Письма Сергея Довлатова к Владимовым

Должен сказать, что я преисполнился отвращением ко всякому печатному слову и ушел, как говорится, в частную жизнь, а именно — получил в подарок трехмесячную таксу. Таксу зовут Яша, полное имя — Яков Моисеевич, в честь Андрея Седых.

В Нью-Йорке ничего не происходит (кроме скучноватых драк, учиняемых Шемякиным в недорогих русских ресторанах), все разобщены, никто ничего не читает, да, кажется, и не пишет.

Лично я с периодической печатью никаких дел иметь не желаю, да и она, печать, не слишком за мной охотится. Радиоскрипты в «Панораме» — это не считается.

Разумеется, Поповский всем говорит, что Владимов пострадал из-за недооценки Поповского.

С К. я не знаком, но он мне всегда заочно не нравился. Афишируемое православие внушает некоторый протест. Давно замечено, что высшие устремления духа не мешают таким людям с легкостью огорчать своих ближних. Столь же давно замечено, что успешно рассуждают и пишут о Боге именно люди с «неполной нравственностью» (выражение Марамзина, который в свою очередь тоже хорош), потому что люди истинно нравственные хорошо знают, каких непарадных, каждодневных, малоэстетических усилий стоит эта самая нравственность. Кстати, два-три абзаца на эту тему есть в интересных заметках Л. Я. Гинзбург, напечатанных в ленинградской «Неве» [95].

Для Вадима Белоцерковского я придумал чудный лозунг: «Терпимость наше грозное оружие!» [96]. Тем не менее, я очень рад, что ваши отношения наладились — так он мне сообщил.

Обнимаю вас.

С. Довлатов 

2 мая (1987)

Дорогие Наташа и Георгий Николаевич!

Не хотелось бы обременять вас длинным письмом, но как-то слишком уж мало мы про вас знаем. Разве что «Литгазета» иногда балует сведениями. Кстати, написанное там про г. Н. по отвратительности ниже «Крокодила» сталинской поры [97].

Через кого бы можно было узнать следующее:

1. На что вы, собственно, живете? Дело в том, что у нас с женой есть 2 тысячи долларов, отложенные на ремонт квартиры, то есть на нечто такое, что можно (и даже желательно) откладывать до бесконечности. Имейте это в виду.

2. Созидается ли «Генерал» и на какой он стадии? Где автор собирается его печатать? Дело в том, что у нас появился странный издатель Левков (издательство «Либерти») [98], действующий с некоторой широтой и выпустивший десяток книг в ярких обложках и без следов мучительной экономии. Странность же его в том, что он пока никого не обжулил, и это вселяет — одновременно и тревогу, и удовлетворение.

3. Есть ли надежда, что вы будете связаны с каким-то печатным органом, чтобы прогрессивные авторы могли самовыражаться, не подвергаясь?

4. И вообще, в форме ли вы, каково состояние вашего духа?

В Америке наши знаменитости поначалу слегка рехнулись от мнимых заигрываний советской власти. Все, оказывается, получили какие-то тайные знаки любви со стороны Политбюро, и даже Глезер [99] рассказал мне, что его куда-то зовут. Шемякин, как вы знаете, с готовностью разложился, а Неизвестный хотел было тоже разложиться, но вспомнил, что он бывший офицер, и с достоинством прекратил эти ужимки.

А вот вам местный анекдот из жизни. В Нью-Йорке выступал Вознесенский. Сначала читал стихи. Каждый раз говорил: «Здесь упоминается Норман Мейлер, который сидит в этом зале», «Там упомянут Артур Миллер, который сегодня присутствует». И т. д. Потом Вознесенский сказал, что главное сейчас не стихи читать, а рассказывать о событиях в СССР. Мол, задавайте вопросы. Прошло минуты две — никто вопросов не задавал. Затем поднялся симпатичный американский юноша. Вознесенский страшно ожил и затараторил: «Спрашивайте, спрашивайте открыто, что угодно…» Наконец юноша спросил: «Скажите, а где именно сидит Норман Мейлер?» [100]

В заключение, пользуясь бесстыдством эпистолярной формы, хочу сказать, что я вас люблю и уважаю.

Будьте здоровы.

Ваш

С. Довлатов

19 ноября (1987)

Дорогие Наташа и Георгий Николаевич!

Ваша автобиографическая справка с грехом пополам переведена на английский язык и передана по назначению. Конференция, в которую я Вас втянул [101], как и другие такие же мероприятия, создана для того, чтобы наши люди, живущие в разных странах, могли время от времени бесплатно встречаться. Между прочим, покойный В. П. Некрасов так прямо и высказался на предварительном банкете перед конференцией в Лос-Анджелесе [102]: «Цель этой конференции в том, чтобы я обнял Эмку Коржавина и немножко выпил с Алешковским». Надо сказать, что американцы, устроители той конференции, выслушали все это с некоторым удивлением, наивно полагая, что цель конференции — крах тоталитаризма.

Наташу поздравьте с рецензией в 53-м номере журнала «Комплимент» [103]. О Трифонове давно уже пора было сказать что-то трезвое.

Что касается Ваших высказываний на обложке моей книженции, то Вы и есть мэтр [104]. Надеюсь, Вас это не огорчило?

Странно, что я сам не додумался ввести в сюжет попугая, он, действительно, должен был улететь до похода в сов. миссию, а потом вернуться [105]. Но «Иностранка» вообще довольно нелепое сочинение, оно забыто. Ныне я сочинил идеологическую сатиру [106], действие происходит в Лос-Анджелесе на диссидентском симпозиуме «Новая Россия», масса прототипов, колкостей, беспардонного насмехательства или, как писал Зощенко — «смеха, вранья и веселья».

За «сварной чугун» [107] извините, мы из служащих.

Всех обнимаю, очень рад будущей встрече.

Вагрич Бахчанян [108] — главный шутник эмиграции, сказал про Горбачева: «Гласность вопиющего в пустыне». Здорово.

Ваш

С. Довлатов

(Декабрь 1987) [109]

Милая Наташа!

Мне кажется, ничего драматического не произошло, хотя, надо сказать, известная сословность в ходе таких конференций, действительно, проявляется. Короче, виновные будут расстреляны. Литература продолжается [110].

Ваш рыцарь Довлатян

7 февр. (1988)

Милая Наташа! Простите, что задержал ответ. Тут как-то все соединилось: и алкогольный рецидив, и неформальные отношения с запомнившейся Вам крупной женщиной Анитой [111], осложнившие мою семейную жизнь, и конфликт на радио, связанный с публикацией моего, я бы сказал, романа в «Панораме» [112]. Все это увенчалось, однако, 60000-м контрактом с издательством «Вайденфельд и Николсон» [113] (помните лорда Вайденфельда, честно дремавшего все пять дней на нашей конференции?) [114] так вот, Бродский что-то ему сказал, Анита задела свои какие-то струны, и в результате контракт на три книжки [115], который даст мне 60 тысяч в течение трех лет. Может, и в самом деле брошу радио-халтуру, на чем давно настаивает бескомпромиссный писатель Владимов.