Барышня и дурак

Горький Максим

Барышня и дурак

М.Горький

Барышня и дурак

Стёртые камни панелей покрыты холодной слизью; над улицей колышется мокрая кисея тумана, а сквозь неё лениво сочится полуснег, полудождь какой-то грязноватый пепел. Голубые шары фонарей освещают тёмный измятый снег, сырые стены домов, слёзные потоки на тусклых стёклах окон. Столбы фонарей не видны в тумане, круглые шары огня скучно и непонятно висят в воздухе, насыщенном запахами дыма и конского навоза.

Барышне грустно почти до слёз, до тихого отчаяния. Она трижды прошла взад и вперёд всю улицу от моста до площади, - никто из мужчин не пригласил её, сегодня все бегут в туман, точно желая скорее спрятаться или боясь опоздать куда-то. А уже скоро полночь и пора домой, где ждёт её брат, сердитый пьяница и бездельник. Сам он всегда возится с проститутками, но сестру презирает за её ремесло.

Медленно передвигая ноги, боясь, чтоб не свалились растоптанные галоши, барышня идёт и щурится, глядя на огни в воздухе, - когда прищуришься, голубые шары фонарей покрываются серебряными иглами. А если на ресницах осядут капельки тумана - эти иглы горят радужно.

Из переулка, прямо на неё, вышел мужчина и остановился под фонарём, оглядываясь, как заплутавшийся.

На нём широкая шляпа, мокрые усы обвисли, закрыв рот. Он похож на военного. Барышня улыбнулась ему, он, приподняв шляпу, тоже ответил улыбкой.

- Пойдёте? - спросила барышня.

- Если позволите, - глухо сказал он.

- Почему же нет?

Он наклонил к ней костлявое лицо, тихо спросив:

- А куда?

- Куда хотите.

- Вы далеко живёте?

- Да, очень. Ко мне - нельзя!

- Тогда - как же?

- А тут, близко, есть такие комнаты, - сказала барышня и, шагнув вперёд, поскользнулась.

- Осторожно, - тихонько воскликнул он, подхватив её под руку, и тихонько, неловко повёл.

Барышня поглядела на него из-под намокшей шляпы опасливо; она знала мужчин, - в этом чувствовалось что-то неясное, непривычное ей: он говорит вежливо, даже ласково, и смотрит в лицо её как-то особенно, словно влюблённый. Глаза у него серые, усталые и кроткие, как у комнатной собаки. В нём есть что-то смешное.

"За сорок", - подумала барышня и деловито сказала:

- Я дешевле трёх не беру!

- О! - воскликнул он, шевеля усами. - Сколько хотите, сколько угодно.

Это возбудило у барышни чувство тревоги.

"Распутник, должно быть", - подумала она и даже вздрогнула от брезгливости.

Улица, задушенная туманом, бесконечно плыла в даль. Миновали площадь, пронёсся одноглазый автомобиль, проехал извозчик, среди улицы чёрным столбом стоял полицейский.

Было тихо, и в этой мокрой тишине - точно лилась вода по водосточным трубам - звучал глуховатый, воющий голос.

"Жалуется, что ли? - соображала барышня, вслушиваясь в звук и не улавливая связи слов. - Врёт, наверно..."

Остановились у высоких ворот пред серым домом без огней в окнах; барышня толкнула рукою калитку, в тёмной дыре под воротами кто-то завозился, закашлял и сказал хрипло:

- Черти носят...

- Трущоба, - пробормотал мужчина, выпустив руку барышни и вытягивая её вперёд, но тотчас споткнулся и схватил барышню за плечо.

- Не надо падать, - сердито посоветовала она, ускользнув из-под его руки, открыла дверь в стене, под ноги ей легла полоса серого света, она нерешительно потопталась на нём и, сказав: "Ну?" - вошла в узкий коридор с дверями направо и налево, как в тюрьме.

Из серой стены выпрыгнул лысый старичок в очках, с папиросой, воткнутой в грязную бороду, уставился на них стеклянными глазами, вытирая ладони рук о ляжки.

- В рубль? - спросила барышня.

- Что?

- Комнату.

- Получше, - тихо сказал мужчина.

Тогда старик лягнул ногою дверь сзади себя и проговорил детским голосом:

- Три целковых. Что подать - лимонаду, чаю?

