Тридцать три удовольствия

После обеда мы еще раз совершили прогулку в сторону улицы Эль Марух и, уставшие от жары, до ужина адаптировались в местных условиях при помощи все того же джина, но теперь зная его компоненты.

На сей раз к нам присоединился Бабенко, чего и следовало ожидать — странно, что он не сделал этого еще вчера. Когда мы выпили одну бутылку джина, он сказал, что мы ничего не понимаем в местной экзотике, и что лучше всего здесь пить анисовую водку, одну бутылку которой мы просто так, для пробы, захватили из магазинчика на улице Эль Марух. Когда мы откупорили ее и попробовали, оказалось, что и впрямь в уверениях Бабенко что-то есть. А еще через пять минут, когда мозги наши сделались светлыми и живыми, а хмель при этом не увеличился и не уменьшился, а значит, с интуицией все оставалось в порядке, мы восхвалили Бабенко и анисовую водку местного производства. Вообще, чем дальше, тем более симпатичным казался этот толстопузый писательский функционер. Выяснилось, что на заре жизни он готовился стать величайшим оперным певцом; но потом, уже в утренние часы жизни, понял, что величайшим не стать, а просто великим ему быть не хотелось. Для подтверждения своих оперных задатков он очень недурно спел арию Ленского, а я набросал на него дружеский шарж, правда, у меня, скорее, получилась карикатура, причем не на Бабенко, а на Зураба Соткилаву, другого великого певца современности.

Я поинтересовался, почему у нас сегодня снова не занята экскурсиями вторая половина дня.

— Неужели в Каире нечего смотреть?

— Смотреть-то есть что, да только писатель ведь тоже человек, — ответил Бабенко. — Ему тоже хочется по магазинам прошвырнуться, не только духовную жажду утолять, как мы с вами. Один только Кардашов отправился самостоятельно к пирамидам. Не терпится ему.

— Это какой Кардашов?

— Да тот, с которым вы сегодня о боженьке беседовали.

— А он сказал, что его фамилия Гессен-Дармштадский.

— Слушайте его. Саша вам еще не то скажет. Спасибо, что не назвался Иоанн-Кронштадским. А! — Бабенко махнул рукой. — Литературоведишко, критик. Вообще, как говорится, не тот контингент. Один только Семен Исаакович Шолом подходящий старичок, он здесь с женой на двадцать лет моложе, хотя уже тоже старуха. Вот это героическая личность. Герой Советского Союза, летчик-испытатель. Одно время чуть космонавтом не стал, когда хотели еврея запустить.

— Послушай, Константин Михалыч, — обратился к Бабенко Ардалион. — А куда бы нам можно было сегодня вечерочком отправиться самостоятельно?

— Развлечься? — оживился Бабенко. — Если деньжата есть, то тут прорва всяких удовольствий.

— Нам, знаешь, чего хотелось бы — чтоб какие-нибудь танцы необыкновенные, местного колорита.

— Танец живота у нас по программе в последний день.

— А в не последний? Сегодня? Только чтоб особенное было, не ширпотреб.

— Сегодня? — прищурился, улыбаясь, рукгрупп. — Есть такое. И, должен сказать, не очень дорого обойдется. Тут у них по Нилу теплоходишко плавает, на нем ресторан. И такая танцовщица, что я, мужики, отвечать не стану, если у кого из вас голова отвинтится. Дилма ее зовут, кажется. Такие фортели выделывает! А сама!..

— Веди нас туда! — воскликнул Ардалион Иванович, глядя на нас таким взглядом, будто хотел воскликнуть свое «Оп-па!»

— Все, заметано. После ужина сразу туда и отправимся, — потирая руки, захихикал неудавшийся Соткилава.

Перед ужином у нас состоялся короткий совет в Филях. Как только ушел Бабенко, Ардалион Иванович подмигнул нам и заявил весьма уверенно:

— Не знаю, как ваша, но моя интуиция мне скребет душу — мы близки к цели, и удача, как всегда, сразу дает нам путеводную нить.

— Неужели ты думаешь?.. — с сомнением в голосе промычал Игорь.

