Слияние вод

- Поздравляю Гараша от имени друзей, да и от всей нашей молодежи... Желаю вам счастья...

Майя спрятала лицо в букет, прошептала:

- Спасибо. В такое время года и - цветы...

- Это еще что! - воскликнул Наджаф. - Наша Гызетар и под снегом вырастит орхидеи. Знатный мастер хлопка! А впрочем, разрешите поздравить и познакомиться: Наджаф, секретарь комсомольской организации.

- Теперь и мне, старику, позвольте пожать вашу руку. От души желаю всяческого благополучия, - сказал Шарафоглу.

Майя благодарила, здоровалась, перекладывала букет из руки в руку, наконец догадалась отдать его Гарашу.

- И вас поздравляю, надеюсь скоро видеть бабушкой и дедушкой, поклонился Шарафоглу Сакине и хозяину.

Тем временем Гызетар и Наджаф вынули из корзинки угощения: тут были и конфеты, и печенье, и засахаренные фрукты, и пастила.

Вдруг Наджаф заметил, что Ширзад так и не поздравил Майю. Он стоял в сторонке, у самых дверей. Его занимала только Першан, ее одну он видел сейчас. А Першан то шепталась с Майей, то толкала брата, то смешила Гызетар, не замечая Ширзада, словно его и не было в комнате.

- Дружок, помогай, что застыл? - обратился к Ширзаду Наджаф и тут же объявил для общего сведения: - Прибыла кинопередвижка! Замечательный фильм!

- Как называется? - спросила Першан.

- "Ромео и Джульетта", - не задумавшись, сказал Наджаф. Он и понятия не имел какой привезли фильм. - "Ромео и Джульетта"! - многозначительно повторил он, прищурив левый глаз.

Продолжавший стоять в тени Ширзад сжал кулаки. Першан тоже поняла намек и презрительно сморщила носик.

А Наджаф не унимался:

- О Першан, объясни, что за странность: войдя в комнату, я долго не замечал тебя - прекраснолицую!

- Гызетар ослепила тебя. Где ж замечать других де вушек, да еще таких, как я.

- Ты права, права, клянусь богом! Люди тянутся к свету, а эта безбожница ведет меня во тьму! Не так ли, друг мой Ширзад?.

- Нет, не так, - сухо сказал за его спиною Ширзад. - Прикоснулись пальцы Гызетар к твоим очам - и ты прозрел,

- Оказывается, молчаливый игит в чужой карман за словами не лезет, заметила с невозмутимым видом Першан.

- Дай ему только расправить крылья, сложит такую песню, что и не снилось ашугу Алескеру, - сказал Наджаф.

- Конечно, с помощью Першан!, - вставила колкое словечко Гызетар.

- Разумеется! - пылко согласился Наджаф. - Я же при твоей помощи сочиняю дивную легенду "Гызетар-наме!"2. Через два месяца прочтете в бакинском журнале.

Все рассмеялись, а Гызетар в отчаянии заткнула уши.

- Что о тебе подумает Майя? Вот не поверите, - обратилась она к Майе, - два слова не способен на бумаге связать. Как только возьмет в руки карандаш, сразу же начинает жаловаться на головную боль.

- Не клевещи, женщина! - повысил голос Наджаф. - Разве не письмом я поведал тебе о любви? Разве не мои сладкозвучные слова опьянили тебя? Как прочла, так ко мне примчалась.

- Чирей бы тебе на язык! Два года гонцом присылал Ширзада. Худеть начал, сохнуть... Испугалась, что превратишься в щепку, только потому и пожалела.

Сунув руку в карман пиджака, низенький толстяк Наджаф с угрозой сказал:

- Коль так, сейчас прочитаю вслух ее ответное послание с клятвами в вечной любви.

Гызетар толкнула его в бок.

- Замолчи, говорю. Никому это не интересно.

- Почему ты сердишься? - заныл Наджаф. - Я же повинуюсь во всем. Слышу: "Работай!" - иду работать, "Спать!" - иду спать, "Вставай, лежебока!", - встаю... Чем ругаться, скажи-ка Першан, что гостям надо выказывать уважение, стол пора накрывать! А то расселась, как разборчивая невеста на смотринах! Смотри, ханум, смотри, этим летом на хлопке потруднее будет, чем раньше. Как бы не опозориться.

- Не беспокойся, я всегда сухой из воды выйду! - заверила его Першан.