- Чаю, - приказала барышня.

Вспыхнул холодный белый огонь, осветив маленькую комнату с диваном, двумя креслами, столом, широкой кроватью у стены и умывальником.

- Грязновато, - сказал мужчина, сняв шляпу.

- Дороже - нет, - отозвалась барышня. С этим человеком не хотелось говорить, и в то же время он возбуждал желание сказать ему что-нибудь обидное.

Вот он снимает мохнатое пальто, украшенное серебряным инеем тумана, и бормочет, раздражая:

- Здесь пахнет старым одеялом и бараниной...

Поправляет длинными пальцами слежавшиеся под шляпой волосы. Он - худой, угловатый, лицо унылое. Но одет чисто - в тёмно-синюю пару дорогого сукна, в хорошие ботинки с гамашами, а в галстухе - булавка с бирюзой.

"Какой-нибудь по электричеству", - сообразила барышня, усевшись в кресло, осматривая мужчину.

- Вы по электричеству служите?

Он круто обернулся к ней.

- Почему вы так думаете?

- Догадываюсь.

- Нет, я по другой части...

Старичок внёс два стакана чая, положил на стол ключ от двери.

- Больше ничего?

Барышня, не ответив старику, взяла стакан чая в ладони.

- Холодно!

- Да, холодно, - слишком торопливо повторил мужчина, садясь в продавленное кресло и потирая колени. - И, главное, - внутри холодно, в душе холодно и пусто. Даже как будто и вовсе нет души, - это бывает с вами?

- Бывает, отчего же нет? - солидно отозвалась барышня.

- Вы боитесь этого?

Она посмотрела на него исподлобья, не отвечая. Мужчина улыбался, и это было неприятно: говорит грустно, а сам улыбается. Всё шло не так, не обычно. Другой бы сел рядом, обнял и весело заговорил о разных пакостях. А этот сидит где-то далеко, не обращая внимания на даму, тянет слово за словом, как полусонный; время идёт медленно и скучно. Улыбается он какой-то раздавленной улыбкой, - это не улыбка весёлого человека, который собрался пошалить, и не улыбка привычного распутника, презирающего женщину.

Выпив стакан горячего чая, барышня спросила, перебив его речь:

- Ну, что же, будем раздеваться?

Он вскинул голову; смешно, с явным удивлением посмотрел на неё и вдруг задёргался, ощупывая карманы, торопливо говоря:

- Нет... Извините меня! Я ведь хотел только побеседовать. Иногда, знаете, ужасно хочется поговорить с незнакомым человеком. Потому что знакомые, видите ли, - как это вам сказать? Всё ужасно опустошено. Неужели все так, а? У всех эта пустота в душе? Ужасная жизнь!

- Ужа, ужи, - вполголоса повторила барышня, сдвигая брови. - Почему вы такой скушный?

- Да, я, должно быть, очень скучный.

Ей стало немножко жаль этого чудака.

- Вы - женатый?

- Нет...

- Да? Конечно, бывают и весёлые. Но у всякого - свой характер - верно?

- Иногда - нестерпимо хочется чего-то...

- Чего, котик?

- Чего-то небывалого, особенного. - Барышня подозрительно отодвинулась, а он, хрустнув пальцами, сказал:

- Всё так знакомо...

И опустил голову.

"Вынет пистолет да и..." - вздрогнув, подумала барышня и тотчас, сделав ласковое лицо, кокетливо прищурилась, говоря:

- Разве я вам не нравлюсь?

- О, нет, - сказал он вполголоса, не поднимая головы. - Нет, не в этом дело!

Подвинулся к ней, сжав кулак до того крепко, что побелела кожа на суставах пальцев, виновато выговаривая:

- Видите ли, - поймите меня! - я хотел просто поговорить... с человеком...

Усмехнувшись, он разжал кулак. Барышня спросила:

- Это мне?

И двумя пальцами взяла с ладони красную бумажку.

- Пожалуйста! Вы извините меня! Я - уйду.

Барышня расправила билет, подёргала его за углы и великодушно предложила:

- А то - останьтесь?

Но он, уже одетый, сунул ей руку:

- Прощайте!

Барышня ласково кивнула головой:

- До свиданья, котик!

Сунув ноги в галоши, он с треском растворил дверь, обернулся и, заглядывая в комнату, сказал: