Ниссо

И, уже засыпая, Кендыри стал гадать, как отнесется к этой новости Азиз-хон? Не струсит ли, чего доброго? Что-то уж слишком охотно предоставлял он до сих пор всю инициативу риссалядару...

Кендыри спал меньше часа. Он видел себя в большом кабинете, за круглым столом. Стекла массивных книжных шкафов поблескивают вдоль стен кабинета. Хрустальная люстра множит и переливает яркий свет, бьющий из-под потолка. Семь профессоров сидят за круглым столом, и Кендыри, скрывая смущение, медленно обводит взглядом их гладко выбритые, выжидающие, строгие лица. Если Кендыри выкажет смущение, - шесть лет обучения пропадут даром! Шесть лет назад он еще имел право смущаться, непроизвольно улыбаться, выражать своими глазами любое чувство, охватывавшее его, и не думать об управлении каждым мускулом своего лица... Теперь неподвижное лицо его стало маской, и это считается одним из первых его положительных качеств. Но он смущен сейчас: он уж слишком долго обдумывает ответ на последний вопрос. Неужели сорвется? Ему неловко, что он волнуется, - таким, как он, ни при каких обстоятельствах волноваться нельзя! Он чувствует, что две-три ближайшие минуты решат его судьбу. Он напрягает волю, вспоминает все, чему учили его, - неужели он не ответит на этот проклятый вопрос?

"Я дал бы им всем слабительное, - наконец решительно отвечает он, - и проверил бы содержимое их желудков!.."

"Да, да!" - Легким утвердительным кивком сидящий прямо против него профессор подтверждает, что судьба его решена благополучно. Шесть лет труда не пропали! Все удалось! Но над ним обезьяна, - уцепившись мохнатой рукой за люстру, над ним висит обезьяна. Ему непонятно: зачем им понадобилось испытывать его еще этой неожиданной обезьяной? Она кладет руку ему на плечо и трясет его...

Кендыри открывает глаза: в лицо ему бьет яркий солнечный свет. Склонившись над ним, сжимая рукой плечо, осторожно трясет...

- Это ты, Бхара! - не обнаруживая удивления, спокойно говорит Кендыри. - Почему пришел?

- Питателю трав и всех растений, привет солнцу, привет луне, привет пречистому, привет всемирному! - скороговоркой говорит Бхара, и его беззубый рот похож на дыру. По бесчисленным морщинам его лица текут мелкие капельки пота. - Я не успел зажечь огонь. Я бежал, лошади не бегают так... Красные русские солдаты идут к устью реки!..

Сна как не бывало. Кендыри сразу садится, глядит на согнувшегося перед ним на корточках Бхару:

- Уже? Ты видел их?

- Вчера утром сидел на горе на полдороге к устью Зархока. Смотрю: едут. Сосчитал: пять. Ждать других - пропустил бы этих. Как обогнать бы их? Увидели бы меня! Побежал к реке, надул козью шкуру, плыл по Большой Реке, потом побежал сюда... Сейчас они, наверно, подошли к устью, вечером могут прийти сюда. На тропе воинов нет...

- Что еще?

- Все, высокий! Где быть мне?

- В камнях. Ты видишь - тебя не видят. Иди!

Бхара исчез. "Если б не догадался плыть по Большой Реке, пожалуй, не опередил бы их, - подумал Кендыри, охватив руками колени. - Машина работает быстрее, чем я предполагал. На целые сутки раньше!.. Да, просчитался бы я, если бы вместо Бхары направил наблюдателем кого-нибудь из этих ханских кретинов! Однако надо немедленно действовать!.."

Разбуженный Азиз-хон был совершенно ошеломлен новостью. Он расхаживал с Кендыри вдоль крепостной стены, дрожащей рукой поглаживая свою черную бороду. Он струсил так, что успокоительные слова Кендыри долго не доходили до него. Кендыри видел: Азиз-хон на своих воинов не надеется, и даже заверение, что красноармейцев не может быть больше двадцати - двадцати пяти человек, не вызвало у растерянного и удрученного хана воинственного пыла.

- Откуда взялись? Как узнали они? Что теперь делать? - растерянно задавал Азиз-хон вопросы и то порывался сейчас же будить всех своих воинов, то просил Кендыри хранить новость в строжайшей тайне.

- Вот что, мой друг, - наконец брезгливо объявил Кендыри. - Надо немедленно ставить засаду в ущелье, назначить всех вооруженных винтовками. Впереди этой засады поставить другую, которая пропустила бы красноармейцев и завалила бы за ними тропу камнями так, чтоб они не могли отступить. Все очень просто. Красноармейцы будут уничтожены до последнего человека.

