Синий рыцарь

Джозеф Уэмбо

Синий рыцарь

Среда, день первый

1

Колесо загудело, и Ролло пробормотал еврейское ругательство, нанося на блестящую бронзовую поверхность полировальную пасту.

– На этом значке нет ни единой царапинки, – сказал он.

– Да есть, Ролло, есть, – сказал я. – Посмотри внимательнее. Между "с" в слове «Лос» и заглавной "А" в слове «Анджелес». Я его поцарапал о дверь шкафчика в раздевалке.

– Нет там никаких царапин, – повторил Ролло, но все же начал полировать, и бронза на моих глазах стала превращаться в золото, а хром – в серебро. Сразу стали лучше видны синие эмалированные буквы надписи «Полисмен» и номер «4207».

– Что, доволен? – вздохнул он, протягивая мне над витриной руку со значком.

– Неплохо, – ответил я, с удовольствием ощущая тяжесть массивного овального щита, отполированного до такой степени, что он будет отражать солнечный свет, словно зеркало.

– А дела у меня не такие уж и скверные, надо же мне было подшутить над придурковатым старым фараоном вроде тебя. – Ролло почесал макушку, и его седые жесткие волосы тут же стали дыбом, как цыплячьи перъя.

– Что, старый прохиндей, испугался, что кое-кто из твоих друзей-взломщиков увидит меня в твоей лавке и перенесет ворованные драгоценности к другому жулику?

– Хо-хо! Бобу Хоупу следует поостеречься. Когда закончишь доить налогоплательщиков, советую тебе заняться его ремеслом.

– Ладно, пойду-ка я лучше раскрою преступление-другое. Сколько я тебе должен за полировку этого паршивого значка?

– Слушай, не заставляй меня смеяться, у меня почки больные. Двадцать лет ходил ко мне на дармовщинку, и вдруг решил заплатить?

– Ладно, пока, Ролло. Схожу к Сеймуру позавтракать. Он меня понимает и ценит.

– И Сеймур? Хоть я и знаю, что евреи в этом мире должны страдать, но не все же сразу в один день...

– Бывай, старый ботинок.

– Будь осторожен, Бампер.

Я вышел на улицу прямо в раскаленный смог, висящий над Мейн-стрит, остановился полюбоваться работой Ролло. Грани на значке закруглились от полировки за двадцать лет, и на солнце весь он горел огнем. Прицепив значок к рубашке, я глянул на свое отражение в голубом пластиковом козырьке над витриной лавки Ролло. В покоробленном и местами вспученном пластике мое отражение было просто уродливым. Я смотрел на него прямо, а живот тем не менее у меня низко свисал и делал меня похожим на синего кенгуру, задница же казалась шириной в две дубинки. Лицо едва не сливалось с грудью, а крупные розовые щеки и нос приобрели синий венозный цвет, напоминающий цвет униформы, который почему-то в отражении не изменился. И все же из-за значка я продолжал смотреть на себя. Четырехдюймовый овал на груди сверкал так ярко, что через несколько секунд я уже перестал видеть себя. Я просто стоял и пялился на значок чуть не целую минуту.

От ювелирной лавки Ролло до «Деликатесов Сеймура» было всего полквартала, но я решил их проехать. Моя черно-белая машина стояла возле лавки Ролло в запрещенной для стоянки зоне, потому что здесь, в пригороде, машины почти не ездят Не будь тут выкрашенного в красный бордюра, негде было бы поставить даже полицейскую машину. Я открыл белую дверь и осторожно уселся – солнце так нагрело обивку сиденья, что садиться было просто горячо. Я ездил на этой патрульной машине уже шесть месяцев и успел продавить в сиденье удобную и уютную ямку, так что ездил, как в старом добром седле Честно совсем нетрудно продавить пружины в сиденье, если весишь двести семьдесят пять фунтов.

