Три страны света

Глава IV

Зима давно уж на дворе, а деньги не сыплются к Кирпичову, как снег на голову: колесо пошло тише. Петрушка много приносит с почты писем простых и страховых, но мало денежных. В простых и страховых письмах требуют выслать вещи или возвратить деньги, грозят полицией. Новые издания продаются не так шибко, как рассчитывал Кирпичов, несмотря на их атласную бумагу и бисерный шрифт, а дурные толки о делах Кирпичова распространяются в торговых домах более и более, несмотря на чудовищный обед, данный для уничтожения их. Ни кредита, ни денег. В магазин являются…. кредиторы напомнить о наступающем сроке векселям, являются иногородные корреспонденты – узнать о причине невысылки вещей.

Кирпичов принимает меры. Мера первая: при появлении корреспондента, пришедшего сделать справку, приказчик сообщает его адрес в комнату конторы; там конторщик, приставляющий счетам ноги, поспешно раскрывает толстую книгу и, отыскав в ней счет по адресу корреспондента, отмечает против этого счета: отправлено тогда-то; после чего корреспондента просят пожаловать.

– Скажите, пожалуйста, – с удивлением спрашивает он, смотря на отметку, – отчего ж я не получил, если вещи отправлены уже полгода тому назад?

– Не знаем-с, – отвечает конторщик, – надо справиться на почте; пожалуйте через несколько дней.

– Позвольте, – быстро прерывает корреспондент конторщика, который хотел было закрыть книгу.

– Что это? – говорит он, смотря на отметку. – Чернила, кажется, свежие… как будто сейчас только написано… а?

И он подозрительно смотрит на конторщика, а конторщик старается не смотреть на корреспондента.

– Такие уж чернила-с, – отвечает, поправившись, конторщик и закрывает скорее книгу.

– А если я узнаю, что вещи не были посланы?

– Нет-с! как можно-с! У нас – исправность. Известно всему иногороднему человечеству… Сколько благодарственных писем; можно показать-с.

И конторщик идет к шкафу показывать благодарственные письма, а корреспондент уходит, махнув рукой на благодарственные письма и обещаясь притти через несколько дней за справкой.

Этой проделкой нельзя долго скрывать тайны, но Кирпичову тольько бы выиграть время. У него много надежд. Он разъезжает. Едет он к одному человечку, о котором было и позабыл, а этот человечек когда-то приставал к нему: возьми его в компаньоны, да и только: не придумаю, говорит, что делать мне с деньгами, а вы, мол, знаете, что с ними делать; да тогда Кирпичову что за охота была связываться; у него первый пункт всякого условия по торговле: "А в дела мои, Кирпичова, не вмешиваться"; а теперь вот он и пригодился, этот человечек.

Приезжает он к нему.

– А подо что? – спрашивает человечек. – Под движимое или недвижимое?

Человек знал уже, каковы дела у Кирпичова.

– Вот дурак! – говорит про себя Кирпичов и едет к береговым ребятам, с которыми сошелся не так давно. Береговые ребята – славные ребята! шампанское у них – ковшами. Для друга – ничего заветного. Деньги – плевое дело: не откажут, только заикнись. Только трудно застать; здесь им тесно: как раскутятся, норовят все в Кронштадт аль в Шлюшин – вон куда! Зато в нужде – якорь спасения!

Приезжает.

– Что не приходил вчера! – пеняют ему береговые ребята. – А уж как мы!.. ящик целехонький уходили, слышь ты, вот сквозь землю провалиться! Да ведь ты, знаешь, голова. И уха была на шампанском, стерляжья уха. А теперь и денег нет. Погоди вот ужо.

Едет теперь Кирпичов – у него много надежд – едет к одному старичку, чтоб он помог ему просить помощи от правительства во внимание к понесенным убыткам, а равно к полезной деятельности его на коммерческом поприще и несомненным заслугам, заключающимся в распространении просвещения в отечестве изданием полезных книг и быстрою рассылкою к покупателям, рассеянным по обширному пространству России. Кирпичов везет, с собой и записку, где изложено все его дело, – дело страшное, вопиющее противу неблагородности иногородних к его неутомимым трудам, которые добровольно, бескорыстно нес он для них, проникнутый сознанием доброго дела; в ней изложено и как он устроил свой магазин на новых основаниях, соответствующих его назначению, и как он не щадил себя, исполняя разнородные поручения иногородных, и как неблагодарно отплатили они ему возмутительным невниманием к благим его предприятиям, невниманием к его журналу, к его изданиям… Слеза прошибла негодующего Кирпичова, когда он подъезжал к старичку, припоминая всю изложенную в записке историю своей торговли, сочиненную Граблиным, – и он входит к старичку с решительною уверенностью, что правительство пособит ему.

