Опиум

Оливия молчала, глядя ему в глаза. Альберт отводил их в сторону, не зная, куда девать взгляд.

-- Конечно, я думаю, что ты меня любишь! -- наконец не выдержал он,-иначе почему бы мне здесь находиться!..

-- Да, действительно, почему?..-- произнесла Оливия задумчиво таким тоном, каким, наверное, Нерон в свое время отдавал приказ убить -- за роскошной трапезой или за чтением философских трудов.

Альберт принужденно улыбнулся.

-- Что ты этим хочешь сказать? -- спросил он.

-- Я?

Она наивно посмотрела на него.

-- Ровным счетом ничего.

Он перевел дух.

-- Знаешь, создается такое впечатление, что ты играешь со мной.-проговорил он откровенно,-- Только что все было так просто, так хорошо, и вдруг эти твои непонятные вопросы... Оливия, скажи, ведь ты не врешь мне, не играешь со мной?

-- Нет.-- она сделала выразительную паузу,-- Я тебя использую.

-- Я не понимаю...

-- Все просто и никаких премудростей.

-- Но...

Он вновь запнулся, не зная, что и сказать, глядя в эти ее невинные ангельские глаза, на ее прекрасное обнаженное тело.

Она не думала. Она ждала продолжения своего сценария. Ей хотелось забыться, хотелось все поскорей закончить -- игра с Альбертом уже не интересовала ее, ей хотелось, чтобы он скорее заставил ее покончить с ним и ушел.

-- Оливия,-- наконец произнес он,-- я люблю тебя. Люблю больше всего на свете! Ты для меня -- все, больше, чем все!

-- Это ты уже сегодня говорил.-- отозвалась она холодно.

Альберт понял наконец, что над ним просто издеваются, хотя до него пока не доходило, с какой целью. Он решил попытаться отыграться и, сначала вернув все в старое русло, затем обратить в шутку.

-- Ну и что же из того? -- улыбнулся он ехидно,-- Разнообразие -дорогое удовольствие.

-- Значит, моя любовь -- не достаточная цена?

-- Ты же сказала, что меня используешь, а не любишь.

-- А разве я прошу разнообразия? Я просто констатировала факт.

-- Так значит ты не любишь меня? Используешь?

-- Одно другому не мешает.-- она дружелюбно улыбнулась.

Альберт, вновь обретя себя, обнял ее за талию и, притянув к себе, страстно поцеловал.

-- Ну и для чего же ты меня используешь? -- поинтересовался он шутливым тоном, перемежая эту фразу поцелуями.

-- Для того, чтобы ты сказал то, после чего я тебя возненавижу.

-- И зачем же? -- он посмотрел ей в глаза -- они были мертвы и холодны. Он почувствовал мурашки, забегавшие по его спине.

-- Чтобы убить тебя.-- ответила она.

-- Убить?..-- Он принужденно рассмеялся.-- Разве ты сумеешь кого-нибудь убить?

И, спохватившись, добавил, растерянно-нервозно улыбаясь:

-- Убить того, кого любишь...

-- Кого люблю -- никогда.

Он обнял ее:

-- Оливия, ты ведь выйдешь за меня замуж?

-- За тебя? -- Она усмехнулась, однако сохраняя слегка надменно-хладнокровный вид -- Это теперь такие остроты? Что ж, чувство юмора у тебя хорошее...

-- Что ты хочешь этим сказать?

Он удивленно уязвленно воззрился на нее.

Оливия встала с постели.

-- Я не могу за тебя выйти, мальчик.-- Ответила она, безразлично ухмыльнувшись,-- Прости.

Его лицо изменилось.

"Черт возьми,-- подумала Оливия,-- похоже он начинает задумываться над происходящим. Так, глядишь, решит еще и поиграть со мной в мою игру... Интересно, он взбесится или расплачется?.."

-- Да ты издеваешься надо мной! -- Воскликнул Альберт после выразительной паузы,-- Дрянь!

-- И вовсе я не издеваюсь,-- возразила Оливия, садясь к зеркалу и беря в руки расческу,-- просто я не могу выйти за тебя замуж.

-- Но... Но я же люблю тебя, разрази меня гром!

-- Эту дрянь?

-- Оливия!..

-- Извини, дорогой, я с тобой скверно пошутила... Я люблю другого...

Альберт нервно рассмеялся.

-- Другого?! Дэвида Уорнера, не иначе?! Да, уж я помню, как он строил тебе тогда глазки!..

