Листопад

Застигнутый врасплох Маковеев смутился:

- Возможно. Город наш небольшой, но запомнить всех пока не сумел.

- А что вы читаете? - сосед мельком заглянул в книгу. Не похоже было, чтоб это его интересовало, и спросил он лишь для того, чтобы разговориться.

- Да вот, - раскрыв книгу, ответил Маковеев, - Леонов.

- Да-а, "Русский лес", - протянул сосед и вздохнул. - Велик он, наш русский лес!.. Нет ему ни конца, ни края. - Он, потерев ладонью лоб, пожаловался: - Только не всегда бережем мы его. На Ромашовской даче у нас был сосновый бор. Не бор, а загляденье. И нет его... Одни только пенышки чернеют, да еще кое-где кустики торчат...

Маковеев захлопнул книгу и, отвернувшись от собеседника, заглянул под занавеску. "А может, я и на самом деле зря еду?" - неожиданно пронеслось в его сознании.

За окном в лунном свете кружились хороводом березняки, залитые туманом поля. У самой дороги, на насыпи, стояли на часах острые сторожевые пики молодых елочек. В стороне пробегали деревни.

Сосед снова взялся за книгу. Как это часто бывает, первый интерес, ненасытная дорожная жажда нового показались утомительными, и внимание каждого обратилось к обычным делам.

Сосед, сцепив длинные костистые пальцы, неторопливо и вкрадчиво поигрывал ими, словно не находя, чем заняться еще. А поезд шел: мерно и мягко покачивался в такт перестукам колес.

Внизу загрохотал мост через небольшую речушку. И снова те же постукивания, тот же предупреждающий вопрос: "Зачем едешь? Зачем едешь?.." "Может, соскочить на первом полустанке и с первым поездом уехать обратно?" - подумал Маковеев и отвернулся к стенке, чтобы не видеть соседа и заглушить в себе тревогу. А колеса все стучали и стучали. Уже сквозь наплывающий сон Маковеев слышал, как в купе вошел еще один пассажир, присел возле ног Маковеева и спросил соседа:

- Все еще сидите? А мы там собрались и опять в буфете по стаканчику... на старые дрожжи.

Сосед пристально посмотрел на него, улыбнулся.

- Да что еще делать в дороге? - словно оправдываясь, спросил вошедший. - В преферанс я не играю... Анекдотами не занимаюсь...

Он потянулся к столу, взял книгу и начал листать ее.

Сознание туманилось, и Маковеев вскоре заснул. И тут же перед ним встала дубрава у Светлого ручья. Кабаньи стада, шныряющие по веткам сойки, крутым склоном оврага крадется за поживой барсук...

Проснулся он от какого-то неприятного ощущения. Открыл глаза. В окно глядело яркое утреннее солнце. Поезд стоял на станции. В купе уже никого не было. Только из коридора доносились голоса выходящих людей.

Он подхватил свой дорожный чемоданчик и выскочил на перрон.

3

В здание областного управления Маковеев вошел с волнением. А совсем еще недавно он являлся сюда, как в свой дом, как человек, облеченный доверием. Сегодня же его деятельность поставлена под сомнение.

Кабинет начальника управления находился в конце коридора. В небольшой комнате секретаря еще никого не было. Маковеев прошел через комнату, открыл обитую черной клеенкой дверь и замер у порога. В просторном кабинете было чисто и много света. У стены стоял новый мягкий диван. Над ним висела большая карта Советского Союза. Вдоль другой стены, на которой висела карта области, стояли новые, с зеленой обивкой стулья. Простенок между двумя широкими окнами тоже был занят картой лесов.

За новым, полированным столом с тремя телефонными аппаратами и затейливым письменным прибором сидел уже немолодой, лысеющий человек. Округленное лицо его заканчивалось широким мясистым подбородком.

При входе Маковеева начальник откинулся на спинку кресла, заулыбался:

- А ну заходи, заходи, путаник!

И располагающая улыбка, и тон голоса успокоили Маковеева. Он подал руку начальнику и в свое оправдание сказал:

- Крепкий орешек достался, сразу трудно было разобраться. Все, кажется, расследовали, взвесили, уточнили, а вот сумел выкрутиться.

Начальник опустил на грудь голову, неожиданно насупился. В кабинете сразу стало тихо и сумрачно. Только с улицы в открытые окна доносился свист молодых скворцов.

- Так, так... - наконец поднял голову начальник. - Нехорошо-с. Внимательно оглядел Маковеева. - А ты знаешь, что предложением Буравлева заинтересовалась Москва?

- Неужели? - Маковеев от неожиданности вскинул голову, вскочил и, уловив усмешку во взгляде начальника, тут же тяжело, расслабленно присел. - Этого не может быть...

Начальник, склонясь над столом, молча начал перебирать свои бумаги. Он то ли не расслышал его вопроса, то ли не хотел отвечать.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

1

Буравлев сидел за столом и вот уже в который раз бездумно разглядывал испещренный полудетским круглым почерком тетрадный лист.

Под окном угрюмо шелестели елки. "Уехала!.. - думал Буравлев. - А я без нее что старый пень..."

Припомнился Ленинград, Лесотехническая академия, которую он закончил и остался в ней вести студенческую практику. Дубчиха, сторож общежития, видя его неустроенную жизнь, жизнь бобыля, не раз, жалея, говорила ему:

- А где ваша жена? Неужто можно от такого человека уйти!..

Он шутливо отнекивался:

- Что поделаешь... Ушла... Вы, женщины, народ такой!..

- Стало быть, не люб... - не верила Дубчиха тому, что жена могла уйти от Буравлева.

- Стало быть, не люб... - поддакивал он. Не мог же он сказать ей, что не был женат и что его жизнь сложилась не так, как бы он хотел.

- Да ты плюнь на нее, вертихвостку. С таким мужиком жила бы, как в сахаре. Я вот промаялась со своим жизнь, а толку - тьфу. Ни детей, ни плетей. Пустой ведь оказался, как червивый орех. Хотела девчонку-сироту взять. Да куда там. Законевал - сил нет.

Может быть, Дубчиха своими разговорами и навеяла ему тогда желание взять ребенка. Жить одному в пустой комнатушке становилось невмоготу. Возвращаясь из академии, он частенько заходил в тихий тенистый переулок, останавливался у решетчатого забора и подолгу следил за игрой ребят.

- Вам кого нужно, гражданин? - спросила его однажды женщина в белом халате.

- Нет, просто так...

- Тогда отойдите, не смущайте детей...

Буравлеву вдруг вспомнился давний случай. Мужчина с девочкой. Электричка. Сердечный приступ. Всхлипы людей. И девочка, оставшаяся одна, потому что у нее, оказывается, кроме этого, умирающего на перроне от приступа сердца, никого в жизни не было...