Каньон-а-Шарон

- Держи, папаша.

Володя, поднявшись и помедлив с застенчивой улыбкой, решил меня приобнять и привычно перехватил инициативу:

- Я рад вас видеть, Герман Львович... Как Ира Николаевна?..

Такой рослый красавец просто не мог не быть в центре внимания, и придраться было не к чему. На все вопросы он отвечал, что все прекрасно. На Гая не взглянул.

Я прошел к Дашке, выгрузил припасы.

- Примчались, - неодобрительно пробурчала она о друзьях. - Давно не виделись.

- Он ночует или нет?

- А я знаю?

- Зачем он приехал?

- Он скажет, зачем? Катька Овсянникова просила фотографии мне передать, они там свой театр открыли, Софокла поставили. Зачем-то, значит, приехал, не просто же так.

Жанна и Фима уже допрашивали, Володя отвечал: приехал повидать друзей, конечно, не за свой счет, от института, есть какой-то проект, вот и решил проехаться, очень интересная поездка получилась, живет в гостинице здесь, в Нетании, уже третий день, университет снял ему номер в "Короле Георге", был в Иерусалиме, был на Мертвом море и на Кинерете, ему очень нравится, не было минуты позвонить, в каждом городе друзья... Ничего не скрывал, но все переводил разговор:

- Да все нормально, расскажите, как вы тут.

Фиму не надо было долго упрашивать.

- Жить можно везде. Важно, какой ты человек. О себе я знаю, что нигде не пропаду. Меня на Северный полюс высади - я и там не пропаду. Как жил в Москве, так и здесь живу. Больше литра там не пил и здесь не выпью.

Володя понимающе кивал.

- Чем занимаешься?

- В основном по перевозкам мебели. Возможности неограниченные. Пока изучаю дело. Есть идеи.

- Идея простая, - сказала Жанна. - Бери больше, неси дальше. Или у тебя, извини, что перебила, какая-то другая?

- Есть, - туманно сказал Фима.

Жанна сказала:

- Ладно, подождем. А я, Володя, в основном по культурному обслуживанию населения. Есть такая миссия, понимаешь, нести культуру в массы. Ну, а куда еще ее девать? Несу.

Дашка, слыша все из кухни, поторопилась со своими закусками, чтобы заткнуть друзьям рты. Культурное обслуживание Жанны заключалось в том, что она выдавала видеокассеты в книжном магазине. До этого работала у квартирного маклера Шауля, и вот то ли накаркала со своими разговорами о сексуальности израильтян, то ли просто не повезло, - Шауль оказался как раз из таких, сатанел при виде миловидных российских женщин. Жанне пришлось уйти, она устроилась в книжный магазин, а поскольку книг никто не покупал, существовали они только видеопрокатом.

- Ладно, - сказала Дашка. - За тех, кто в море и за морем.

Володя сказал:

- Давайте выпьем, как водится, за хозяйку дома.

- Умный человек, - заметил Коля. - Хоть бы раз в чем-нибудь ошибся.

Я видел, что Дашке трудно. Она была, как пожарник, когда огонь подбирается с разных сторон и все может вспыхнуть факелом в любой миг.

- Я так поняла, что ты, Коля, не возражаешь за меня выпить. Поехали.

Жанна, женщина маленькая и изящная, опьянела раньше, чем поставила свой фужер.

- Приходят массы, - распахнув руки, Жанна показала, сколько их. - За культурой. Тянутся к ней. Стесняются, естественно. Мне, ну, говорит, эротику. Понимаете, говорит, это не для меня. Чего ж не понять. Вам, говорю, эротику или порно? Ну, порно. Жесткое или мягкое? Жесткое - это как? Это все на ваших глазах. А мягкое? Немного меньше. Меньше чего?

Она сделала паузу. Никто не засмеялся.

- Меньше чего? - спросил Коля.

- Нужно хватать язык, - сказал Фима, обращаясь к Володе. - Я сейчас сосредоточился на языке.

- Коля, я не поняла твоего вопроса.

- Отстань от него, - сказала Дашка. - И не кури при ребенке.

- Без языка - никуда. Ни на работу, ни...

-...в задницу, - подсказала Жанна.

Коля стал снова разливать по фужерам. Дашка вытаращилась, но смолчала. Подошла к кроватке Гая. Володя тоже подошел и, кажется, впервые взглянул на малыша:

- Какой герой! Дашка, а ты чем занимаешься?