Она судорожно обернулась, болезненно почувствовав будто бы удар кинжалом.

-- А в этом есть что-то удивительное? -- поинтересовалась она, побледнев, но стараясь выглядеть невозмутимой.

Альберт прекратил смеяться.

-- Оливия, Дэвид Уорнер тебя обманул,-- сказал он с невяжущейся к контексту нежностью,-- глупенькая, он же обручен, неужели ты не знаешь?..

Оливия похолодела, сжав в руке расческу так, что зубья до крови впились в ладонь.

-- Она его старая подруга, еще аж с младенчества,-- продолжал Альберт, воспользовавшись паузой,-- и тот вечер, пожалуй был единственным, когда ее с ним не было... Кажется, она тогда была больна, или что-то в этом роде...

-- Я знаю,-- перебила его Оливия, стараясь унять дрожь в голосе и остановить слезы, готовые уже политься из глаз.

-- И неужели тебе нравится такое положение вещей? Это же ужасно, такое унижение! Он тебя не любит...

-- А ты любишь и хочешь, чтобы я бросила сволочь Дэвида Уорнера и осталась с тобой, по отношению ко мне непорочной, но, правда, тупой скотиной, Альбертом Стэйтоном?! -- взорвалась она наконец, не в состоянии больше сдерживаться и не заботясь о том, что стиль ее выпадов, утратив утонченность, приобрел низкопробно-обличительный оттенок.

-- Что?..

-- Неужели ты так и не понял, что мне нужно было просто на ком-то отыграться, попортить кому-то нервы в отместку за то, что их перед этим попортили мне, трахнуться с кем-нибудь и вышвырнуть вон...

-- Оливия...

-- Тебе ясно?

Она взглянула ему в глаза.

Ее взгляд был страшным. Альберт подавленно замолчал.

-- Так вот, входная дверь открыта,-- отрезала она злобно,-- У тебя есть пять минут, чтобы убраться отсюда.

5.

"Не думать, не думать..."-- словно в молитве шептала она, стараясь глубиной своего сознания вникнуть в сущность того, что с ней делают эти люди, эти злые обстоятельства...

Альберт уже давно ушел, но его голос до сих пор звучал в ушах Оливии: "Он же обручен, неужели ты не знаешь?.. такое унижение! Он тебя не любит!.."

Все рухнуло внезапно, вскрыв смертельные раны и выкинув из последнего укрытия израненное сердце. Оливия отказывалась понять, как с ней могло случиться такое, как ее любовь, первую самозабвенную и такую самоотверженно-чистую любовь могли так хладнокровно выкинуть вон, так жестоко изуродовать ее сокровеннейшее чувство.

Это даже не были мысли.

"Не думать, не думать..." Заморозить сознание...

Ей теперь не надо было другой реальности.

Какой смысл жить, быть шикарной, красивой, изысканной,.. для кого? К чему смеяться, радоваться, переживать? Для чего? Люди, не понимающие откровения не чувствовавших своей души до сих пор -- не достойны видеть... Не их ли удел лишь слепо сознавать?..

Любовь... Зачем ей было любить?..

Она была уже мертва -- теперь только усыпить мысли.

Нет, ей уже не надо было другой реальности.

"Уснуть и забыть"-- подумала она...

Сколько их оставалось -- она не считала. Она остановилась, выпив последнюю таблетку.

Смерть грязна и груба -- она знала. Последний лист должен неизбежно стать страницей прозы.

Отвратительно -- еще не больно... Уже не больно...

Теперь Оливия чувствовала, как никогда, поэтику последней прозаичной фразы, кружева тошнотворно вычурных фраз и омерзительно плывущих в глазах картин банально-пошлых извращенных мечтаний. Липкая паутина слов:

"О, рожденные забывать, зачем вы согрешили, помните ли вы то отчуждение печальной комы неповиновения? Отчуждение, когда небеса, разверзшись, низвергали бездну на головы нераскаянных...

О, вы, поэты обыденной гнили вчерашних похотливых извращений, неужели вы не знаете шума моря за спиной странника, идущего вперед, вопреки, ни за что, прямо по пути к своей погибели, шум ветра, песню ветра, поющую вдох жизни небытия?

И ничего нет.

Лишь звездная бездна.

Кристаллики льда и ничего.

Очнись, живой, пока ты жив, плутая в сонме перепутанных мыслей. Очнись и оглянись -- может не зашло еще твое светило бесчестья и славной кощунственной неги..."