Том 28. Письма 1901-1902

3588. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

20 декабря 1901 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма к Книппер, стр. 170–171.

Год устанавливается по содержанию (письмо Немировича-Данченко от декабря 1901 г., постановка пьесы Горького «Мещане»).

О. Л. Книппер ответила 28 декабря 1901 г. (Переписка с Книппер, т. 2, стр. 186–187).

…вот что пишет мне Немирович… — Далее Чехов цитирует письмо Вл. И. Немировича-Данченко от 15 декабря 1901 г. (ГБЛ; Ежегодник МХТ, 1944, стр. 142).

Пишет еще, что пойдет пьеса Горького. — Немирович-Данченко писал: «Жду от Горького пьесу. Черкни ему, пожалуйста, чтоб выслал как можно скорее. Сейчас же после моей приступим к ней. Пока набираем материал. Я сам пересмотрел три квартиры, из которых две — разжившихся маляров. Кроме того, поручил Баранову, Тихомирову и ученику режиссерского класса Савинову собирать внешний материал мещанской жизни» (там же). О начале работы Художественного театра над пьесой Горького регулярно сообщала в своих письмах Книппер. 27 декабря она писала: «Завтра читаем пьесу Горького, и скоро, верно, начнутся репетиции. Я Горькому, верно, буду писать, порасспрошу его о Елене. Правда, что он пишет новую пьесу или враки?» (Переписка с Книппер, т. 2, стр. 184–185). На следующий день она сообщала: «Читали пьесу Горького. Читал Влад. Ив. простуженным голосом. Часто прерывали чтение взрывы хохота <…> Распределение ролей еще пока неизвестно. Пьеса нравится, но в восторг не приводит, признают интерес за некоторыми типами. Ты знаешь, мне ужасно нравится Поля. Елена мне тоже больше понравилась, но я еще не чувствую ее. Мне много придется поработать и пофантазировать — надо выкроить из себя симпатичную мещаночку». 29 декабря Книппер сообщала: «Сегодня беседовали о „Мещанах“. Сначала было очень вяло, никто не говорил. Вступительное слово сказал Влад. Ив., но он какой-то отсутствующий и говорил вяло. Санин по обыкновению говорил красно, проехался по всей русской истории и литературе, размахнулся, поэтично говорил о Перчихине, о Татьяне — плакучей иве <…> Вообще ролей еще не раздавали, а только так поговаривают между собой. Конечно и Чехова трогали, без этого нельзя. Говорили о поклонении Горького к Чехову, что-то сравнивали, но это ни к чему. Вообще было водянисто. Ты только Горькому ничего не говори» (там же, стр. 190–191).

3589. П. Ф. ИОРДАНОВУ

21 декабря 1901 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано с датой 21 декабря 1902 г.: Неизд. письма, стр. 89. Дата исправлена: ПССП, т. XIX, стр. 200.

П. Ф. Иорданов ответил 29 декабря 1901 г. (ГБЛ).

Посылаю Вам книги… — 29 декабря Иорданов сообщал: «Ящик с книгами получил вчера, а посылку — несколькими днями раньше».

3590. А. Р. АРТЕМЬЕВУ (АРТЕМУ)

22 декабря 1901 г.

Печатается по тексту: ПССП, т. XIX, стр. 200, где опубликовано впервые, по копии. Местонахождение автографа неизвестно.

Очень скучаю ~ по театру и по Вас — Об отношении Чехова к А. Р. Артемьеву см. примечания к письму 3515 ^*. Позднее С. Н. Дурылин писал о месте Артема в чеховских спектаклях Художественного театра: «Несмотря на то, что Артем вступил в труппу Художественного театра пятидесяти шести лет и старость с болезнями все сильнее вмешивалась в его жизнь, Станиславский и Немирович-Данченко не назначали ему дублера в чеховских пьесах, считая Артема незаменимым в „Чайке“, „Дяде Ване“, „Трех сестрах“ и „Вишневом саде“. Руководители театра предпочитали в случае болезни Артема заменять в репертуаре эти пьесы другими. И только когда Артему подошло, а потом и перевалило за семьдесят, у него появились дублеры в чеховских ролях. Это были хорошие актеры и умные исполнители, но Станиславский считал, что ни один из них не заменил Артема» (С. Н. Дурылин. Артем. Станиславский. Чехов. — В кн.: К. С. Станиславский. Материалы. Письма. Исследования. М., 1955, стр. 425–426).