Старичок, лишенный зрения и слуха, радушно принял Кирпичова, усадил его в кресло, предварил чтоб он читал как можно громче, потом предался весь слуху и ожидал, в чем дело. Кирпичов читал.

– Как? – прерывал его старичок после всякой фразы. – Ничего не слышу, ничего, – повторял он грустно.

И Кирпичов перечитывал снова. Наконец история прослушана; оставалось заключение.

– "Затем, – продолжал читать Кирпичов, – мне не было другого выхода из этого затруднительного положения, в которое я поставлен был в отношении к кредиторам, как продать весь лучший товар по самой убыточной цене…"

– Как? – прервал опять старичок.

Кирпичов надседался, перечитывая снова прочитанное. Старичок прокричал наконец:

– Гм! хорошо! – Чтение продолжалось.

– "…а впоследствии удовлетворять кредиторов деньгами, поступавшими на разные закупки от иногородных лиц, в прилагаемом списке означенных…"

Старичок остановил Кирпичова.

– В прилагаемом списке? – спросил он. – Где же список?

Кирпичов показал.

– Читайте же теперь прилагаемый список. Все по порядку.

Вспотевший Кирпичов читал, обтершись платком:

– "Из Полтавы, ***, 600 р., дамские наряды. Из Енисейска, ***, 200 р., шуба. Из Ярославля, ***, 400 р., флигель, слуховая труба…

– Какая труба?

– Слуховая! – кричал Кирпичов.

– А на что ему?..

– Вероятно, глух.

– А?

– Вероятно, глух-с! – крикнул Кирпичов старичку в самое ухо.

– Да. А вы и не послали…

Лицо старика выразило: тоску. Кирпичов продолжал:

– "Из Перми, ***, 800 р., ружье, дамские наряды…"

Старичок дремал.

– "Из Перми, ***, 100 р., разных назидательных книг, и образа…"

Старичок остановил Кирпичова.

– Назидательных книг? Что же? – спросил он, забыв, в чем дело.

– Он выписывал назидательные книги, – объяснял Кирпичов, – с приличным титулом.

– Да. Ну и посланы?

Кирпичов молчал.

– А?

– Никак нет-с. Это список лиц-с, которым…

– Как нет? назидательные-то, книги?.. – восклицал старичок в изумлении, поднимаясь с кресел и уставив глаза на Кирпичова. – Да молитесь ли вы, батюшка, богу?

– Что ж делать, – отвечал струсивший Кирпичов. – Вот принимаю меры-с…

Старичок ничего не слышал и боязливо пятился от Кирпичова.

– А читали ли вы Уголовное уложение? – спрашивал он. – Ведь вы… ведь вы… знаете ли, кто вы?.. Подите, подите!!

Старичок затрясся.

Кирпичов бормотал что-то и молил его спасти от банкротства.

– От чего спасти?

– От банкротства.

– А?

– От банкротства! – крикнул Кирпичов во всю мочь и боязливо прислушивался, как зловещее эхо в больших комнатах старичка несколько раз повторило:

Банкротство!

Старичок велел оставить записку и обещал сделать, что может, повторив Кирпичову:

– А назидательные книги пошлите. Теперь же пошлите.

"Эк напугал, старый шут!" – подумал Кирпичов, отправляясь развозить такие же записки к другим лицам;

Приняв, таким образом, все нужные меры, Кирпичов возвратился домой через черную лестницу и заперся в своей комнате, где, бывало, весело беседовал он с Алексеем Иванычем и куда теперь являлись под вечер забытый некоторое время приятель Кирпичова, очень смирный книгопродавец, имевший обыкновение соглашаться со всем, что бы вы ему ни сказали, да один господин, часто навещавший Кирпичова с тех пор, как Граблин начал отписываться по жалобам иногородних корреспондентов; да еще являлась одушевлявшая беседу бутылка хересу или бутылка мадеры, не считая лекарственной, постоянной домашней собеседницы Кирпичова. Уходя, гости брали по нескольку книг у Кирпичова, вероятно в знак дружбы, а один из них, соглашавшийся приятель, – в знак того еще, что он завтра принесет деньжонок, которые и приносил действительно. У этого приятеля давно уже был свой магазин, но он не соперничал с Кирпичовым и не принимал никаких почти мер к развитию своей торговли; он ждал покупателей, открыв магазин, как ждут волков, выкопав яму: авось забежит. И покупатели забегали, так что безмятежный книгопродавец имел деньжонки. Судьба!