Смерть Вазир-Мухтара

Сергеевича комедию и поразился. Есть смешные положения, удачные портретцы, и кой-кому достается так, что любо. Но ведь уж над всем, над всем смеется без конца и без краю. Гвардия ему не нравится, видите ли, уж гвардия ему смешна стала. "Гварди-онцы". Это смешно? Это плоско. Теперь к Паскевичу ускакал. Вдруг объявление о помолвке и вдруг скок. Я ему дал двенадцать казаков, пусть едет. Мне что? Эти его проекты о Закавказье! У меня есть сведения, весь этот проект читал я, в донесении разумеется, но, хотите верьте, хотите нет, я над ним заснул. Скучнейшие фантазии, как будто человек сидел, сидел, писал, писал, и все это ему приснилось. И все-таки, полковник, вы знаете, кого я уважаю? Его. Все-таки. Все-таки уважаю. В нем есть свободный тон, старый, московский. Он говорит свободно. Если хотите знать, я люблю его, полковник. Я не тактик и не стратег, я хочу любви, мой любезный друг, и хочу свободной молодежи, чтоб они целовались, чтоб они плодились, черт их возьми совсем, чтоб они смеялись.

Эвоэ! - и неги глас!

Пускай он женится на девочке, пожалуйста. Выпьем за его здоровье. За здоровье новобрачных, ура! Я и вас, полковник, люблю. И помяните меня добрым словом, когда меня не станет. Пускай обо мне болтают тогда. Взвод, вперед!

Сипягин - грудь полков! О, сколь он ужасает!

Помните, полковник? А теперь помогите мне встать с кресел. Я сам, кажется, не могу. Я употребил.

9

Грибоедов шпорил коня. Конь похрапывал, поднимаясь на отвесную гору. Война не пахла кровью, она пахла хлебом. Он втягивал в ноздри ее плотный запах. - Отчего здесь пахнет хлебом? -спросил вдруг доктор. Он трясся на лошади, как мешок с мукой. Мальцов, стараясь прирасти к седлу и прыгая в нем, взглянул на доктора иронически. - Это пахнет кровью, - сказал он значительно. - Нет, верно, что хлебом, ваше благородие, - сказал линейный казак. Извольте поглядеть: ямы. Действительно, откосы при дороге были изрыты большими рытвинами. - Это след ядер? - спросил важно Мальцов. - Нет, зачем ядер. Сюда еще ядра не долетали. Это стоянка была. Это печка такая. Копачи на стоянке роют ямы, вот и свод и под. В другой ямке набьют колушков, смажут клейстером - вот квашня. И хлеб пекут. И еще кваску заведут. И этот теплый хлебный запах, державшийся в теплой, накаленной земле, - было первое, чем встретила Грибоедова война. Он чувствовал потребность заботиться о докторе, не умевшем ездить на коне, и даже о Мальцеве, который думал, что это - первое "дело", и едва ли не воображал, что воюет. Проект у Паскевича пройдет; он вернется и женится на Нине. Или проект не пройдет - он вернется и будет жить с Ниной отшельником, еремитом в Цинондалах. Это имение Нины, там тонкий, синеватый воздух, трава, виноградники, и с балкона видно, как бежит Алазань, прохладная. А здесь горы и жара. А в Персию он не поедет и не хочет о ней думать: вещи ушли в Астрахань - дурак Финик услал, верительных грамот нет пока - император где-то на Дунае. - Мы и бани, ваше благородие, в яме складываем, - говорил старший казак