Пайса

Блоцкий Олег Михайлович

Пайса

Олег Блоцкий

Пайса

Колонна на Хайратон, который в просторечии среди советских звался Харитоном, уходила завтра. Старший прапорщик Зинченко - старшина зенитной батареи - метался с самого подъема по полку - он уходил в сопровождение колонны.

Надо было получить сухие пайки, боеприпасы, заправить машины. Да и за солдатами глаз да глаз нужен, чтобы матрасы, подушки, одеяла укладывали в кузова машин аккуратно, а не швыряли как попало.

Едва взмыленный, взмокший Зинченко вбежал в полутемную, прохладную казарму, как козырнувший дневальный озабоченно предупредил:

- Товарищ старший прапорщик, вас там в комнате ждут.

- Кто?

- Шурик-вольняга с ДЭСки , о котором вы предупреждали.

- Тьфу ты, черт.

Это были самые нежные слова, которые произнес прапорщик в адрес непрошеного гостя с дизельной электростанции, скидывая застиранную, с темными пятнами от пота на спине и под мышками куртку.

- Давно здесь околачивается?

- С самого завтрака.

Зинченко недовольно крутанул головой, обреченно махнул рукой и быстро зашагал по коридору.

Шурик, увидев прапорщика, широко улыбнулся, вскочил с кровати и пикой вытянул руку для приветствия.

- Михалыч, наконец-то! Заждался тебя! Думал пойти искать.

- Найдешь, как же, - буркнул Зинченко и схватил с фанерки, прилаженной к кондиционеру, бутылку минеральной воды, - трассером летаю, как молодой после школы прапоров. На сохранении давно пора лежать, а я еще бегаю.

- Скоро заменщик приедет, Михалыч?

Зинченко радостно вспыхнул.

- Скоро, братан, скоро. Домой звонил. Говорят, через два дня вылетает. Значит, через неделю-другую будет здесь.

- Везучий, - от сердца сказал Шурик.

За относительно короткий срок, который он пробыл здесь, вольнонаемный понял, что самое большое счастье в Афгане - это замена.

- А то. Знаешь, сколько я здесь? Сто пять недель и три дня.

- Вот это точность! - восхитился Шурик.

- Побудешь с мое - не так начнешь считать. У меня бойцы до секунды все высчитали. Два года в секундах? Три миллиона семьдесят две тысячи.

- Ого!

Шурик помялся немного, а затем решительно поставил бутылку водки на стол перед Зинченко и заканючил:

- Михалыч, в колонну идешь. Будь другом - сдай кондер. Третья часть тебе. Ну, Михалыч, одна только надежда - ты. Через месяц-другой жара на убыль - кондеры в цене упадут.

- Правильно мыслишь, - устало согласился Зинченко и плюхнулся на кровать, - если не сезон, значит, и не цена. Это у нас только - зимой и летом одним цветом. Когда что увидел, тогда и хапнул. А на Западе, брат, дубленочки аккурат под зиму дорожают, а рубашечки легонькие - к лету. Да и не продают меховые шапки летом, а плавки - зимой. На что Афган дыра дырой, и то по этому принципу действуют. Что и говорить - бизнес. У него свои законы.

- Вот видишь, - оживился Шурик, - так лучше кондер сейчас толкнуть, пока возможность есть.

- А кто тебе сказал, что она есть? - удивился Зинченко и забросил ноги на кровать. - Я, так сказать, рассуждаю вслух, и все.

- Ведь едешь?

- Еду.

Озадаченный Шурик раскрыл рот и хлопал недоуменно глазами.

- Ну, Михалыч, - только и мог выдавить он.

