Мифогенная любовь каст (Том 2)

"да",

И падение шарика с башни Пизанской,

В этом слове как будто идут поезда

И курчавится Пушкин в дохе партизанской.

Все равно это слово звучит как-то жестко,

Недостаточно нежно и влажно... Ну что ж,

Наш язык не старик, он пока что подросток,

И он новое слово когда-нибудь нам принесет.

Это будет огромнейший праздник. На улицах русских

Будут флаги, салюты и радостный крик.

Для того, чтоб ласкать наших девушек узких,

Да, для этого дан нам наш русский язык!

А девчонкам он дан, чтоб лизать белый мед,

Чтобы вспенивать нежные страсти,

Чтобы истиной тайной наполненный рот

Снова пел, лепетал и лечил от напасти.

А кино на экране стрекочет, как бабочка,

О стекло наших душ ударяясь и длясь.

И тени смеются, танцуют и падают.

И тени теней убегают, двоясь.

Два солнца над нашей безмолвной планетой,

Два солнца, и мы их лучами согреты!

Согреты, согреты, как пальчики Греты,

Как летние воды прогулочной Леты.

Одиннадцать приближались. Десять - с катушками и тросами. И в центре доктор с кровью на лице, без катушки, без троса. Светлое веселье их глаз казалось образует лучи. Лучи скользили по тросам.

- Кто это? Неужели снова люди? Второй встречи с настоящими людьми я не вынесу... - прошептал Дунаев.

- Это не люди, сынок, - послышался у него за спиной знакомый голос.

Парторг быстро обернулся. На ржавой кабине грузовичка сидел Поручик. Он был в ватнике, в грязных сапогах, облепленных землей. Поодаль, на остове кузова, отброшенного взрывом, сидел Бессмертный в больничной пижаме и сером больничном халате, наброшенном на плечи. Оба внимательно смотрели на Дунаева.

- Это не люди, Дунаев, - подтвердил Бессмертный, - Это боги.

- Да, сынок, это боги, - кивнул Поручик. - Сегодня ты боролся с богом всю ночь. С одним из богов. Как видишь, он не причинил тебе вреда. Ты цел. Его же ты поцарапал. Ты оцарапал небеса, Дунаев. Но они не в обиде. Небеса не обижаются, не сводят счеты, их не замутняет человеческий гнев. Так что ты не ссы, парень. - Поручик по-дружески подмигнул парторгу.

- И что же мне теперь делать? - спросил Дунаев.

- Твое обучение переходит на новый уровень, - произнес Бессмертный. Можешь считать, что закончил школу - и младшие и средние классы. Ты теперь поступил в высшее учебное заведение. В таких заведениях учителей уже не называются учителями. Их именуют профессорами. Вот твой профессор теперь. Бессмертный показал длинным костлявым пальцем на Арзамасова. - У него и диплом есть.

- Как? А разве он не враг? - оторопело спросил Дунаев.

- Враг, - кивнул Поручик и прищурился. - Враг - и гораздо более страшный, чем ты можешь представить. Это настоящий Убийца В Белом Халате. Во всяком случае, так его называли во времена Гаруна аль-Рашида. Ты его силу почти не почувствовал - он с тобой просто игрался, как с кутенком. Вот разве что он уничтожил твой Сувенир. Теперь у тебя будут возникать серьезные проблемы с памятью. Тебя лишили хвоста, ослик. Хвоста, который связывал тебя с прошлым. Твой новый профессор когда-то практиковал как акушер - ему ли не знать, как перерезать пуповину? Но не бойся, станешь забывать - тебе напомнят. А про врагов мы тебе и раньше втолковывали - враги они только с одной стороны, в Играх. А за пределами Игр они - не враги. Поэтому пока к одному из врагов в обучение не поступишь - до Источников Игр не доберешься. Тебе бы до Источников Игр добраться и перекрыть их, понял? Тогда Игры иссякнут, и мир излечится. Пора отпустить вещи на свободу, не так ли? Вот только срастется ли у тебя такое дело? Ляжет ли фишка? Ой, не знаю. Ну, как бы там ни было, войну свою выиграешь. До Берлина дойдешь, а может, и дальше. К чужим учиться ступай, потому что война на чужую землю уходит. Там другие дела, другие боги. Поработай у них подмастерьем - наука попусту не провалится. Авось уйдет себе в говно и в сопли, мы потом огородики удобрять будем. Добрее надо быть, Володя. Все для жизни делается, а не для дохлых пауков, - неожиданно заключил Поручик и ласково погрозил Дунаеву пальцем.

- От себя скажу... - добавил Бессмертный, почесывая узкий подбородок. Я, в принципе, человек скупой и в душе считаю себя собирателем редких предметов. Я был вашим учителем, Владимир Петрович, пока у вас имелся Сувенир. Надеялся, что вы мне его подарите в благодарность за науку. Но Профессор уничтожил Сувенир. Теперь вы как судно без якоря. Прощайте, Дунаев. Отныне вы поступаете в распоряжение богов Запада.

- Спасибо, товарищ Бессмертный, за науку, - сказал Дунаев. - Желаю вам приятной вечности.

- И я вам того же. А теперь смотрите.

Бессмертный указал на одиннадцать фигур. Арзамасов обогнал остальных и уже стоял на краю воронки, глядя на Дунаева. Глаза его светились весельем. Струйка крови от вырезанного на лбу креста запеклась на щеке. Дунаев смотрел на него с другой стороны воронки.

- Ну что же, здравствуй, новый учитель, - наконец произнес он. - Как мне называть тебя?

- Называйте меня Айболит. Я же говорил вам, что у меня было прозвище в медицинских кругах, связанное с болевыми сигналами. Я ведь начинал как анестезиолог при клинике. Кто-то из пациентов кричит "Ай, болит..." или "Ой, болит...", тут же я бегу к нему с инъекцией. Так облегчал страдания. Коллеги вот и дали мне это детское прозвище. Я не в претензии, сжился с этой кличкой. А, гляжу, у вас мой скальпель. Сделайте милость, бросьте его мне.

Дунаев оглянулся - ни Поручика, ни Бессмертного за ним больше не было. Они исчезли. Он бросил скальпель - тот серебряной рыбкой описал дугу над воронкой и был пойман рукой врача. Айболит улыбнулся.

- Спасибо. Вы очень любезны. Вы разукрасили мне физиономию. С вами играть - как с котенком, который еще не научился прятать когти. Хоть называй вас Царапкой. Но теперь мой ход. Я все еще вижу на вашей руке перчатку. Значит, желаете продолжить поединок? Извольте. - С этими словами Айболит достал из внутреннего кармана халата большой ветеринарный шприц, каким делают уколы быкам или свиньям. Он попробовал иглу пальцем, затем посмотрел шприц на просвет - тот был полон прозрачной жидкостью. Затем Айболит метнул шприц в Дунаева - игла вонзилась прямо в пупок. От внезапной боли парторг согнулся, вытаращил глаза и заорал: "А-а-а-а-а!.." Он даже не мог выговорить ни одного слова.