Двойник полуночника (СИ)

И странное предощущение беды, которое каким-то образом сумело просочиться даже сюда, под стометровую толщину земли и бетона...

Возможно, в эти самые минуты там, наверху, решается его судьба, а значит, и судьба целого легиона преданных ему людей, которые ради него, Берии, готовы на все. Легкое нажатие кнопки - и вступает в действие программа "Карфаген". Серия взрывов в Москве, хаос, паника, огонь, дым, миллионы людей, ищущих спасения сами не зная от чего. Вот он - конец света... война?.. ядерный удар?..

И лишь один человек знает, что происходит и зачем, но он к тому времени далеко, а точнее глубоко... Уже взорвана главная штольня и две запасных. Этот бункер строился тридцать лет. Примерно столько же понадобится, чтобы пробиться в главную штольню, которая всего лишь ложный ход. А сколько еще неожиданностей подстерегает на пути! И когда всем уже покажется, что они у цели... Но это еще одна неожиданность и, конечно, не последняя. Строительство велось по проектам древних пирамид. И когда к нему в конце концов доберутся, это просто потеряет всякий смысл...

На хромированном пульте настороженно вспыхнул красный огонек.

- Объект прибыл, - голосом полковника Саркисова отозвался невидимый динамик.

- Хорошо, выезжаю. Без меня ничего не предпринимать, - проговорил быстро и хлестко то, что и надо было проговорить, слова словно автоматически включали его в действие, которое уже давно вышло из-под контроля и развивалось без его участия.

Он даже подумал, а вдруг ловушка, Саркисов его предал и сейчас выманивает наверх... Как паука выманивает, чтобы десятками сапог тут же на месте забить и втоптать в грязь, а на подошвах у них такие маленькие кованные подковки с кабалистическими знаками "Гулаг", а потом с брезгливым выражением столкнуть бесформенное тело в штольню, и затаив дыхание, считать: раз... два... три... тринадцать... до бесконечности считать, пока где-то в отдаленной глубине не послышится скорбный плеск. Это подземная река Стикс, она принесет его в царство мертвых, которое (как он собственно и предполагал) в сущности почти ничем не отличается от царства живых. Только вместо пресловутого "Гулаг" всюду его зеркальное отображение - "Галуг", а вместо леденящей фамилии - Берия - что-то непристойно похабное: "Я-ир-еб..." В любом случае, ампула с ядом у него, как всегда, с собой (под коронкой зуба), и он, скорее всего, успеет умереть раньше...

Еще попробовал представить не менее похабную физиономию полковника Саркисова, своего адьютанта и родственника, его немигающе черные глаза, от взгляда которых некоторые женщины впадают в оцепенение и становятся готовы на все... Но не смог. Словно мешала разделяющая толща земли. Мешала и успокаивала, давила и возвращала уверенность, и снова он мысленно возвращался к своему плану, единственно о чем, может быть, и сожалея - что никто никогда так и не узнает всей пленительной красоты замысла.

Последние мысли последней ночи, которая выжала его как лимон. Руки были холодными и липкими. Струйка пота между лопатками скользнула вниз. Тонкая ткань рубашки прилипла к телу, а главное - запах... До чего все-таки у него вонючий пот, от нервов, наверное, такой вонючий и чужой, а "старик" реагирует на запахи, как собака; еще чего доброго что-нибудь заподозрит...

Сквозь неприметную дверь в стене прошел в комнату с бассейном, быстро разделся, с омерзением отбросив от себя несвежее белье. Грузно, как баба, плюхнулся в воду. В зеркальном дне отразилось немного искаженное и оттого незнакомо волнующее тело, и он сразу вспомнил что-то очень важное, что все это время откладывал как бы на потом, а сейчас вспомнил... И первая волна желания скользнула к животу и ногам... Но несколько коротких взмахов - и снова он один, но уже другой... Он еще и сам не знал, какой именно, но другой... Ни один человек не знает себя до конца, до пределов запретных возможностей, а ему только предстоит узнать, и "быть или не быть" спросит сама жизнь.

Неуклюже выпластался на мраморный край бассейна, стыдливо проскользнул мимо зеркала, огромного во всю стену зеркала, в котором отражалась бездонная чернота кафеля, и сейчас в эту черноту, белесо потряхивая бабьим задом, убегал какой-то юркий тип.

В голом виде он был противен сам себе, смутно подозревая, что уже давно начал превращаться во что-то аморфное и расплывшееся, но так, видно, было надо, чтобы стать другим. Чтобы новая форма могла лучше соответствовать новому содержанию. А сейчас он находился как бы в стадии гадкого утенка, которой не избежать и которая в каком-то смысле служила маскировкой, чтобы выявить своих врагов.

