Придурки или Урок драматического искусства

лая лампа падает на сцене. Вспышка, пламя мгновенно охваты

вает сцену и зрительный зал лагерного клуба.

Суматошно заколотили по рельсу. Вой сирен пожарных ма

шин.

Картина четвертая

АПЛОДИСМЕНТЫ

Сцена в клубе 3-го лаготделения. Это бывшая столовая,

кое-как переоборудованная под клуб. На заднем плане брезен

товый, в дырах, занавес, отделяющий сцену от зрительного за

ла. Сцена заставлена бутафорской мебелью со следами пожара.

На сцене - ЖУК. Поправляет мебель, проверяет, все ли на

месте.

Появляются СПИВАК, ФРОЛОВА и БОНДАРЬ.

ЖУК. Вот здесь и будем играть.

СПИВАК. Да, не Большой театр. И не Малый.

ЖУК. А переодеваться - там, в боковушке. Нормально. Ду

ет, правда, изо всех щелей. А так нормально.

СПИВАК. Артисты в сборе?

ЖУК. Зюкиной тилько нет, за ей послали. И платье не по

догнала. Вот (показывает платье Кручининой) - ношусь с им,

как с писаной торбой, чтоб не стырили.

Входит ШКОЛЬНИКОВ. Он в сценическом костюме

Незнамова, в руках - рыжий парик.

ШКОЛЬНИКОВ. Считаю своим долгом поставить всех в из

вестность. К нам поступил сигнал. О злобной антисоветской

пропаганде, допущенной зэка Бондарем. А также о

враждебных высказываниях руководителя драмколлектива и

его членов.

ФРОЛОВА. Настучала, значит, какая-то сука. Интересно,

кто?

ШКОЛЬНИКОВ. Расследовать сигнал поручили мне. Но я от

казался, так как не могу считать себя объективным. Дело пе

редано другому следователю. Считаю долгом добавить. Ефим

Григорьевич, с самого начала нашей работы, понимая, что имею

дело с одним из крупнейших мастеров советского театра, я вел

подробную запись всех репетиций. Дома, по вечерам. Я вынуж

ден буду предоставить свои записи в распоряжение следовате

ля.

СПИВАК. Так это же замечательно. Насколько я знаю, все

эти дела с грифом "Хранить вечно"?

ШКОЛЬНИКОВ. Да.

СПИВАК. Значит, мне обеспечена вечная...

ФРОЛОВА. Память.

СПИВАК. Лариса Юрьевна! Слава!

ШКОЛЬНИКОВ. Не думаю, что сейчас время для шуток.

СПИВАК. Напротив. Как раз для шуток сейчас и время.

(Школьникову.) Почерк, надеюсь, у вас разборчивый?

ШКОЛЬНИКОВ. Разборчивый. Не такой, конечно, красивый...

СПИВАК. Как в доносе?

ШКОЛЬНИКОВ. Но разобрать можно.

СПИВАК. Так, так.

Жук с озабоченным видом скрывается за кулисами.

ШКОЛЬНИКОВ. Я много думал над тем, что произошло. (Бон

дарю.) Вы - враг. Не берусь судить, японский вы шпион или не

японский, но вы - злобный классовый враг! Неправда, что все

думаю так, как вы! Нет! Весь советский народ безгранично

предан делу Ленина-Сталина! Таких, как вы - жалкие единицы!

БОНДАРЬ. Плохо считаешь, опер. Просчитаешься.

ШКОЛЬНИКОВ (Спиваку). А такие, как вы, - питательная

среда. Вы насквозь поражены скептицизмом, для вас нет ничего

святого, вы отравляете своей ядовитой иронией и неверием

всех, кто вокруг вас. В своем честолюбии вы тщитесь встать

выше партии, выше народа, выше всех! Скажете, нет?

СПИВАК. Вы совершенно правы, голубчик. Конечно, тщусь.

Выше партии - это само собой. И даже выше народа. Я тщусь

встать вровень с Господом Богом. Это удел художника. Любого.

Если нет - он просто холуй.

ШКОЛЬНИКОВ (Фроловой). Это относится и к вам. Я думал

над нашим разговором. Вы же не о сыне думали - о себе. "Как

я смогу посмотреть ему в глаза". "Я" - вот что для вас самое

главное! Я часто злился на мать. Чуть что - кидалась меня

спасать: от фронта, от всего. А ведь так и должна поступать

любая мать! А вы? Вы принесли в жертву сына - во имя чего?!.

