, так думал Решетилов, торопился и шагал быстрее. - У событий - есть логика. И довольно..."

Проходил по площади, мимо собора, взглянул на колокольню.

- Вероятно, про эту церковь рассказывала мне сегодня хозяйка, что на ней поставлены пулеметы... Все ждут. Как мало времени у меня и как много надо еще делать...

Приближался к кирпичным постройкам военного городка и вспомнил рассказ той же хозяйки о расстрелах, будто бы совершенных прошлой ночью.

У калитки ворот стоял часовой. Решетилов твердо подошел вплотную и властным, уверенным тоном:

- Где квартира начальника гарнизона?

Часовой посторонился, ткнул пальцем в стоявший напротив флигель и проводил испуганным взглядом удалявшуюся солидную фигуру в барской шубе.