Звездное вещество

– Очень тревожные, Сергей Юрьевич. Двойня. И были какие-то тревоги как раз с кардиограммой. Рожать пришлось в Москве.

– Ах, вотпочему я не нашел этого в ее карточке! Надо сказать вам крепко посчастливилось. Вы могли бы лишиться всех троих, если бы декомпенсация стеноза началась во время беременности. У вас сы­новья?

– Дочери... – ответил я пересохшим горлом. Встало перед глаза­ми, как выходит Женя в день выписки в вестибюль роддома и передает мне на руки два одинаковых свертка безмерной ценности...

– Вы не знаете, Евгения Максимовна в детстве не переносила ревматизм?

Что спрашивает Сергей Юрьевич? Ах, да! Ну, конечно же... Де­вочка в стеганых бурках и не очень целых галошах ходила в городе Иванове в школу по снежной каше. И была у нее страшная ангина, и распухали суставы. Старшая сестра едва выходила ее в тот раз, и наня­лась на лето в судомойки в крымском санатории, чтобы прогреть сво­ей Женьке косточки... Я рассказал это Сергею Юрьевичу.

– Похоже, что это была как раз атака ревматизма, – сказал врач.

– Неужели она заболела еще тогда? Не может быть! Она же была в юности отличной спортсменкой. Гимнастка-перворазрядница.

– Может, Александр Николаевич. Еще как может! В зрелом воз­расте, в замужестве, она жаловалась на боли в суставах?

– Да, сразу же после родов – поясничные боли. Все последующие годы мы уходили от этих болей тем, что летом "прогревали косточки", по возможности – у Черного моря.

– Хорошо, что вы уберегли ее от повторной атаки ревматизма, сейчас явных признаков его нет. По крайней мере, я не могу его обна­ружить доступными мне методами.

Сергей Юрьевич, скажите прямо, что нас ждет. Будет хуже и хуже?

Да, если не принять самых решительных мер. Видите ли, бо­лезнь вышла из стадии компенсации. Значительного застоя крови в легочной вене пока незаметно. Однако же, одышка – его передовой гонец. Сейчас мы приостановим развитие декомпенсации терапией. Выпишем ее, когда справимся с одышкой. Но на какой срок левое предсердие откроет новый кредит, никто вам не скажет. В любой мо­мент все может снова пойти в разнос. Мой вам совет – решайтесь на операцию и как можно скорее.

– Это та операция, которую делает в Киеве профессор Амосов? -спросил я растерянно. – Но ведь к нему не попасть, Сергей Юрьевич, люди стоят в очереди годами.

– Зачем ездить так далеко? Комиссуротомию клапана и на Пироговке делают успешно. К ним, правда, тоже непросто попасть. Но не­обходимо, Александр Николаевич, нет у нас с вами другого выхода.

Мне вдруг увиделась Женя на операционном столе. И словно бы по моему сердцу в этот миг прошлось холодное блестящее лезвие скальпеля. Почувствовал, как омертвела обескровленная кожа моего лица. Судорожно вздохнул, пытаясь усилием воли прогнать весь этот ужас... -

– Мужайтесь, Александр Николаевич, мужайтесь. Такова реаль­ность.

– Сергей Николаевич, а риск операции... Он очень велик?

– Что вам сказать? Любой порок сердца – не подарок. Но мит­ральный стеноз – зверь особенный. Не скажу о вашем случае, для этого нужна более строгая диагностика, но бывает, что риск от операции много меньше, чем от прогрессирования стеноза. Без операции – ги­бель верная и в муках. Тахикардия и одышка даже в покое, жуткие грудные боли, кровохарканье. Поверьте мне, операция может решить дело кардинально. Доживете вместе до золотой свадьбы!