Прошу приготовиться к спектаклю. (Идет к выходу. Остановил

ся.) Я долго не мог понять смысл приказа наркома: использо

вать пятьдесят восьмую статью только на тяжелых

физических работах. Теперь понял. Только так можно выжечь

гниль в ваших душах и вернуть вас, если это вообще возможно,

с жизни советского общества. Только так. Только так! Только

так! (Ушел.)

Пауза.

СПИВАК (Бондарю). Иван Тихонович, виноват я перед то

бой. Перед всеми я виноват, но перед тобой особенно. Прости

меня, старого идиота. Бьют, бьют, а все мало.

БОНДАРЬ. Все в порядке, Ефим Григорьевич. Вы заставили

меня вспомнить, что я человек. И этого я уже никогда не за

буду.

Вбегает КОНВОЙНЫЙ.

КОНВОЙНЫЙ. Гражданин режиссер, Зюкиной не будет!

СПИВАК. Как - не будет? Где она?

КОНВОЙНЫЙ. В больничке. Рука - во, и температура под

сорок. Что будем делать?

СПИВАК. Ничего. Я могу поставить спектакль без костю

мов. Я могу поставить спектакль без декораций. Но поставить

"Без вины виноватые" без Кручининой не могу даже я. Впрочем,

это уже не имеет значения.

ФРОЛОВА. Имеет.

Пауза.

СПИВАК. Хочешь сыграть?

Пауза.

ФРОЛОВА. Да.

СПИВАК. С т а к и м Незнамовым?

ФРОЛОВА. Да.

СПИВАК. Как?

ФРОЛОВА. Я знаю.

Пауза.

СПИВАК. Николай Евдокимович, подите-ка сюда, голубчик!

ЖУК ( выходит из-за кулис). Ефим Григорьевич! Все равно

настучали бы! Не я, так другой! Вы ж удержу не знали! Я усе

время вам намекал, покашливал! А у меня трое по лавкам, да

старики старые, мне всего тилько два года осталось!.. Прос

тите меня, люди добрые!

БОНДАРЬ. Бог тебя, Иуда, простит.

СПИВАК. Где платье Кручининой?

ЖУК (поспешно приносит платье). Вот.

СПИВАК (Фроловой). Запас есть. Подгонишь?

ФРОЛОВА. Сделаю. (Берет платье, уходит.)

СПИВАК. Реквизит?

ЖУК. Все у полном порядке.

СПИВАК. Занавес не заедает?

Жук поспешно раздвигает брезентовые полотнища занавеса.

Открывается лагерный зрительный зал - с рядами лавок и де

сятком новеньких венских стульев в первом ряду.

Пауза.

СПИВАК. Ну, ни пуха!

БОНДАРЬ. К черту, к черту!

Брезентовый занавес закрывается. Перед ним появляется

КОНВОЙНЫЙ с винтовкой.

КОНВОЙНЫЙ (зычно). Контингент, внимание! Гражданин ре

жиссер, докладайте.

СПИВАК. Дорогие друзья! Драмколлектив 2-го лаготделения

продолжает показ сцен из комедии великого русского драматур

га Островского "Без вины виноватые". (Уходит.)

КОНВОЙНЫЙ. Контингент, напоминаю! Вставать с мест и пе

реходить с места на место запрещено! Переговариваться и по

давать реплики запрещено! Аплодировать запрещено!

Занавес открывается. На сцене: "площадка в большом

барском саду", реализованная в соответствии со скудными воз

можностями постановщиков. На покрытом дерюгой ящике

алюминиевые кружки, призванные изображать дудукинский

хрусталь. На сцене: СПИВАК-ДУДУКИН, ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА,

БОНДАРЬ-ШМАГА, ЖУК-МУРОВ, ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. На

Школьникове - рыжий парик.

СПИВАК-ДУДУКИН. "Господа, я предлагаю выпить за

здоровье артистки, которая оживила заглохшее стоячее болото

нашей захолустной жизни!"

Все берут кружки.

СПИВАК-ДУДУКИН."Господа, я реторики не знаю, я буду го

ворить просто. У нас, людей интеллигентных, в провинции

только два занятия: карты и клубная болтовня. Так почтим же

талант, который заставил нас забыть наше обычное времяпро

вождение. Мы спим, господа, так будем же благодарны избран

ным людям, которые изредко пробуждают нас и напоминают о

том идеальном мире, о котором мы забыли... Господа, выпьем

за редкий талант и за хорошую женщину, Елену Ивановну!"

Все чокаются с Фроловой-Кручининой и пьют.

ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Шмага, мы выпьем за хорошую

актрису, а за хороших женщин пить дело не наше. Да и кто их

разберет, хорошие они или нет".