Том 3. Записки охотника

Полехами называются обитатели южного Полесья…— В первоначальной редакции этой сноски Тургенев обещал «когда-нибудь» подробнее поговорить о полесских селах (см. раздел «Варианты» в изд.: Т, ПСС и П, Сочинения,т. IV, с. 432). Частичной реализацией этого намерения была, очевидно, его «Поездка в Полесье» (наст. изд., Сочинения, т. 5).

«.Не одна во поле дороженька пролегала»…— В первоначальных рукописях и в «Современнике» герой рассказа выступал с другой песней:

Полный текст ее, записанный в Малоархангельском уезде Орловской губ., см.: Киреевский,вып. II, ч. 2, с. 119–120.

Но вскоре В. А. Инсарский заметил Тургеневу, что эта веселая, почти плясовая песня, каким бы певцом она ни была исполнена, не могла возбудить в слушателях грустных и томительных чувств и тронуть их до слез, как это представлено в рассказе, и рекомендовал заменить ее более содержательной и глубокой «Дороженькой», которую тут же и спел ( ИнсарскийВ. А. Половодье. СПб., 1875, с. 139–140. См. также: Записки В. А. Инсарского. СПб., 1898. Ч. 2, с. 309. Свидетельство Инсарского появилось в печати еще при жизни Тургенева и не вызвало возражений с его стороны). В цензурной рукописи Тургенев заменил песню «Дороженькой», вполне соответствующей его замыслу и гораздо лучше, чем прежняя, контрастирующей с песней рядчика. В мемуарах Л. А. Жемчужникова сохранился рассказ о том, как Тургенев устроил у себя в петербургской квартире состязание певцов — художника К. А. Горбунова, исполнявшего русские песни, в том числе «Дороженьку», и автора мемуаров, исполнявшего песни украинские (см.: ЖемчужниковЛ. От кадетского корпуса к Академии художеств. 1828–1852. М., 1926, с. 101–102). Такое состязание могло быть устроено Тургеневым специально для проверки указаний Инсарского, в связи с текстом «Певцов», готовившимся тогда для отдельного издания «Записок охотника».

Протяжная любовная песня «Дороженька» в печатные сборники входила с 30-х годов XIX века и пользовалась исключительной популярностью. Один из вариантов ее, записанный в Ржевском уезде Тверской губ., см.: Киреевский,вып. II, ч. 1, с. 69.

Петр Петрович Каратаев

Впервые опубликовано: Совр,1847, № 2, отд. I, с. 197–212 (ценз. разр. 31 янв. 1847 г.), подпись: Ив. Тургенев. Название «Петр Петрович Каратаев» сопровождено здесь подзаголовком «Рассказ» и эпиграфом: «„Вот благородное угасло сердце“ (Горацио в „Гамлете“)» (подзаголовок был снят в ценз. рукоп. 1852 г., эпиграф — в ЗО 1860).Текст рассказа в «Современнике» разделен на две части; каждая из них, как главка, обозначена римской цифрой.

Автографы неизвестны. В момент публикации рассказа Тургенев находился за границей и в последующие месяцы, по-видимому, беспокоился, как бы оригинал набора не затерялся в редакции «Современника». 24 июня (6 июля) 1847 г. в письме, адресованном Белинскому, Тургеневу и Анненкову в Зальцбрунн, Некрасов заверял Тургенева: «…оригинал „Каратаева“ сохраню» (Некрасов,т. X, с. 71).

В настоящем издании в текст ЗО 1880внесены следующие исправления:

, строки 19–20. Вместо «Иной бог знает что делает, и ничего!» — «Иной мужика дерет как липку, и ничего!» (по Соври ценз. рукоп.). Замена сделана в цензурной рукописи цензором.

, строка 21. Вместо «Был у меня щенок от нее» — «Был у меня и щенок от нее» (по Совр,ценз. рукоп. и всем изданиям до ЗО 1880).

, строка 27. Вместо «не сумел держаться» — «не сумел удержаться» (по Совр,ценз. рукоп. и всем изданиям до ЗО 1880).

, строка 2. Вместо «положил голову на руки и оперся руками» — «положил голову на руки и оперся локтями» (по Совр).В цензурной рукописи — ошибка писца.

, строка 15. Вместо «Старуха замолчала» — «Старуха помолчала» (по Совр,ценз. рукоп., ЗО 1852).

, строки 25–26. Вместо: «Ах, ты мой господи, да разве я…» — «Ах ты, мой господи, Иисусе Христе! Да разве я в своих холопьях не вольна?» (по Соври ценз. рукоп.). Вычерки сделаны в цензурной рукописи цензором.

, строки 24–25. Вместо «наконец и мне стыдно стало» — «наконец, мне стыдно стало» (по Совр,ценз. рукоп. и всем изданиям до ЗО 1880).

, строки 39–43. Вместо «да как заплачет…» — «да как заплачет… Да ведь с радости заплакал, а вы что подумали? Мы Кулика задарили. Она ему, голубушка, сама пятирублевую ассигнацию под конец вынесла, — а он ей как бухнет в ноги — такой чудной!» (по ценз. рукоп., где это вычеркнуто цензором).

, строка 12. Вместо: «оригинальную московскую кофейную» — «оригинальную, московскую кофейную» (по ценз. рукоп., ЗО 1852и ЗО 1859).(Ср. Delaveau,p. 190: «qui, comme tous les cafés de Moscou, était un lieu assez étrange».)

Документальных свидетельств о времени возникновения замысла рассказа и о работе над ним не имеется [119]. Можно лишь предполагать, что он был написан в конце 1846 г., перед отъездом Тургенева за границу. «Я был очень занят всё это время, — писал он П. Виардо 3 (15) декабря, — занят и до сих пор благодаря нашему новому журналу <„Современнику“>». Намерение Тургенева выполнить взятые на себя «обязательства» к Новому году свидетельствует о том, что он должен был сдать в редакцию «Современника», только что перешедшего к Некрасову и Панаеву, материал для февральского номера.

При публикации в «Современнике» текст пострадал от цензурного вмешательства. 15 (27) февраля 1847 г. Некрасов писал Тургеневу: «Ваш рассказ („Каратаев“) напечатан в 2-ой книжке: он всем понравился очень, Белинскому тож; два-три места досадные (хоть и небольшие) выкинуты, да что ж делать! если б и весь уничтожили, так нечему бы удивляться» (Некрасов,т. X, с. 61). На полях цензурной рукописи Тургенев восстановил места, направленные против произвола помещиков, взяточничества должностных лиц, а также рисующие «непочтительное» отношение крепостной к своей барыне, которые были вычеркнуты цензором при публикации рассказа в «Современнике» (см. раздел «Варианты» в изд.: Т, ПСС и П, Сочинения,т. IV, с. 435).

Намерение включить рассказ в цикл возникло у Тургенева не сразу. В «Современнике», 1847, № 5, рассказы из «Записок охотника» были опубликованы с нумерацией II–V; таким образом, из двух напечатанных до этого рассказов только один — «Хорь и Калиныч» — был отнесен к циклу. Рассказ этот не обозначен ни в одной из программ «Записок охотника», вплоть до X, составленной осенью 1850 г. и представляющей собой по существу первую программу отдельного издания цикла. В этой программе рассказ «Петр Петрович Каратаев» фигурирует под другим заглавием — «Русак». Так же называет его и Белинский в письме к Тургеневу от 19 февраля (3 марта) 1847 г.: «Ваш „Русак“ — чудо как хорош, удивителен, хотя и далеко ниже „Хоря и Калиныча“» (Белинский,т. 12, с. 336). Таково было первоначальное название рассказа «Петр Петрович Каратаев»; цитируя в «Воспоминаниях о Белинском» письмо Белинского, Тургенев поставил в тексте вместо «Русак» — «Каратаев». Возможно, что на решение Тургенева включить рассказ в цикл повлиял отзыв Белинского, который поставил «Петра Петровича Каратаева» по приемам характеристики персонажа в один ряд с «лучшими из рассказов охотника». В статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» Белинский писал: «Хотя рассказ г. Тургенева „Петр Петрович Каратаев“, напечатанный во второй книжке „Современника“ за прошлый год, и не принадлежит к ряду рассказов охотника, но это такой же мастерской физиологический очерк характера чисто русского, и притом с московским оттенком» (Белинский,т. 10, с. 346). Известны также положительные отзывы В. П. Боткина и Н. П. Огарева. Первый писал Белинскому 27 марта (8 апреля) 1847 г.: «„Каратаев“ мне нравится лучше всего им написанного» (Лит Мысль,Пг., 1923, вып. 2, с. 191); Огарев считал, что один этот рассказ «скрасил» неудачную, по его мнению, книжку «Современника» (письмо к Герцену от 13 (25) марта 1847 г. — Лит. Насл, т. 61, с. 756).