Избранное

Так сказали бойцы.

x x x

А враг подтягивал войска... Через пленных стало известно, что

петлюровцы решили окружить под Казатином бригаду и прикончить всех

нас, чтобы, как говорили они, "не заносить кровь в Киев". Петлюровцы

намеревались вступить в украинскую столицу в начищенных сапогах,

смиренными христианами, под колокольный перезвон древней

Киево-Печерской лавры.

Под напором был оставлен Казатин.

Бои завязались на подступах к Киеву...

Трудящиеся Киева спешили с подмогой: на паровозах, на дрезинах, с

товарными, дачными поездами и пешком по шпалам шли и ехали на помощь

рабочие. Были тут старики и даже женщины. Плохо вооруженные, наспех

сформированные в отряды, шли они бесстрашно в бой. Но слишком неравны

были силы. С запада давил на нас, уже торжествуя победу, Петлюра; с

юго-востока стремительно подходил к Киеву Деникин. Мы видели: не

удержать нам натиск врага.

Телеграф в штабе беспрерывно получал депеши-шифровки: из глубины

Советской России по железным дорогам к Киеву двигались красноармейские

части. Вот кто мог нас выручить!

Но враг уже навязал нам решительный бой...

Киев двинул на фронт свои последние резервы - красных курсантов.

Горько было сознавать, что ребят сорвали с учебы. А какие - я поглядел

- молодцы! Еще немного - и получились бы из них, юных рабочих и

крестьян, образцовые командиры...

Батальоны курсантов выступили на позиции, как на парад, с музыкой

и развернутыми знаменами, все, как один, в зеленых шапочках пирожком,

строгие, подтянутые.

Раз-два, раз-два... - шагали курсанты, и, глядя на их выправку,

каждый невольно оправлял на себе ремень и фуражку и сам весь

подтягивался.

Ввели в бой курсантов. Еще выше подняли они знамена, еще громче

ударила музыка. Наступавшие встретили курсантов бешеным огнем. Но

славные бойцы шли вперед все тем же размеренным шагом, не оборачиваясь

и не пригибая головы.

В рядах врага началось замешательство. И тут бойцы нашей бригады,

изможденные, израненные, спотыкавшиеся даже под тяжестью собственных

винтовок, подхваченные великой силой товарищества, стремительным

ударом во фланг опрокинули передовые части петлюровцев.

Курсанты довершили дело: не дав им опомниться, они отбросили их

обратно за Казатин.

x x x

Эта победа, пусть неполная, временная, победа среди многих

поражений, просияла для нас ослепительным лучом: все на деле

почувствовали, что уже не за горами тот день, когда Красная Армия

вышвырнет вон всех ненавистных врагов советской земли.

В эти дни на бронепоезде счастливейшим человеком был Никифор. Да

и как иначе? Ведь курсанты - те самые, среди которых его брат, кузнец,

- сломили врага. Никифор с пылающими щеками всем и каждому

рассказывал, как шли курсанты и как он перед самой атакой повстречался

с братом: "Подбежал я... Митька! - кричу. А он как подденет меня за

пояс - да кверху. У меня дух прочь. Забыл я про его повадку под ремень

хватать... Да вот, обождите, придет ко мне. Сами увидите, каков

силач!"

Да где уж тут было в гости ходить! Так и не выбрался к нам

любимый брат Никифора. Не случилось нам повидать знаменитого кузнеца!

x x x

Газеты теперь присылали прямо из Киева. В поезде у меня иначе и

не укладывались спать, как только прочитав свежие газеты от строчки до

строчки.

Читали про разгром Колчака и другие фронты, про свою Советскую

страну, про Москву и Кремль, где Ленин; читали и все больше говорили о

мире. Но добыть мир и спокойствие для советского народа, мы понимали,

можно было только силой оружия.

Глава одиннадцатая

Курсанты помогли бригаде удержать фронт до прибытия подкреплений

из тыла.

