Раковый корпус

Я вышла как дежурный врач посмотреть, какие у меня там больные, ещё не зачисленные в наше отделение, и увидела вот этого тяжёлого больного, о котором мне говорили. Это был относительно молодой человек (тридцати пяти лет – это потом я узнала). Высокого роста. В такой заплатанной шинельке, рюкзачок какой-то там маленький, военный, понимаете, весь тоже заплатанный-заплатанный. Ну, и, свернувшись, он лежал на полу. Шёл сильный дождь, он весь промок. И мне как-то захотелось улучшить его положение. Скамейки все заняты, а в нашем рентгеновском коридоре, который был закрыт для посторонних, тоже находились скамейки. И я распорядилась, чтобы его туда поместили и дали какой-то матрасик из нашего отделения. Ну, он это запомнил очень надолго – вот этот момент. Я, конечно, забыла об этом.

Он мне показал документ, что он ссыльный, приехал из Казахстана и находится под наблюдением КГБ. И вот этот КГБ ему дал разрешение только на 24 часа, хотя дорога длинная. Поэтому он сказал: “Я никуда не уйду, что хотите, со мной делайте”. А у него боли были сильные – живот был “нафарширован” опухолями, и, конечно, он был тяжёлый» [94].

В письме Н. И. Зубову из Ташкента (9 января 1954) А. С. рассказывает, как началась его больничная жизнь:

«Лагерная хватка всё же небесполезна в жизни: “сиденье” моё в вестибюле увенчалось принятием 5.I. в больницу, тогда как многие менее настойчивые больные за 2 недели сюда попасть не могут. Правда, моё “азовское сиденье” было не из приятных – под проливным ташкентским дождём я так промок, нитки сухой не было в шинели, да и вещи промокли, а из-за чего вещи? – из-за того, что я должен был сперва взять по своему “разрешению” вещи из камеры хранения (ибо другого документа нет), а потом волочить на себе вещи под дождём через весь город в комендатуру сдать “разрешение” и в больницу. Трое суток в больнице пролежал на коротеньком диванчике в прохладном коридоре, было очень неудобно, но хоть уши были свободны, а вчера перевели в палату – мягко, тепло, но окружающие – какие-то глупые сороки, целыми днями ведут глупейшие споры, от чего я отвык за год кок-терекской келейной жизни, да таких-то дурных нарочно не соберёшь. Шахматы стоят – никто не играет» [95].

…«cito»… – быстро (лат.). Пишется на медицинских рецептах в особо срочных случаях.

…она вызвала его определить группу крови и приготовила пустой шприц взять у него из вены… – Один из вопросов анкеты, составленной А. С. для своих докторов, был о смысле этой процедуры. Л. А. Дунаева ответила:

«Кровь в количестве 3 см³ – 5 см³ берут каждый раз перед переливанием крови, помимо определения группы, т. к. несмотря на однородные группы имеются ещё особенности крови, и кровь донора может оказаться не совместимой с кровью реципиента, несмотря на одинаковые группы. Эта проба называется определение “совместимости” <…>» [96]

Чужой не хочу, своей ни капли не дам. – Обыгрывается фраза из «Марша танкистов» (слова Б. С. Ласкина, музыка Дм. Я. и Дан. Я. Покрасс) из кинофильма «Трактористы» (1939):

Сам Ласкин зарифмовал пассаж из Политического отчёта Центрального Комитета XVI съезду ВКП(б) (27 июня 1930): «Ни одной пяди чужой земли не хотим. Но и своей земли, ни одного вершка своей земли не отдадим никому» [98]. См. далее: «…он по-прежнему стоял на принципе: чужой крови не хочу, своей не дам!» (с. 276).

…объяснила схему квадрантов… – Квадрант – любая из четырёх областей (углов), на которые плоскость делится двумя взаимно перпендикулярными прямыми.