- Хорошо, - наконец ответил Азиз-хон. - Я пошлю риссалядара ставить засады, ты тоже поезжай с ним, покажи, где и как, дай хороший совет.

- А ты?

Азиз-хон ответил лишь после продолжительного раздумья. Следя за выражением его лица, Кендыри поймал быстрый, украдкой брошенный взгляд в сторону тропинки к перевалу Зархок.

- Я здесь останусь вместе с Зогаром, - ответил Азиз-хон. - Пусть все видят: спокоен я.

Кендыри понял значение пойманного им взгляда: конечно, от Азиз-хона можно этого ожидать! Он хочет быть в стороне от событий и в случае неудачи, бросив всех, спастись сам. Он возьмет с собой Ниссо и Зогара, кинется к перевалу Зархок и постарается кружным путем пробраться в Яхбар.

- Нет, Азиз! Так не будет. Ты и Зогар тоже должны быть в засаде. Твое присутствие воодушевит твоих воинов.

- Я здесь буду. Я сказал! - мрачно заявил Азиз-хон, не глядя на Кендыри, не постеснявшегося лишить его даже этого "хон"...

- Вот что, Азиз! Я вижу, ты сомневаешься, что мы победим. Это глупости, конечно: у тебя шестьдесят винтовок, почти сотня воинов. Тех - не больше двадцати - двадцати пяти человек. Ты прекрасно знаешь: один храбрый человек в наших местах, сидя в хорошей засаде, может уничтожить сотню врагов. Но даже если... Чего бояться тебе? Ты должен помнить одно: что бы ни случилось, ты молчишь обо мне. Я знаю тебя: молчать ты умеешь. Даже если бы ты попал в плен, тебе не грозит опасность. Мои люди сделает все: ты будешь обменен на крупного человека, ты нам нужен еще, и ты будешь жив, вернешься в Яхбар. Беспокоиться тебе не о чем. Но если б ты предал меня, тебе спасения нет: ни здесь, ни в Яхбаре. В плену будешь - русские тебя уничтожат. В Яхбар свободным вернешься - мои люди найдут тебя и убьют.

- Твой разговор хорош! - то ли с язвительностью, то ли с покорством пробормотал Азиз-хон. - Зачем говорить о моем молчании? Я знаю тебя и твоих людей. Но если другие?

- Кто другие? Риссалядар? Халифа? Им тоже скажи.

- Купец... Науруз-бек...

- Об этих не беспокойся. Мое дело. Больше никто обо мне не знает. А теперь победи свой страх, подними людей, поезжай готовить засаду. Я хочу здесь остаться один. Позже приеду к тебе, посмотрю... Ручаюсь: сегодня вечером ни один красноармеец живым не будет. Ты понял меня, Азиз?

Азиз-хон больше не спорил. Он понял главное: Кендыри помешает ему бросить всех и бежать. Он постарался придать своему лицу выражение уверенности и величественного спокойствия и уже хотел сразу будить свое воинство.

- Подожди, Азиз-хон! - быстро сказал ему Кендыри, успевший обдумать новый шахматный ход: под любым предлогом немедленно удалить Азиз-хона из крепости. - Ты сейчас молчи. Садись на коня, поезжай один к риссалядару.

- Зачем?

- Пусть приедет сюда. Нам сначала нужно посовещаться втроем.

- Разве хан не может послать гонца? - возмутился Азиз-хон.

- Не обижайся. Ты должен поехать сам. Все спят, пусть спят, никто не должен проснуться до времени. Разве хан не может проверить, как несут дежурство его подчиненные? Садись, поезжай.

- Не понимаю тебя.

- Ты поймешь... Это важно... Стой здесь, я подведу тебе коня сам.

Кендыри отошел. Азиз-хон остался на месте, стараясь подавить свое оскорбленное самолюбие, обиду, негодование, страх... Он слишком хорошо понимал, что все его могущество и власть - пустой звук для этого повелевающего им иноземца.

Когда Кендыри подвел коня, Азиз-хон сел в седло и молча уехал. Кендыри знал, что настроение Азиз-хона может измениться в любую минуту, и не доверялся ни обещаниям его, ни покорности. Кендыри обернулся, внимательно поглядел на двух сидящих у дверей башни стражей; склонясь на свои винтовки, они храпели. Кендыри оглядел весь двор, - ни одного бодрствующего человека во дворе не было. После трех бессонных ночей, после всех волнений спали крепко.