Случай с Акуловым

Пахомов Юрий

Случай с Акуловым

Юрий Пахомов

СЛУЧАЙ С АКУЛОВЫМ

- Ах ты господи, до чего скверно... Фу, черт! - Акулов с тоской посмотрел на свои желтые ступни, выглядывающие из-под короткого гостиничного одеяла.- Никогда такого не бывало!

В голове пусто, клейкая слюна забивала рот, но не это тяготило что-то другое, внутри. А где именно, не понять. Ныло, будто сидела там проклятая заноза. Акулов пошевелил большими пальцами ног, прислушался к сердцу: сердце стучало ровно. "Поспать надо. Часок придавить, и все будет в лучшем виде".

Но уснуть он так и не смог.

Сквозь задернутую штору в комнату просачивался мутный свет. Сюда, на двенадцатый этаж, звуки долетали искаженными, не поймешь, то ли машина внизу гудит, то ли кран в умывальнике надрывается. Акулов с отвращением оглядел комнату гостиничного номера: дерево, пластик, письменный стол, годный разве что для пацана-первоклассника, тумбочка возле окна, у кровати - вытертый коврик. Холодно и неуютно, как в каюте на плохом пароходе.

"А душ! - Акулов поморщился.- Для баб, что ли, только?"

Он вспомнил, как вчера корчился на дурацком насесте, так и сяк мостился, становился на четвереньки, пытаясь сполоснуться под душем, но ничего у него не вышло, едва сбил мыльную пену, и лег злой, недовольный всем на свете.

Акулов снова взглянул на свои ступни. "Нет, надо вставать". Он посмотрел в окно, там было уныло, по мокрой улице ползали мокрые автомобили, крохотные людишки куда-то суетливо двигались, потом скуки ради пододвинул к себе телефон, набрел первый попавшийся номер и дунул в трубку.

- Вам кого? -спросил мужской голос.

- Роддом!

- Вы ошиблись, это квартира.

- Ну, тогда иди пасись.

- Что, что? - изумленно переспросил голос.

- Через плечо. Пасись, говорю, иди.

- Хулиган!

- Пошел ты... - Акулов швырнул трубку и, не раздеваясь, снова завалился на кровать.

Настроение, вместо того чтобы подняться, наоборот, ухудшилось.

- Да что это со мной? - уже с тревогой пробормотал Акулов.- Заболел, что ли? - И с ожесточением подумал, что хорошо бы действительно заболеть, завалиться в больницу.

Конец навигации, осень - самое хреновое время: развози по точкам картошку, морковку... И качает, и холодно. Да, хорошо бы прихватить что-нибудь легонькое, вроде бронхита. Лежи в палате, почитывай детективчики. Тепло, сухо. И нянечки, и сестрички. Акулов вспомнил свою сочинскую любовь Надюшу, медицинскую сестру, и слабо улыбнулся.

Да, не выдай Надюша такой обидный номер, и от отпуска самое бы приятное впечатление осталось...

Это ж надо! Его, стармеха вспомогательного судна "Бугульма" Федора Акулова, в самый разгар навигации отпустили в отпуск! Причины к тому, конечно, были. Плавал с ним вот уже год вторым механиком Яша Луковец, головастый мужик с дипломом высшей мореходки.

Плавательный стаж у Яши был невелик, но механики, да еще с таким дипломом, были в цене, и начальство метило перевести его на самостоятельную работу. Начальник отделения вспомогательных судов вызвал к себе капитана и предложил:

- Отпусти своего Федора на солнышке погреться. По моим данным, он за последние семь лет в отпуск все зимой ходил. Людей поощрять надо, капитан.

Капитан согласно хмыкнул, понимая, куда клонит начальство.

- Ну а Лукавец пусть месяцок стармехом поплавает, поглядим на него в деле. А то мне в пароходстве уже плешь проели: отдай им Лукавца да отдай. На лесовоз его сватают. Ну, а нам деловой контакт с пароходством терять негоже, как думаешь?

- Дак что здесь рядить, все верно,- согласился капитан.

Когда капитан заикнулся насчет отпуска, Акулов даже обиделся.

- Не подфартил чем, избавиться хотите?! - хмуро спросил он.

- И что за привычка сразу в бутылку лезть? Да другому предложи отпуск в такое время, он бы от радости танцы-манцы устроил. Хулахуп... Или как там? А ты еще кочевряжишься.

И капитан пересказал Федору содержание разговора с начальством.