Н. И. Зубову из Ташкента (9 января 1954) А. С. пишет:

«Я зачислен в т<ак> наз<ываемое> “лучевое отделение”, по оси пупка расчертили мне живот на четыре квадранта, как в тригонометрии, и каждый день по 20 м<инут> глушат рентгеном один из них» [99].

…снаряды-кванты… – Как поток частиц гамма-квантов принято рассматривать, в частности, гамма-лучи, используемые для подавления злокачественных опухолей.

…Людмила Афанасьевна вызывала у него доверие <…> больше всего тем, как она с первого дня уверенно щупала контур опухоли и шла точно-точно по нему. – По этому же признаку А. С. определяет квалификацию врача, осматривавшего его в Лефортовской тюрьме после ареста 12 февраля 1974 г.: «Разденьтесь до пояса. Ляжьте. Где у вас опухоль была? Всё знает, стервец, и щупает неплохо, прямо идёт по краям петрификата. Значит, врач неподдельный» [100].

…гистологический анализ… – исследование развития, строения и функциональных свойств тканей.

…о моей биопсии… – Биопсия – микроскопическое исследование болезненно изменённой ткани для определения характера заболевания.

Первый хирург, украинец, который назначил мне операцию и подготовил меня к ней, был взят на этап в самую ночь под операцию. – В «Архипелаге ГУЛАГе» А. С. рассказывает: «Хирург Янченко, который должен меня оперировать, зовёт меня на осмотр <…>» (Т. 6. С. 239). И далее: «Как раз накануне назначенной мне операции арестовали и хирурга Янченко, тоже увели в тюрьму» (Там же. С. 240).

…дней через пять привезли с другого лагпункта другого хирурга, немца, Карла Фёдоровича. <…> он осмотрелся на новом месте и ещё через денёк сделал мне операцию. – Операцию А. С. по удалению злокачественной опухоли сделал хирург-заключённый К. Ф. Донис.

Я лежал после операции, на мне – мешочки с песком. – После операции на брюшной полости швы сначала прижимают мешочками с песком. Затем мешочки меняют на пузырь со льдом.

Прибежал мой дружок, шепнул, что я тоже в списке на тот этап, начальница санчасти мадам Дубинская дала согласие. <…> Ну, я твёрдо решил: ехать в телячьих вагонах с неснятыми швами – загноится, это смерть. Сейчас за мной придут, скажу: стреляйте тут, на койке, никуда не поеду. Твёрдо! Но за мной не пришли. – В «Архипелаге ГУЛАГе» А. С. рассказывает свою историю:

«В том большом этапе был и я. И начальница санчасти Дубинская согласилась на моё этапирование с незажившими швами. Я – чувствовал и ждал, как придут – откажусь: расстреливайте на месте! Всё ж не взяли» (Т. 6. С. 241).

В 1950–1952 гг. Дубинская была в Экибастузе в звании старшего лейтенанта.

…сроку мне оставалось меньше года. – Операция была сделана А. С. 12 февраля 1952 г., а его лагерный срок кончался 9 февраля 1953-го.

Срез вашей опухоли я направил на гистологический анализ в Омск, на кафедру патанатомии… – В письме Е. А. и Н. И. Зубовым из Рязани (19–20 января 1958) А. С. рассказывает: «…До́линка, где собраны все материалы Экибастуза, признала невозможность найти в моём “хранящемся архивном деле” какие-либо следы операции и посланной в Омск биопсии. Из ГУЛАГа вторично ответили чуть не матом, чтоб я отстал» [101]. Иначе повели себя врачи. В письме тем же адресатам (3 мая 1958) А. С. сообщает: «…необычайная любезность Пат<олого>-анат<омического> отд<еления> Омск<ой> клинич<еской> б<ольни>цы доставила по моей (без печати) просьбе мои экибастузские анонимные стёкла гистологических препаратов – в Ряз<анский> онкодиспансер. Т<аким> о<бразом> фактически доказано, что у меня была именно семинома, а не тератома <…>» [102]

Долинка – посёлок в 45 км к юго-западу от Караганды, административный центр Карагандинского трудового лагеря (Карлага).