Демонстрационные плакаты были расцвечены гуашью. Диаграммы, графики, таблицы – все в цвете, прямо райские кущи какие-то. вновь стоял перед знакомой, почти неизменной год от года, аудиторией и не волновался. Это был уже пятый мой Озерный семинар, и на каждом был у меня неизменный "фураж"... Но никогда еще за эти го­ды предмет доклада не был так объемно виден моему внутреннему взору. То, что называлось "динамикой УТС в водородно-литиевой плазме на основе эффектов схлопывания", жило, мерцало и двигалось в моем воображении сотнями сложнейших зависимостей и связей. Нельзя было что-либо тронуть без того, чтобы вся картина не отклик­нулась так или иначе на это изменение. И я сам словно бы находился в центре этого мира, края которого терялись где-то за пределами прояс­ненного, понятого и прочувствованного. Как раз туда, за пределы "обжитой ойкумены", и намеривался я заглянуть в прогнозной части своего доклада. Но прежде надо было дать аудитории представление о "возделанной" части наших владений... Жалел, что не имеется ника­ких средств и возможностей передать слушателям ту красоту, что ви­дится моему внутреннему зрению...

Старался говорить просто, не прибегая к метафорам и сравнени­ям, которые и меня самого порой уводят от сути. Только характери­стики самых основных взаимозависимостей, только опорные цифры количественных оценок и логика, хотя бы и схематичная, логика внут­ренней жизни сумасшедше сложных явлений в схлопывающейся плаз­ме... Бердышев, сидя на своем стуле совсем рядом, слушал напряженно и собрано. Он сам потребовал от меня именно такого доклада. Нужно ведь было выполнять личное указание министра о разворачивании программы работ с тем, чтобы поскорее выйти на брейкивен и на про­мышленный термояд!.. В прогнозной части я ставил одни только во­просы. Непонятно то, непонятно это. Прежде всего, нужно понять и прочувствовать этот самый "реактивный уип-эффект", который чувст­вуется за всеми этими непонятностями. Вот здесь можно прощупать физику явлений с помощью ЭВМ, не прибегая к сложному эксперимен­тированию. А вот здесь простые эксперименты не помогут – необхо­димо проведение планируемого эксперимента по методу Монте-Карло, поскольку явления носят не только неустойчивый, но и откровенно статистический характер. Вот когда мы выполним весь очерченный в данном докладе объем исследований, может быть, нам и станет яснее в какой стороне искать брейкивен.

– Все? – спросил Бердышев, не скрывая недоумения. – А где же прогноз, Александр Николаевич? Где научно обоснованный прогноз? В каком году от рождества Христова мы дадим стране промышленные источники энергии УТС?

– Как я уже доложил, мы не видим физических ограничений для достижения брейкивена, это самое главное – рано или поздно мы до него дойдем, Владислав Петрович. Как в свое время пришли к перио­дическому уип-эффекту и циркотрону. Как справились с преждевре­менным разогревом лития протонами. Как научились выводить ядра гелия из зоны реакции. Точно так же мы вскоре обуздаем и "реактивный уип-эффект"! Мне представляется, что естественное раз­витие научного поиска, а не запланированная штурмовщина, должно остаться стилем нашей дальнейшей работы... Это неизбежность, Владислав Петрович, поверьте мне!

– Вы мне эту философию бросьте, Величко! – рассердился Берды-шев. – Вы будущий начальник отдела. Странно слышать, что вы соби­раетесь править телегой, отпустив вожжи!

Я увидел, как по лицу Стаднюка, сидевшего за ближайшим сто­лом, пронеслось какое-то сияние, вроде полярного, что ли. Гера Лат­ников, единственный представитель "стаи" на Озерном семинаре, смотрел на Акелу с тревогой. Я улыбнулся ему и подмигнул.

– Владислав Петрович, – сказал я достаточно настойчиво, – как будущий начальник отдела, я вот и прикидываю сейчас, как организовать работу, чтобы исследования были не стихийными, но в то же вре­мя и не зажатыми в тиски, открытыми на поиск и творчество.

– Ладно, Величко, поговорим об этом после семинара! – Сказал Бердышев. – Анархии все равно не будет! У кого есть вопросы к док­ладчику?

Вопросов оказалось только два.

– Публиковались ли где-нибудь доложенные здесь материалы?

– Да, но только в закрытых сборниках нашего НИИ. К сожале­нию постоянная нехватка времени и секретность материала не позволили пока выйти в центральные издания. Но ведь авторитет нашего сборника высок! У тех, разумеется, кому он доступен.

– А почему ты думаешь, Саша, что именно на вашей ветке дерев УТС созреет золотое яблочко, завещанное Арцимовичем? – спросил Царев.