Бывшие люди

ыношу его именно за это, - а не потому, что я дворянин. Я, если хочешь знать, не дворянин, а бывший человек. Мне теперь наплевать на всё и на всех... и вся жизнь для меня - любовница, которая меня бросила, за что я презираю её.

- Врёшь! - говорит Объедок.

- Я вру? - орёт Аристид Кувалда, красный от гнева.

- Зачем кричать? - раздается холодный и мрачный бас Мартьянова. Зачем рассуждать? Купец, дворянин - нам какое дело?

- Поелику мы ни бэ, ни мэ, ни ку-ку-ре-ку... - вставляет дьякон Тарас.

- Отстаньте, Объедок, - примирительно говорит учитель. - Зачем солить селёдку?

Он не любит спора и вообще не любит шума. Когда вокруг разгораются страсти, его губы складываются в болезненную гримасу, он рассудительно и спокойно старается помирить всех со всеми, а если это не удаётся ему, уходит от компании. Зная это, ротмистр, если он особенно пьян, сдерживается, не желая терять в лице учителя лучшего слушателя своих речей.

- Я повторяю, - более спокойно продолжает он, - я вижу жизнь в руках врагов, не врагов только дворянина, но врагов всего благородного, алчных, неспособных украсить жизнь чем-либо...

- Однако, брат, - говорит учитель, - купцы создали Геную, Венецию, Голландию, купцы Англии завоевали своей стране Индию, купцы Строгановы...

- Какое мне дело до тех купцов? Я имею в виду Иуду Петунникова и иже с ним...

- А до этих тебе какое дело? - тихо спрашивает учитель.

- А - разве я не живу? Ага! Живу, - значит, должен негодовать при виде того, как жизнь портят дикие люди, полонившие её.

- И смеются над благородным негодованием ротмистра и человека в отставке, - задирает Объедок.

- Хорошо! Это глупо, я согласен... Как бывший человек, я должен смарать в себе все чувства и мысли, когда-то мои. Это, пожалуй, верно... Но чем же я и все мы, - чем же вооружимся мы, если отбросим эти чувства?

- Вот ты начинаешь говорить умно, - поощряет его учитель.

- Нам нужно что-то другое, другие воззрения на жизнь, другие чувства... нам нужно что-то такое, новое... ибо и мы в жизни - новость...

- Несомненно нам нужно это, - говорит учитель.

- Зачем? - спрашивает Конец. - Не всё ли равно, что говорить и думать? Нам недолго жить... мне сорок, тебе пятьдесят... моложе тридцати нет среди нас. И даже в двадцать долго не проживёшь такою жизнью.

- И какая мы новость? - усмехается Объедок. - Гольтепа всегда была.

- И она создала Рим, - говорит учитель.

- Да, конечно, - ликует ротмистр, - Ромул и Рем - разве они не золоторотцы? И мы - придёт наш час - создадим...

- Нарушение общественной тишины и спокойствия, - перебивает Объедок. Он хохочет, довольный собой. Смех у него скверный, разъедающий душу. Ему вторит Симцов, дьякон, Полтора Тараса. Наивные глаза мальчишки Метеора горят ярким огнём, и щёки у него краснеют. Конец говорит, точно молотом бьёт по головам:

- Всё это глупости, - мечты, - ерунда!

Странно было видеть так рассуждающими этих людей, изгнанных из жизни, рваных, пропитанных водкой и злобой,