- В чей же это огород камешки? Не в ваш ли, бригадир Ширзад? заинтересовался Наджаф. - А я, наивный, предполагал, что в вашей бригаде высокая трудовая дисциплина, что вы воспитываете подчиненных, и прежде всего Першан, в духе трудолюбия и смирения!... Ну чего, чего стоишь, как придорожный столб, подойди ближе, слышишь, как тебя нахваливаю! Посиди, откашляйся, прочисть соловьиное горлышко и затяни песнь в честь Майи и Гараша!

Пока комсомольский секретарь шутками и прибаутками забавлял товарищей, Сакина, Шарафоглу и Рустам, сидя на диване, неторопливо беседовали. Наконец Шарафоглу подошел к молодежи.

- Ай, Наджаф, не довольно ли вести культурно-массовую работу? Пора б приняться и за другое, - сказал он вполголоса.

- У нас все готово!

Достав со дна вместительной корзины бутылку мадрасы, Наджаф прижал ее к груди и запел, подражая шуту из оперы "Кер-оглы":

- Ашуг, спой одну-у шикясту-ууу!

Все рассмеялись, даже Ширзад не смог удержать улыбку.

- Может быть, угостить сперва чаем? А, киши? - обратилась Сакина к мужу.

Рустам, недовольно наблюдая, как Наджаф вынимал из корзины свертки, кульки и бутылки, промолчал.

- Конечно, чаю, сладкого чаю. Хороший народный обычай, - сказал Шарафоглу, не дожидаясь согласия хозяина.

Сакина оживилась, велела дочери и Майе собирать на стол, а сама пошла за самоваром.

Схватив первую же попавшуюся под руку скатерть, Першан бросила ее на стол, смущенная сосредоточенным, угрюмым взглядом Ширзада и намеками Наджафа, она совсем не думала о том, что делает.

- Что, кроме этой тряпки, больше нечего постелить? -грубо спросил Рустам, и, почувствовав, что гости сразу притихли, он с деланным смешком добавил: - Что с тобой, доченька? Такое почтенное общество, такой торжественный день - и не нашлось праздничной скатерти? Страшно подумать, что станет рассказывать о нашем гостеприимстве ну хотя бы Наджаф...

- Ты прав, клянусь, как всегда, прав, киши! - вос кликнул Наджаф, и мясистые пухлые щеки его покраснели. - Я же вырос во дворце бека и привык к золото тканым скатертям...

- Замолчи!... - прошипела Гызетар, дергая его за рукав пиджака.

- А чего мне молчать? - Наджаф с удивлением развел руками. - Как будто дядюшка не знает, что в доме у меня чихиртму не варили, от соседей не приносили. Скатерти-самобранки не было, шелковым одеялом тоже не накрывался...

Вот уж сейчас Наджаф не шутил, говорил правду. Всем в колхозе было известно, что Наджаф - круглый сирота. Еще в школе он полюбил машины, мастерил модели, с шоферами пропадал в степи, а после школы пошел в трактористы. Эта работа пришлась ему по душе, и ни к чему иному Наджаф не стремился.

- Ты был сиротою в советское время, - заметил Рустам, - Какое же это сиротство? Вот на мою-то долю выпало действительно сиротское горе. Любой вырывал изо рта последний кусок хлеба, обижал и мучил. Между прочим, комсомольский вожак, сообразительность вовсе не зависит от бедности или богатства.

- Да ведь и вкус пищи не зависит от скатерти, - быстро нашелся Наджаф. - Мы открыли дверь твоего дома, дядя, мечтая только о радушии.

В эту минуту в комнату вошла Сакина с кипящим самоваром. Она услышала последние слова Наджафа.

- Верно, сынок, справедливы твои слова. Наш дом - твой родной дом. Друзья Гараша - наши друзья. И правильно сделали, что без приглашения зашли. Так и впредь поступай.

Тем временем Першан уже расстелила желтую скатерть с голубой каемкой и пышной бахромой. Майя и Гызетар принесли посуду и вазы с вареньем.

Самовар величественно стоял на маленьком столике и швырял к потолку клубы пара. Ароматный чай цветом напоминал вино. Гостям с поклонами были разнесены стаканы. Все примолкли.

- Нигде, кроме дома тетушки Сакины, нет такого душистого чая! - сказал неунывающий Наджаф, разглядывая на свет отливающий золотом напиток. - Как же нам было не прийти, тетушка? Наш закадычный друг женился, ввел в дом такую красавицу, а мы в кино отправимся? Как только товарищ Шарафоглу сообщил, мигом собрались!

Рустам вынул изо рта трубку, погладил усы.