...А через три дня Федор уже шел, похрустывая галькой, по сочинскому пляжу и радостно улыбался солнцу, встречным лицам и шаловливому теплому морю, которое и за море-то можно было принять с большим допущением. Этакий здоровяк шел, лев курортный, ростом метр восемьдесят два, в салатного цвета распашонке, голубеньких брючках и чешских сандалетах. В руке для солидности - кожаный кофр, а в нем вместо кинокамеры - термос с холодным пивом. Разве не жизнь? И физиономии кругом знакомые. Здесь северодвинцы и архангелогородцы устроились, целое поселение, там кореши из Мурманска, две недели как с Джорджес-банки вернулись... А женского полу - глаза разбегаются!

И закрутилось. "Пардон, мадам, бонжур, мадам". На такси в горы, шашлычок на свежем воздухе. Потом повстречал Надюшу, медсестру из Москвы,в жизни у Федора не было такого романа. Поначалу ни боже мой, о литературе говорили, Федор целые главы из детективов пересказывал, благо память сумасшедшая - ремонтную ведомость с первого раза запоминал до последней буквочки. А потом такая любовь пошла! Две недели продолжалась. И вдруг записка: "...Незачем нам, Федор, и без того сложную жизнь усложнять. Муж у меня, сын. Радость не может быть вечной". Любила она изъясняться по-книжному. Улетела и адреса не оставила.

Федор сходил на прогулку на роскошном лайнере "Иван Франко" (Сочи Сухуми и обратно), но все ему было не так. Наконец не выдержал, сел на самолет и улетел в Москву - вела его шальная мысль: разыскать Надюшу. Прямо приворожила баба...

В дверь номера постучали.

- Да! - недовольно отозвался Акулов.

- Простите, у вас убрать можно? - спросила горничная.

- Отдыхаю я! - рявкнул Акулов.- У вас понимание есть? Человек отдыхает, а тут лезут!

- Извините,- ошеломленно забормотала горничная,- я ведь не знала...

- Так знай!

Акулов закурил и, лежа на спине, стал смотреть, как голубые кольца уходят к потолку.

"Санька, вот оно в чем дело!" - Акулов все-таки понял причину саднящей боли внутри, рождающей непонятное недовольство собой...

Бывает же так: среди сотен и тысяч лиц в Москве, на улице Горького, он встретил Саньку Лапина. Саньку - дружка еще по детдому, а потом и по ФЗО. Пятнадцать лет не видел. И как признал только? - удивляться приходится.

Плыл Санька по улице Горького этаким пижоном: пальто легкое, шляпа с перышком, портфель желтой кожи. "Эх,- подумал Акулов,- он ли, не он, остановлю". И двинул встречным курсом. Санька первый закричал: "Федор, ты?!" И они обнялись, не обращая внимания на проходящий мимо народ.

Был Санька в Москве проездом, завтра улетал в командировку, в Дамаск. Договорились встретиться вечером, посидеть в ресторане.

Устроились в "Арагви". На Саньке был такой пиджак- голубой с искрой, с позолоченными пуговицами, какие яхтсмены носят. У Акулова сразу настроение упало. В своей мятой тужурке выглядел он рядом с Санькой непроспавшимся проводником с поезда Мурманск - Ленинград.

Начали они было препираться - кому заказывать и кому потом платить, но тут подошел белобрысый тип, заговорил по-английски, интересовался, наверное, насчет свободного места или о чем другом. И Санька (Акулов чуть язык не проглотил от удивления) на чистейшем английском - в ответ. С улыбочкой. Запросто так.

Акулов глядел на него, на его холеные руки с тонким обручальным колечком, а в голову лезла всякая чепуха. Вспомнил он, как они в детдоме, под Архангельском, картошку с директорского огорода тырили - голодное время было. И какая тогда тощая и чумазая рожа была у Саньки. Ватничек черный, с подпалинами, на ногах яловые гэдэ. Когда же это было? И было ли?

Иностранец сказал что-то и отошел, а Акулов, угрюмо хлопнув ладонью по столу, словно припечатал:

- Вечер мой, Александр Ильич! Все! Прошу без аннотаций!

Официант принес им зелень, шашлычок с маринованной грушей, маслины, запотевший графинчик. Помолчали. Потом Санька, не спеша так, тщательно прожевывая каждое слово, стал рассказывать о том, как после ФЗО он на заводе работал, а вечерами в техникуме учился, затем Московский нефтяной институт закончил, аспирантуру... А как соискал степень, в Англию направили. Год там в торгпредстве выполнял государственное важное дело, а теперь вот едет в Дамаск... Жена, между прочим, у него тоже инженер, по электронному оборудованию, дочка восьми лет, в английской школе обучается. Нет, не в Англии - просто преподавание ведется на английском языке.