Мифогенная любовь каст (Том 2)

"Хозяин, - в ужасе подумал парторг. - Вот он - Хозяин".

В голове мелькнула когда-то слышанная фраза: "Говорит, что тайному делу от Хозяина научился..."

Существо казалось гибридом лемура и тушканчика, причем верхняя часть тела была от лемура, а нижняя - от тушканчика, стоящего на тонких, длинных, вывернутых ногах. Существо бесцельно сжимало и разжимало свои витые пальчики, и в светящихся огромных глазах вместо зрачков застыли спиралевидные завитки. Дунаев узнал эти глаза. Не мог не узнать.

- Бо-бо! - пролепетали похолодевшие губы.

Вот оно - прозвище, связанное с болевыми сигналами! Наконец-то парторг догадался. А ведь догадка столько раз уже маячила поблизости! Все, что говорил врач о кличке "Айболит", была лишь детская ложь, призванная скрыть его настоящее имя, младенческое, жалкое и страшное. "Бо-бо" - именно так называют боль младенцы, а устами младенцев глаголет истина.

И парторг повторил несколько раз, словно пуская пузыри:

- Бо-бо. Бо-бо. Бо-бо...

Казалось, кто-то, давясь от внутренней спазмы, пытается обратиться к Богу, но не может.

Бо-бо был уже совсем не тот, каким когда-то Дунаев встретил его. Это был уже не "сыроед", не пузан с влажным ротиком, слизывающий мясо с костей. Годы войны изменили его - он стал аскетом.

Бо-бо подал знак, и животные напряглись, тросы дрогнули, вода забурлила. Что-то большое выдвигалось из омута в воронке. Дунаеву стало невыносимо страшно. Он отдал бы все на свете - лишь бы тросы оборвались и "это" снова ушло бы в глубину.

Но нечто уже выдвигалось из воды.

- Что это? - спросил парторг у Хозяина, указывая вниз. Ответ пришел не сразу. Существо как-то настраивало свои губы, как музыкальный инструмент, чтобы произнести ответ. Наконец, с трудом, очень тихо и по слогам, как говорят те, кто не говорит никогда, оно произнесло:

- Бе-ге-мо-тик...

- Что? Зачем.. Зачем они тащат его? Ему же там хорошо! - Дунаев кричал почти с отчаянием. Его била дрожь.

Существо сжало и разжало свои ручонки. Что-то умоляющее было в этом жесте, но глаза смотрели и светились безучастно. Губы неуверенно задвигались:

- Чтобы... он... стал... свободен...

Слово "бегемот" - древнееврейское и означает "скот" и вообще "животные", поэтому неудивительно, что нити от всех животных тянутся к одному, спрятанному в глубине, - к бегемоту. Поскольку он обозначает сразу всех, является их тайным совокупным именем. Но тросы дернулись, и "нечто" еще больше выдвинулось из болота. Стало видно, что это никакой не бегемотик.

Из заболоченной глубины котлована выдвигалась вещь, которая никак не могла быть бегемотиком. Какой-то облепленный тиной и грязью предмет выдвигался на тросах.

Парторгу показалось, это стол.

- Свободен... - повторил Бо-бо.

И в этот момент Дунаев осознал, что Бо-бо ничего не сказал. Он все время лишь молчал, парторг сам говорил за него. Струи дождя прокатились по предмету, смывая с него тину и глину. Стала проступать белизна. Дунаев хотел отвернуться, зажмуриться... но не мог.

Это был белый рояль.

Бо-бо перестал тереть свои пальцы и робко опустил руку, делая подобие приглашающего жеста.

- Сыграй! Сыграй нам... - что-то зашелестело вокруг. - Сыграй... Пусть будет музыка...

Что-то умоляющее, нежное, но властное было в этом шелесте.

Дунаев стал спускаться в воронку. Сапоги проваливались в землю по голенище, потом холодная болотная вода полилась ему в сапоги, но он ни на что не обращал внимание. Рояль, накренившись, висел перед ним на тросах, наполовину уходя в воду. Тина свисала с него.

Парторг поднял крышку с таким ужасом, как будто поднял крышку собственного гроба. Но внутри были лишь белые и черные клавиши.

Он заиграл. Когда-то он уже играл на этом рояле... И сейчас, хотя играть ему было неудобно, и рояль висел перекошенный, облепленный скользкой тиной, и сапоги все глубже уходили в болото, все равно собственная игра заворожила его.

Играя, парторг закрыл глаза и с удивлением убедился, что за закрытыми веками идет фильм. Черно-белый, советский, тридцатых годов. Назывался он "Композиторы". Сюжет такой: группа молодых и красивых женщин и мужчин едут на Каспий, на нефтяные вышки. Женщины в нарядных платьях, с красивыми прическами, мужчины в широких чистых костюмах, у всех глаза светятся от счастья. Все они - молодые композиторы, и цель их поездки - совместными усилиями написать симфонию под названием "Нефть". Фильм показывал жизнь композиторов на нефтяных вышках, их дружбу с нефтяниками, и совместные поиски новой скважины, и трудное становление симфонии, и, наконец, глубочайший экстаз, когда после долгих поисков и пробных буров пошла нефть... и вместе с ней хлынула и музыка. Фильм завершался сценой экстатического купания в нефтяном фонтане - композиторы, прямо в своих нарядных костюмах и платьях, купаются в нефти вместе с рабочими-нефтяниками, и вспыхивают белоснежные улыбки на черных маслянистых лицах... И симфония... Готовая симфония звучит в свою полную силу...

Фильм закончился. По экрану побежали какие-то цифры, кресты, разрывы пленки. Потом вдруг возникла надпись через весь экран:

"СССР будет существовать до шестьдесят девятого года".

Дунаев обомлел от этого неожиданного пророчества. Он не помнил точно, какой сейчас на дворе год, но приблизительно знал, что дело идет к середине сороковых годов, и о Родине своей он привык думать, что она будет жить всегда, побеждая всех врагов и одолевая все беды. И тут вдруг эти слова на экране, написанные стандартным шрифтом, как слово "Конец" в конце фильма.

"Как так "до шестьдесят девятого"? Это же... это же совсем скоро. Это же всего-навсего каких-то двадцать пять лет. Пять пятилеток всего. Да не может такого быть!".

В душе парторга поднялась волна горечи и скорби. Как будто он поверил этому мрачному пророчеству. Да, и в самом деле поверил. Но почему? Ведь парторг был тертый калач, которого не проведешь на мякине, отнюдь не доверчивый, бдительный и наяву, и во сне. Но он поверил, потому что сообщение пришло не снаружи, а изнутри, оно появилось на экране его собственного сознания, выступило из глубины его тайной души - души волшебника и провидца, выкованного нелегкими годами войны.