Я поехал к заведению Сеймура и, уже остановившись, заметил двоих парней на противоположной стороне Четвертой улицы на автомобильной стоянке возле «Розового дракона» Я понаблюдал за ними с полминуты, и мне показалось, что они что-то затевают, вероятно, один из них продавал наркотик. Несмотря на то, что проработал уже двадцать лет, я ощутил ту привычную дрожь, которая приходит к полицейскому при виде того, чего обычно не замечают простые граждане. Ну и что? В любое время на Мейн-стрит можно увидеть всякую шушеру – карманников, взломщиков магазинных касс, наркоманов, – а затем ухлопать шесть или восемь рабочих часов на то, чтобы взять эту мелочь с поличным и в конце концов остаться ни с чем. У тебя есть время лишь на то, чтобы схватить того, про кого знаешь, что он явно виновен, остальных же запомнить на будущее.

Двое на стоянке меня заинтересовали, и я решил понаблюдать за ними еще с минуту. Парни оказались туповатыми рохлями. Они до сих пор меня не заметили. Когда я был помоложе, я обычно играл в одну игру. Сейчас я этим почти не занимаюсь. Суть игры проста: я должен объяснить воображаемой личности в черной мантии (Его Честь), откуда офицеру Уильяму А. Моргану извести о, что эти люди совершили противозаконное деяние. Если судья приходил к выводу, что у меня не было достаточно веских причин останавливать, задерживать и обыскивать моего подопечного, то я проигрывал игру. Незаконное задержание и обыск – таков был его приговор.

Обычно я выигрываю игру, независимо от того, воображаемая она или реальная. Говорят, у меня очень хорошая манера вести себя в зале суда, и для пожилого полицейского я очень четко излагаю свои мысли. Да и вид у меня простого честного парня с большими невинными синими глазами. Присяжные меня любят. Очень трудно объяснить другим это «известно». Некоторым полицейским так и не удается проделать это достаточно хорошо. Так вот, начинаю я, мне известно, что один продает другому наркотик из-за... одежды. Это хорошее начало, одежда. День просто удушающе жаркий, Ваша Честь, а на высоком парне рубашка с длинными рукавами, застегнутыми на запястьях. Конечно, чтобы скрыть следы от шприца. Нa другом до сих «казенные ботинки». Это подсказывает мне, что он недавно вышел из окружной тюрьмы, а другой, да, другой – такое одутловатое лицо и отчаянный взгляд можно заработать лишь в тюрьме. Сан-Квентин, может – Фолсом. Причем сидеть надо долго. И я выяснил, что они только что сидели в «Розовом драконе», а в эту забегаловку ходят лишь проститутки, наркоманы и им подобная публика. Все это я рассказываю моему судье, но тут надо вести себя более тонко. Своему воображаемому, а не настоящему судье я могу объяснить все об инстинкте – о том состоянии в нашем деле, когда, подобно животному, чувствуешь, что попал в точку, но объяснить это другому не можешь. Ты чувствуешь правду, и все тут. Попробуйте объяснить это судье, подумал я. Попробуйте ему сказать об этом.

Тут через Мейн-стрит прямо на красный свет заковылял бродяга, и какому-то «линкольну» пришлось резко тормозить. Еще чуть-чуть, и его размазало бы на дороге.

– А ну, иди сюда, черт бы тебя подрал, – заорал я, когда он добрался до тротуара.

– Привет, Бампер, – прохрипел он, придерживая вокруг костлявых бедер штаны, которые велики ему на пять размеров, и изо всех сил стараясь казаться трезвым, хоть его шатало из стороны в сторону.

– Тебя же едва не придавило насмерть, Макарон!

– А какая разница? – спросил он, вытирая грязной свободной рукой слюну с подбородка. Другой он с такой силой вцепился в штаны, что сквозь грязь проступили белые костяшки суставов.

– Мне все равно, придавят тебя или нет, но побитые «линкольны» мне на моем участке не нужны.

– Ладно, Бампер.

– Придется мне тебя арестовать.

– Но я ведь не настолько пьян, разве не так?

– Нет, но ты помираешь.

– Это ж не преступление. – Он кашлянул, и слюна в уголке его рта была красной и пенистой.

– Так я тебя записываю, Макарон, – сказал я, механически заполняя бланк ареста. Я бланки эти продолжал носить в кармане брюк, как и в те времена, когда я обходил участок пешком, а не ездил по нему на черно-белой машине.

– Так, твое настоящее имя Ральф М. Милтон, верно?

– Миллард.

– Миллард, – поправился я, вписывая имя. Макарона я сажал уже не меньше десяти раз. Обычно я не забываю имен и лиц.