- Что, Михалыч? Что, Михалыч? - разозлился Зинченко. - Я тридцать шесть лет Михалыч, а толку? Русским языком повторяю - у меня две машины под завязку. Зенитные установки не разворачиваются из-за этого. Представляешь, если духи обстреливать начнут? Или думаешь, это все так себе: захотел Михалыч, взял, что ему дали, вывез, деньги привез и разделил потом по договору. Как бы не так! Попробуй, вывези сначала. Сейчас все колонны лично замполит проверяет. Ладно, договорюсь с ним - вывезу. Потом надо сдать. Эти комендачи каждый шаг твой пасут, только и ждут момента, чтобы, как шакалы, в тебя вцепиться. И не забывай - не на прогулку еду. Духи сейчас вообще озверели - стреляют нас, как свиней: и в Аминовке, и на Уланге, и в Айбаке, и под Дашами. В прошлый раз вон, за Джабалями, когда возвращались, слева долбить начали. Бойцу, что за установкой, ногу насквозь прошили. Он из седушки выпал, машину тряхануло - чуть в кювет не улетел. Схватился за борт руками, висит, ногами болтает, орет матом, но держится. Представляешь! Два километра так провисел. А я к нему на ходу да под пулями пробирался. Как под колеса не свалился, как духи не укокошили - до сих пор не пойму. Сюда приехали - в сортир побежал. И смерть как хочу, и ничего не получается. Целый час облегчиться не мог. Только начинаю успокаиваться, расслабляюсь, а как вспомню выстрелы эти, дикие глаза пацана, - все опять внутри сжимается и ни в какую. А ты говоришь - третью часть. Пополам, и точка, - решительно закончил Зинченко.

- Михалыч, как земляку!

- Потому и пополам. С кем-нибудь другим - разговаривать вообще не стал бы. Я свои деньги и так сделаю. Товара везу достаточно. Зачем мне твой кондер? Рыскать, искать покупателя, предлагать, торговаться? Я по-крупному сдаю, партиями. Сдал все оптом, получил пайсу, и будь здоров. Сейчас везу то, о чем договорился с бачами раньше. Товар в машине лежит. Деньги у бачей, я уверен, уже отсчитаны и в пачках, резинкой перетянуты. Осталось только скинуть все им в руки и бабки забрать. Никакой возни. А с кондером - морока. И после этого третью часть? Я если за дело какое берусь, сразу говорю, сколько это стоит. Юрик, кстати, знает об этом.

- Какой Юрик?

Зинченко перевернулся на бок, щелкнул пальцем по сигарете - пепел спланировал в снарядную гильзу - и сузил глаза.

- Думаешь, не знаю, что это Юрика кондер? Это он, стервец, тебя уговорил ко мне по-землячески подойти. За это третью часть тебе обещал.

Шурик покраснел и отвел глаза.

- Да брось, не девица поди, - хмыкнул Зинченко, - кто в полку не знает, что Юрик откуда-то кондер спер и сейчас побыстрее его продать хочет. Вам, вольнягам, выехать и выйти никуда нельзя. Вот и мучаетесь. Здесь продавать не хочет. Во-первых, дешевле будет, а во-вторых, боится, что обманут.

- Как?

- Очень просто. Отдает кондер какому-нибудь начальнику патруля, который возле дуканов стоит. Тот приедет из города, привезет половину стоимости и скажет, что только и удалось сторговаться за такую сумму. А потом они ее еще раз поделят пополам. Одну часть Юрке за товар, другую - патрульному за то, что продал, за риск, так сказать. А ведь продал он его за полную цену. Только мужик-патрульный часть утаил. Вот и весь обман.

- А Юрка?

- А что твой Юрка? Он при торге стоял? Видел? Доказать все равно не сможет и жаловаться никуда не пойдет. Даже если патрульный вообще ни копейки не отдаст.

- Как так?

- А вот так! Придет и скажет, что только кондер в дукан затащили, только собрался деньги забрать, как тут комендант зоны подъехал. Патрульный, конечно, ноги в руки и давай жару оттуда. Деньги, естественно, не успел забрать.

- Потом, что ли, забрать нельзя?

Зинченко засмеялся.

- За что люблю тебя, Шура, так за наивность! Яснее ясного, что он все сдал, пайсу получил, только возвращать не хочет. Случаев таких сколько угодно было. О них только вслух не говорят. Пойдет, что ли, Юрка к замполиту и скажет: "Вы знаете, я уворовал кондиционер, отдал, допустим, Сидорову, тот вывез его, сдал, а деньги возвращать не хочет. Накажите его, пожалуйста".

Шурик хихикнул.

- Самому смешно. Сидорову, в принципе, ничего не будет, а Юрку вышвырнут, как паршивого кота. С вашим братом в этом отношении проще. Вы сами сюда ехали, а нас посылали. И меня Союзом испугать...

Отсмеявшись, Зинченко встал босыми ногами на пол и взял бутылку с фанерки. Сделал несколько глотков, помотал головой и протянул воду Шурику.

- Юрка знает, я единственный в полку, кто его не обманет.

- Поэтому и просим тебя! - жалостливо протянул Шурик.

- А ты при чем тут?