Она не ответила.

- Я слышал, здесь Михаил Козаков, - сказал он.

Мы не уследили, как Фима начал доказывать Коле:

-...немедленно! Все, что просят, отдать, лишь бы мир! Россия прочухается снова вооружит, при теперешнем-то оружии нас в пять минут с лица земли сотрут! Никогда не думал, что евреи - такие! Этот, как его, Гольдберг. Врач, образованный человек, хватает автомат и стреляет в безоружных стариков!

- Гольдштейн.

- Это не сумасшедший?!

- Как же можно землю в обмен на мир отдавать, если любой сумасшедший может этот мир отменить одним выстрелом?

- Так надо было создавать такую страну?

- По-твоему - не надо?

- Твоя жена полы моет! - закричал Фима.

Коля побледнел оттого, что Володя это услышал.

- Но моет полы в своем государстве, - сказал он. - Каждый народ должен жить в своем государстве!

- По-твоему, евреям нельзя жить в России?

Мы все уже слушали только их. Дашка скрестила руки на груди и качала головой.

- Почему же? - ответил Коля. - Кто вас гонит?

- Спасибо тебе!! - завопил Фима.

- Тебя там никто не трогал, - вмешалась Дашка. - Это ты всем морды бил.

- Антисемитам - бил! И здесь буду!

- Я тебе сейчас покажу - буду, - пообещала Дашка.

- Да, я антисемит, - сказал Коля, уже ничего не соображая, - евреи должны жить в своей стране.

- Вор должен сидеть в тюрьме.

- Молчал, молчал и высказался.

Коля встал и ушел в туалет.

- В-вова, - сказала Жанна. - Чего т-ты улыбаешься?

- Всюду одни и те же разговоры, - сказал Володя.

- Но ты п-понял, что Коля говорил про тебя? Или ты совсем т-тупой?

- Для меня тут нет работы, - сказал Володя.

Фима рвался возразить, но Дашка не дала:

- Помолчи.

- Папа хочет сюда ехать, - сказал Володя. - Герман Львович, мне нужно с вами поговорить.

Дашка поймала его на слове:

- Вот папа проводит тебя в гостиницу, вы и поговорите.

Мы с ним вышли на улицу.

- Я примерно представляю, где гостиница, - сказал Володя. - Если у вас нет времени...

- У меня есть. Ты хотел про папу.

- Дашка говорит, у вас все в порядке, вы фильм снимаете, я очень рад за вас. И Ира Николаевна... Да, про папу. Вы ведь с ним всегда находили общий язык... Ему уже семьдесят пять, Герман Львович. Знаете, в его возрасте... Нет, он прекрасно сохранился, все такой же, он работает, монографию пишет, но какие-то, со стороны это незаметно, какие-то отклонения есть. Он ведь в энциклопедиях упоминается, это дает право на американское гражданство, я узнавал, есть специальная программа, и в Германию его приглашали, лекции бы читал, там для меня тоже есть работа... И вот никак мы не можем его уговорить. Вы знаете, что моя бабушка умерла здесь?

Я изумился:

- Мать Григория Соломоновича? Как это может быть?

- Дедушку расстреляли, бабушка после лагерей с новым мужем-поляком, с которым сидела, в Варшаву подалась, это уже было после войны, из Варшавы сюда. Берия, конечно, знал, но давал папе работать. Ну а папа... Вы ж его знаете, непрошибаемый, идейный, добровольцем на фронт ушел, довоенная работа о векторе появилась, когда он в госпитале лежал, в сорок втором, - он до сих пор живет воспоминаниями. И вот теперь, когда все едут в Штаты... вы же знаете, у нас сейчас даже зарплату не платят, оставаться просто нет смысла, - он решил сюда. Тут его ученики, он считает, будет работать, школу научную создаст... Я разговаривал с советником министра по науке, папа тут никому не нужен, смешно даже говорить об этом. Но он как ребенок. Появилась какая-то Лилечка, подзуживает его. Может быть, вы написали бы ему, объяснили ситуацию...

- А что за Лилечка? - спросил я.

- Мало ли у него баб было... Вы ж его знаете... Какая-то из них. Теперь она с его помощью сюда надеется перебраться. Впрочем, ничего плохого про нее не могу сказать. Но она молодая, зачем он ей здесь? Она его бросит. А он готов развестись с мамой и жениться на ней.