И вот пришли к нам свежие войска - каждый боец в ярко-зеленой,

еще не успевшей полинять гимнастерке, в скрипящих сапогах, с новенькой

винтовкой. Приклады у новых винтовок были совсем белые, едва

загрунтованные: не успевали наши заводы красить винтовки, да, видать,

и нечем было.

Поротно и побатальонно ночными маршами выходили прибывшие бойцы

на линию фронта. Началась общая перегруппировка сил бригады.

С нетерпением все ждали наступления.

И вот наконец пришел этот долгожданный час... Все части бригады,

и бронепоезд в том числе, получили извещение: "Штаб готовит общий

боевой приказ. Иметь на красноармейцах двойную норму патронов,

санитарные пакеты и продовольствие. Назначить в окопах дежурные части,

остальным дать полный отдых".

Извещение из штаба пришло с вечера. Меня с бронепоездом оно

застало на позиции. Я выждал, пока стемнело, и отвел бронепоезд для

снабжения боеприпасами на ближайшую тыловую станцию Попельня.

Снабдились. Я послал в штаб бригады связного.

Штаб расположился в поселке, недалеко от станции; связной должен

был доставить мне оттуда приказ.

Предварительное извещение мы получили с вечера, но я уже знал из

практики, что самый приказ будет издан ночью.

Наш комбриг подписывал приказы перед самым началом операции. Он

делал это для того, чтобы противник, если бы он даже и перехватил

через своих шпионов приказ, не успел бы ничего предпринять.

А в эту ночь еще с нашей стороны работала усиленная разведка:

штаб собирал самые последние данные о расположении наступавших, их

коммуникациях и резервах.

Словом, у бойцов было время, чтобы хорошо отдохнуть.

И вот мы, команда бронепоезда, собрались под бревенчатой крышей в

нашем "кубрике". Перед боем ведь всегда тянет побыть с товарищами...

Уселись мои бойцы в кружок около фонаря, потолковали о том о сем, сели

писать письма. Кто писал отцу, кто матери, кто прямо на деревню -

"обществу". Многим некуда было писать: родные места остались за

фронтом, и бойцы, чтобы облегчить тосковавшее сердце, посылали о себе

весточки в семьи товарищей. И вышло так, что под письмом Панкратова -

он писал к себе в Рязань - подписались еще двое, в письме пулеметчика

Молодцова поставил свою фамилию и его напарник Крыниця. А матушка

Никифора обрела в эту ночь целых пятерых нареченных сынов...

Кончили бойцы писать, стали складывать письма треугольничками.

- Ну, а от бобылей-то поклон посылаете? - пробурчал матрос, все

время молчавший. - От меня бы послали... Не грех и от командира слово

прибавить.

Тут попали в письма и наши поклоны.

Федорчук собрал всю почту и понес на станцию.

Оттуда он вернулся со свежими газетами.

И как же мы обрадовались все, когда вдруг неожиданно в вагон

вошел Иван Лаврентьич!

Он распахнул плащ, похлопывая себя по карманам:

- Ну что ты скажешь? Собрался в объезд частей, а табачок забыл...

Дай-ка, думаю, загляну на огонек в попутную избу, авось добрые люди

выручат!

Он, посмеиваясь и приглаживая усы, присел на ящик.

Ребята принялись угощать его из своих кисетов.

Иван Лаврентьич взял по щепотке табаку у одного, у другого, а

матрос принес ему нераспечатанную осьмушку из нашего артельного

запаса. И сразу же захлопотал насчет чая.

- А ты это брось, Федорчук, - остановил его Иван Лаврентьич. -

Недосуг мне с вами чаевничать. Сейчас поеду.

Но мы не отпустили начальника политотдела.

- Иван Лаврентьич, - заговорили бойцы, - побудьте с нами.

Обрисуйте нам текущий момент! Охота знать, что на свете делается...