Запрещенный роман

А что поделаешь?..

Все знают, он не расист. Ему не по душе усердие кадровиков, ставящих на Гильбергах тавро "пятого пункта"; космополиты-де, пятая колонна...

Нет, лично ему это противно...

II

Леля Светлова сошла с троллейбуса. Газетные витрины на противоположной стороне площади слепили солнечным блеском. К одной из них подошли вразвалку несколько юношей с книгами в руках. Стоило им остановиться, как люди со всех сторон потянулись к газете.

"Что там?" -- Размахивая сумочкой на длинном ремне, Леля проскочила перед красным капотом взревевшей пожарной машины.

Леля вытягивала шею, приседала, привставала на цыпочки, но видела лишь мокрый от клея уголок страницы.

-- Выкормили себе на голову! -- хрипло сказал старик в замасленной фуражке паровозного машиниста. -- Имя-то -- Викентьевич! Из попов, что ли? Тьфу!

Наконец Леле удалось протолкаться к витрине. На мокрой газетной полосе перед ней замелькали имена Преображенского и Родионова. Подпись -"Профессор С. Рожнов".

Леля отошла от витрины и остановилась в бессильном гневе и смятении.

Откинув плечи и придерживая на животе раздутую газетами сумку, гордой походкой беременных прошла мимо женщина-почтальон. Она направлялась к подъезду академического дома, где жили Преображенский и Родионов.

Из форточки Сергея Викентьевича высунулась чья-то рука в широком обшлаге. Рука крошила хлеб для птиц.

Леля с трудом преодолела нелепое желание задержать почтальона.

Возле нее со скрежетом затормозила "Победа".

-- Здравствуйте, Леля!

Голос Преображенского прозвучал как-то неуверенно.

Никогда Леля не была такой косноязычной. Теребя поясок, она что-то бормотала о дождливом лете, о туристском походе, который отложили из-за дождей.

Преображенский усмехнулся. Леле стало невыносимо стыдно и своего косноязычия, и нарядной кофточки, расшитой на груди маками, и модной широкой юбки с пуговицами сзади.

Преображенский воспринял ее замешательство по-своему. После того, как нескольким студентам объявили выговор за "демонстративное хождение к профессору Преображенскому", он стал настолько обидчив и порой даже неоправданно подозрителен, что разговаривать с ним было нелегко.

"Победа" стрельнула сизым дымом и рванулась с места. Леля бросилась за ней.

-- Ростислав Владимирович! -- почти с отчаянием крикнула она. -- Я шла к вам... к вам!

Пока Преображенский снимал плащ, пиджак, ботинки и надевал домашние туфли, его дочь Нинель, повернувшись спиной к отчиму, чтоб не заметил густого слоя пудры под ее глазами, восхищалась кофточкой Лели.

-- Сама вышивала? Очень идет! -- Едва за Ростиславом Владимировичем закрылась дверь кабинета, она шепнула: -- Читала? Облить грязью ни за что, ни про что! Я бы этого Рожнова своими руками...

-- Леля, прошу! -- торопливо прозвучало из кабинета. Преображенский вышел к ней, подтягивая полуразвязанный в горошину, галстук. Не в пример Сергею Викентьевичу, который всю жизнь проходил в лоснящихся брюках, профессор Преображенский всегда следил за собой. Сейчас, когда многие считали его человеком конченым, он одевался, как артист.

Неторопливо сел, подставив лицо под освежающую струю настольного вентилятора. -- Слушаю вас, Леля!

Леля молчала. Она пришла к Преображенскому за советом. Одним-единственным. Как ослабить удар. Ведь умрет Сергей Викентьевич.

Казалось, жужжание вентилятора сгустило тишину. Она стала осязаемо плотной.

-- ... Вы драматизируете, Леля! По юности лет... Этот Рожнов беспринципен, конечно... -- Преображенский вдруг замолчал, лицо его стало сереть на глазах Лели, и она вскочила на ноги, решив, что профессору плохо... Он поднял вдруг поблекшее лицо:

-- Беспринципен, -- повторил он с каким-то болезненным сарказмом... -Даже обличительные слова... м-да, теряют свою силу. Случайно ли? То и дело слышишь: "такой-то допустил беспринципность", "такому-то указано на беспринципность". Журим, как проказливых детишек. "Ах ты бяка. Как нехорошо! Но ты, конечно, больше не будешь?"