3591. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

22 декабря 1901 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма к Книппер, стр. 171.

Год устанавливается по письму О. Л. Книппер от 18 декабря (утро) 1901 г., на которое Чехов отвечает; Книппер ответила 28 декабря (Переписка с Книппер, т. 2, стр. 157–158, 186–187).

…ждал телеграммы о пьесе Немировича… — См. примечания к письму 3594 ^*.

…деньги ~ бери у Немировича… — Чехов имеет в виду отчисления с кассовых сборов при постановках его пьес в Художественном театре.

Здоровье совсем хорошо. — Как явствует из письма М. П. Чеховой к О. Л. Книппер от 26 декабря 1901 г., приехавшая в Ялту 18 декабря Мария Павловна нашла состояние здоровья Чехова плохим, о чем и написала Книппер (письмо не сохранилось). 26 декабря Книппер отвечала: «Милая Маша, сейчас получила твое письмо и реву, как дура, от растерянности, от чувства одиночества. Я не могу ни рассуждать, ни думать, знаю одно — что я должна быть около Антона, а что будет дальше — не знаю. Значит, мое предчувствие не обмануло меня — он был болен сильнее, чем мы думали. Это ужасно, ужасно. Я не знаю, что мне делать. Сегодня же буду просить об отпуске, а если не дадут, способна бросить все и удрать. Ничего не знаю. Мне безумно тяжело на душе. Сижу целый день дома — одна. Не по силам себе я жизнь устраиваю. Надо что-то сделать, на что-то решиться. Запутливила я и свою и чужие жизни. Как-то я с этим справлюсь! Я знаю, что мне надо забыть о своей личной жизни, совсем забыть. Это и будет, но это так трудно сразу» («А. П. Чехов. Сборник статей и материалов». Симферополь, 1962, стр. 103).

Завтра Альтшуллер поставит две мушки, и шабаш, лечение кончено. — На запрос Книппер о состоянии здоровья Чехова врач И. Н. Альтшуллер ответил 18 января 1902 г.: «С самого возвращения из Москвы Антон Павлович, по-видимому, чувствовал себя нехорошо, но избегал говорить о своем здоровье и упорно не соглашался дать себя послушать. Только в начале декабря, когда он стал особенно много кашлять и вид его стал особенно нехорош, он наконец дал себя исследовать. Оказалось, что он последнее время полихораживал, в мокроте попадалась кровь, при исследовании я нашел, что в легких за последние полгода процесс сделал шаг вперед, хотя и очень небольшой. Последнее обострение вызвано было, по-видимому, простудой. Питался Антон Павлович, по его собственным словам, очень плохо, мне кажется, иногда он ничего не ел. То, что готовилось и подавалось, ему не нравилось: принять меры, чтобы это было иначе, он не хотел, и говорил, что это бесполезно и что сделать здесь ничего нельзя. После того, как я его смотрел, Антон Павлович недели две очень аккуратно (как никогда до сих пор) лечился, все свежие явления в легких прошли. С приездом Марии Павловны наладилось и кормление, и я раньше никогда не видел, что он столько и с такой охотой ел. Результат сказался сейчас же. Его внешний вид и настроение совершенно изменились. Все это лишний раз показало мне, какой благоприятный процесс у Антона Павловича, как болезнь его ценит оказываемое ей внимание и как быстро он оправляется при сколько-нибудь правильном уходе и режиме; и с другой стороны, как вредны и опасны его легкомысленные экскурсии на север осенью и зимой и ранней весной. Удержится ли этот правильный режим и теперь, после отъезда Марии Павловны, не знаю». В конце письма Альтшуллер приписал, что, по его мнению, «тоска и одиночество, в которых теперь пребывает Антон Павлович, также не могут не влиять вредно на его здоровье» (там же, стр. 104–105).

Ты обещала свою фотографию, не забывай. — 18 декабря утром Книппер писала: «Опитц прислал мне еще твой большой портрет, такой же величины, как и тот, кот<орый> ты принес. Но он хуже — усы и борода необычайно фризированы. Стоит у меня на пианино. Я скоро, т. е., думаю, на днях, пойду сниматься и пришлю тебе».