— Да, это она, — отвечал главнокомандующий. — А если нет, то она выведет нас на нее. Я слышал, восточные танцовщицы связаны между собой каким-то психопатическим единством. Чуть ли не существует тайный орден исполнительниц танца живота, что-то типа масонов.

То ли под влиянием анисовой водки, то ли еще почему, но у меня вдруг появилось некоторое сомнение в необходимости ловить Бастшери. Я вдруг подумал, что если и впрямь существует некое подобие чудовища, о котором нам повествовал в саду Эзбекие Тетка, то не значит ли сие, что такому существу определено особое место в мире и особое предназначение — очищать мир от тех, кто миру не в пользу. Это трусоватое соображение я и высказал в довольно пространной и запутанной форме нашему Тетке. Выслушав все мои pro и contra, он некоторое время молчал, а затем стукнул себя ладонью по колену и крякнул:

— Эх! Не хотел я вам до поры до времени всего выкладывать, но вижу — придется. Ладно, орлы, слушайте сюда. Эта красотка не дает мне покоя еще и потому, что есть у меня дома в Москве один старинный документ, ясно свидетельствующий, что Бастшери была единственным доверенным лицом фараона. И ей — внимание! — именно ей он поведал тайну, где спрятаны главные сокровища Рамсеса Второго. Сокровища эти до сих пор не найдены и столь же искомы, как золото инков и нибелунгов. Если у нас четверых хватит сил и мужества не поддаться чарам этой очаровательной змеюшки, при условии, что мы ее поймаем, то мы станем богатыми людьми и подарим миру еще одну сокровищницу. А?

— Ну, это уж совсем лихо! — воскликнул Николка с большим недоверием.

— Можно подумать, ты, Ардалион, не такой уж богатый человек, — пробурчал я.

— Я — авантюрист! — гордо прорычал Тетка. — Меня ведет азарт, погоня, приключение. Вот почему я предприниматель, какие нужны России!

Мы разразились аплодисментами, выслушав которые, авантюрист-предприниматель предложил помолиться богу интуиции.

— Кстати, заведующий отделом истории, — обратился он к Николке, — ты нашел там бога интуиции?

Николай Старов снова повторил, что конкретного бога интуиции определить трудно, но есть, к примеру, в египетской мифологии такое понятие, как Ка, божество-двойник, «второе я» человека. Это Ка определяет судьбу человека. Следовательно, Ка можно почитать как божество интуиции.

— Блестяще, то, что нам нужно, — сказал Тетка. — Помолимся богу Ка. О, всевидящий и ведущий нас Ка! О, Ка нехмелеющий и всегда умный! Веди нас к танцовщице Бастхотеп, иначе называемой Бастшери! Улови ее для нас в наши сети и не дай уйти от возмездия! Слава тебе, Ка!

После ужина, как и уговорились, мы направились к берегу Нила. Бабенко знал дорогу и вскоре, миновав череду улиц и переулков, мы вышли к набережной, у причала которой стоял уютный теплоходик. На борту его красовалось довольно приветливое название — «Uncle Sunsun» [11].

Ардалион Иванович отправился к директору ресторана и, надо сказать, пробыл у него не менее получаса. Но вот, наконец, мы сидели на борту судна за столиком в самом углу, в некотором отдалении от сцены. Кроме нас здесь пока еще никого не было, официанты сервировали столы, зажигали на столах лампы, становилось уютно.

Но тревожно было у меня на душе, и чем дальше, тем больше. Ресторан располагался на палубе под тентом, дул теплый, приятный ветерок, смеркалось, справа и слева в Каире зажигались огни, город вступал в свой, уже известный нам, эйфорический ритм ночной жизни, запахи из ресторанной кухни доносились самые блаженные, а меня грызло предчувствие большой беды и опасности, которые вихрем пронесутся по моей жизни, круша и ломая все на своем пути.

Ардалион Иванович, как человек, который пьет много и предпочитает разные напитки, приказал принести еще несколько бутылок вина. Он охмелел и, в отличие от меня, жизнерадостно веселился, доверяясь своей интуиции.

Наконец, ресторан почти полностью заполнился, на сцену вышли музыканты, зазвучали барабаны, бубны, дудочки и флейты, исполняя нечто арабское, призванное взбодрить и приготовить собравшихся к началу представления.

— Э, да мы плывем! — воскликнул Николка.