Продув костяную, с мундштуком черного дерева, трубочку, Преображенский взял из шкатулки щепотку табака.

-- Чехов, как вам известно, в свое время, писал: "Беспринципным писателем или, что одно и то же, прохвостом я никогда не бывал..." Ясно сказано о нашем брате, уважаемая Елена Петровна?

Преображенский постучал трубочкой по настольному стеклу, рассыпая крупицы табака.

В кабинет вошла бледная, краше в гроб кладут, Нинель.

-- Папа! Сегодня, вот... -- протянув газету, она закусила губу.

Ростислав Владимирович скользнул взглядом по газетному листу.

-- Сергей Викентьевич вынул из ящика? Взгляни.

-- Нет еще. -- Нинель отвернулась к окну. -- Я попросила почтальона...

Синий гребень на ее сложенной в пучок косичке вздрагивал, как бант у плачущей девочки.

-- Леленька, -- несмело спросила она, -- вы не собирались к Сергею Викентьевичу?.. Я дам вам газеты, -- заторопилась Нинель. -- На всякий случай возьмите валидол.

Когда Леля выходила на лестничную клетку, ее остановил встревоженный взгляд Ростислава Владимировича.

-- Обходиться с валидолом умеете?

На двери темнело круглое пятно, похожее на яблочко мишени: еще недавно здесь красовалась табличка из красной меди: "Профессор университета С.В. Родионов". Опустив газету в почтовый ящик, Леля постучала.

-- Кто там? -- изнутри загремели цепочкой. -- Леля? Какая Леля? А, заходите! Яша Гильберг не прислал первой главки диссертации?.. Рано? Что ж он там, по-вашему, по Башкирии своей собак гоняет? -- Сергей Викентьевич вытянул газету из ящика, порвав ее об отогнутую жестяную дверцу. Пробежав глазами первую страницу, глянул на четвертую.

Его хриплый голос прозвучал неожиданно-весело:

-- Поздравляю вас, голубица моя!

-- С чем?

-- В Корее дело к миру идет!

-- К миру? -- Леля хлопнула ладошками, пузырек с валидолом выскочил из рук и разбился.

-- Велика ли потеря? -- спросил Сергей Викентьевич.

-- Валидол... отцу.

Сергей Викентьевич зашлепал по паркету высокими, как ботики, домашними туфлями.

-- Чего-чего, а этого добра... -- он открыл шкафчик, уставленный десятками склянок, баночек, коробочек. Здесь же стояли ареометры, которыми, в случае необходимости, проверяли плотность молока. Сергей Викентьевич лечился гомеопатией и парным молоком. Кроме того, он каждое утро пил женьшень -- корень жизни, которому придавал исключительное научное и политическое значение.

Его отвлек от аптечки телефон, трезвонивший в комнате дочери.

Мальчишеский и самодовольный голос -- "Из отдела кадров звонят" -официально извещал: высокая комиссия обнаружила, что у Родионова в личном деле нет документов о присвоении ему профессорского звания. Настоятельно рекомендуется в трехдневный срок...

Сергей Викентьевич развел руками.

-- Эк их, казуистов! Справку. С тех пор прошло ни много, ни мало четыре войны и три революции. Мне да Тимирязеву Ленин сказал: "Вы наши красные профессора". И никакой бумажки не дал. Господи, владыко! Неужто от них никуда не уйдешь! Право слово, уйду!

Уйду! К военным! -- Он взъяренно пристукнул тростью. -Переводчиком-подметальщиком -- кем возьмут! Там у дверей стоит с автоматом! -- Он просеменил в свой кабинет и в изнеможении опустился в кресло.

Сергей Викентьевич никогда не обновлял это кресло. Он привык и к обтертым подлокотникам, и к вмятинке от затылка на спинке, и к полуистлевшей кожаной подушке. Кресло казалось ему сколоченным так же, как все, что он делал в науке, -- на века! "Вот как надо работать", -- любил говорить он, показывая на эту инкрустированную глыбину мореного дуба.

Но сегодня не сиделось в любимом кресле. Едва присев, Сергей Викентьевич вскочил и заспешил к телефону.

-- Оксана Сидоровна, -- стонущим голосом пожаловался он. -- Извините, гнусавлю. Грипп одолел. Требуют от меня бумажку на дожитие... Право слово, с печатью! Из старого, говорят, ума выжил, а нового не нажил.