В великолепном английском костюме, в хрустящей белоснежной рубашке с галстуком, сколотым холодно поблескивающим бриллиантом (из фамильной коллекции Гиммлера), он почувствовал себя вполне сносно, если не считать, что где-то глубоко внутри уже знакомо начал распрямляться страх. Но по опыту знал: даже у страха есть предел, за которым он уже перестает быть страхом, и человек делается способным на все.

Скоростной лифт в считанные секунды вынес его наверх, прямо в кабинет дома-крепости, охраняемой Надорая и его людьми. Здесь, как всегда, горел свет, чтобы те, кому полагалось, знали: хозяин не спит, на месте (работает), причем именно на этом месте, а значит, по самой простой логике в данную минуту не может быть ни в каком другом. Старая, удобная уловка, которой уже никто не придавал значения.

С лифтом обычно приезжал сейф, замаскированный под панель аварийного обеспечения. Осторожно набрал ему одному известный код восьмизначной комбинации и, убедившись в правильности набора, нажал контрольную кнопку-ключ (при неправильном наборе сейф проваливался в колодец штольни с последующим уничтожением). Открылась освещенная ниша с полочками и ящичками, обозначенными буквами латинского алфавита. Привычно извлек знакомую папку на букву "с". Это было личное дело самого Сталина, которое перекочевало к нему из архивов царской охранки и которое он, Берия, знал почти наизусть, старательно пополняя все новыми и новыми, поступавшими из самых неожиданных источников, документами. Словно знал, предчувствовал, что рано или поздно они смогут пригодиться. Знал, что наступит тот решающий момент, когда на карту будет поставлено все...

Но надо слишком хорошо знать Сталина, чтобы так легко поверить, что старый лис наконец угомонился. Выжидает свою очередную жертву. Его, Лаврентия, выжидает. Скорее всего, что-то уже надумал и готовит... Хорошо понимая, что вырваться из-под контроля ему просто не дадут... Что будет известен каждый его шаг (за последнее время удалось сменить почти всю охрану, даже самого Власика).

Или нарочно провоцирует, отвлекая внимание на себя, чтобы кому-то развязать руки?.. В этом весь Сталин... Даже из гроба будет плести свои сети. На последнем тайном совете "Каган" его о чем-то подобном предупреждал. Тогда - кто? Кого еще он смог вовлечь в свою смертельную игру? Кажется, учтены все варианты... Жуков сейчас далеко и незамеченными свои дивизии с Урала не перебросит. Тогда к чему все - и это нелепое "дело врачей", которые, конечно же, ни при чем, и эти постоянные угрозы Западу, который и без того готов бояться, и эти хорошо знакомые поиски "врага"? Что это очередной блеф, точно рассчитанный удар по нервам или демонстрация своей силы, которой уже нет? На этот раз он даже не скрывает своих целей - нанести сокрушительный удар по "окопавшимся" в Москве (и в других крупных городах) евреям. Они уже давно раздражали Сталина, но на открытую конфронтацию до недавнего времени не решался. А тут, словно головой в омут... Сразу вынес на заседание Президиума вопрос о суде над "врачами-убийцами". Даже подробно разработанный (интересно только кем и с кем?) план дальнейших действий. Сперва мероприятие - казнь на Лобном месте. Причем, некоторых преступников казнить сразу, других предоставить разъяренной толпе, которая должна их просто растерзать. После чего по всей стране последуют погромы, особенно в Москве и Ленинграде - этих общеизвестных центрах сионистского заговора. И тогда уже он, Сталин, должен будет выступить в роли спасителя (от, разумеется, справедливого гнева народов СССР), изолировав спасенных в специально оборудованные пункты концентрации. А далее эшелонами в Сибирь... "Доехать до места должно не более половины", - на этом моменте Сталин остановился особо. Здесь и убийства, и нападения на эшелоны... и другие проявления народного гнева, о котором позаботятся заинтересованные службы. Уцелевшая часть депортированных дала бы Сибири не менее трех миллионов человек дармовой рабочей силы, включая большой процент интеллигенции. А в европейской части страны, и без того густо населенной, освободились бы рабочие места, ресурсы, квартиры. После выселения евреев должна была начаться непримиримая борьба с антисемитизмом, и число наказанных антисемитов планировалось вдвое большее, чем самих евреев, так как в осуждении обычно выступало от двух до десяти человек. Но за всем этим планом просматривалась и другая цель...