Третья истина

– Александрин, я – тут, если ты…

Фокус с дверью не прошел, и тихий голос Виконта потонул в потоке бессвязных ругательств, обрушенном дядей на голову Лулу. Лощенный офицер не гнушался солдатскими оборотами. Но Лулу теперь молчала, словно проглотила язык, она только подбежала к противоположной стене и вскочила на подоконник в тот момент, когда дядя докрикивал:

– Я солдат вышкаливал, тряслись передо мною, по струнке ходить будешь, руки целовать заставлю!

Как это ужасно – при Виконте! Пусть замолчит, пусть замолчит этот Петр, пусть лучше потом накричит на нее…

– Мерзость какая, – будто с удивлением произнес Виконт, поднялся с пола и подошел к Лулу:

– Почему ты так одета, Cаша, куда-то собралась? Спустись с подоконника, пойди, пожалуйста, в свою комнату. Побудь там немного, если не затруднит.

Лулу обратила внимание сразу на три вещи: он не подал ей руку, не помог спрыгнуть с высокого подоконника, произнес фразу слишком вежливую для обычного распоряжения, но главное – на-звал Сашей! Она спрыгнула сама и остановилась, не решаясь пройти мимо поперхнувшегося на полуслове и застывшего около брусьев дяди. Виконт еще раз чуть заметно повел головой, указывая на выход, отвернулся и подошел к Петру.

Лулу, конечно, тут же вышла, по инерции прошла несколько шагов, и вернулась, застыв в нерешительности за дверью. Что будет? Дядя такой разозленный, а Виконт, наоборот, какой-то неестественно спокойный…

– Судя по набору слов, вы искали здесь своего денщика? Не для ребенка же это предназначалось?

– Откуда вы здесь взялись? – Лулу различила в голосе дяди некоторую оторопь и еще что-то, хотелось думать, что испуг. – Что вы, черт возьми, вечно суетесь…. Племянница мне нагрубила… она распущена… я вправе…

– Девочку раз и навсегда оставь в покое. Не нарывайся.

– Похоже на дежавю, Шаховской, ты как будто снова пытаешься защитить чью-то честь, или и здесь есть о чем догадаться?

– Не трудись с догадками. Виктор поручил присмотреть за домом и семьей в его отсутствие. В том числе и за детьми, – голос Поля продолжал быть угрожающе спокойным. – Именно поэтому – не распускай язык и будь корректен, а лучше держись подальше. Особенно от девочки. Надерзила – сообщи мне, я разберусь.

– Как всегда, Шаховской, много о себе мните! – Лулу по звуку шагов поняла: дядя двинулся к Виконту.

Ей надо, наверное, войти и сказать, что она, вправду, ужасно надерзила – перевести внимание дяди на себя. Или так будет хуже? Она потихоньку приоткрыла дверь. Оба они стояли к ней боком. Дядя – очень близко к Виконту. Лиц было не разглядеть.

– Повторяетесь, – Виконт подбавил в голос равнодушия. Лулу ясно чувствовала, что именно подбавил, а не получилось так само собой. – А я повторять не намерен. Вы слышали, что я решил. Больше ничего сказать не имею.

Лулу с облегчением перевела дух. Виконт, судя по тону, усмехнулся, а значит, полностью взял себя в руки, и связываться с Петром не будет.

Верно. Виконт идет к двери. Она отскочила. Господи! Петр что-то говорит ему в спину. Лулу теперь у противоположной стены и до нее долетает только непонятный обрывок:

– Да, вы не теряетесь, Шаховской! Широта вкусов! И так удобно – опять в доме! Далеко не ходить…

Виконт останавливается, разворачивается на каблуках. Тихо, сквозь зубы, говорит:

– Тебе лучше замолчать.

Петр отвечает что-то неразборчивое. Слышно только : «...в точку...» Виконт подходит к Петру почти вплотную:

– Что ж, ты сам напросился. Я, видит Бог, не хотел.

Дальше в полуоткрытую дверь видны как бы мелькающие кадры синематографа. На лице дяди тает ухмылка и проступает страх. Ладонь Виконта мелькает где-то возле шеи Петра. Петр шатается. Теперь у него лицо бессмысленное. Виконт берет его за руку выше локтя, подталкивает к мату …

Лулу, плохо понимая, что происходит, отбежала и прилипла к стенке коридора. Из зала не доносилось ни звука. Дверь широко распахнулась. Шаховской вышел быстрым шагом, сосредоточенно глядя в пол. Дядя вслед за ним не появился. Лулу кинулась к Виконту:

– Идемте, пожалуйста. Не оставайтесь с ним больше! Если из-за меня что-нибудь случится… Идемте, он сейчас выйдет!

Ей, перепуганной, мерещились драка, бой, дуэль со «смертоубийством», как выражается тетя. Единственная мысль владела всем ее существом: увести Виконта подальше от Петра. Со стороны это, наверное, выглядело странновато: она то трясла его за плечи, то тянула за руки, а он смотрел на нее вопросительно, не сопротивляясь, словно ожидая, когда это кончится.

– Так-то ты ушла, когда просили по-человечески! Запомню, – наконец без малейшей эмоции заметил он, когда Лулу выдохлась. – Ну, пойдем, раз хочешь. – Они прошли молча несколько шагов.

– А в чем, собственно, дело? Что может случиться? Зачем ему выходить? Остался покурить. – Теперь он смотрел на нее с таким сверхпростодушным изумлением, что если бы перед этим взгляд Лулу не упал на побелевшие костяшки его сжатых в кулак пальцев, она бы усомнилась в себе, могла вообразить, что вообще все ей привиделось, а она зачем-то трясла и тащила прочь спокойно прогуливающегося человека.

– Правда, ничего не будет?

– А что может быть, я спрашиваю? И не к чему такие сильные средства. Ты же просто так покалечишь меня ненароком. Я сам хотел предложить: пойдем, погуляем, покатаемся, просто поговорим, наконец.

– Я ничего не буду говорить про то, что было. Я не могу. Он такие слова произносил…

– Забудь. Не останавливайся, пошли. Или это кружевное сооружение не для прогулки? Сбегай, переоденься. Красиво, красиво, это я так, от зависти.

Сбегав в комнату, Лулу, или, как она теперь о себе робко думала, Саша, прикинула, чтó сказать Виконту об ее отношении к Петру. Ей трудно было принять переход к шутливому тону, который так явно, служил просто прикрытием совсем другого настроения.

Он дожидался, сидя на ступеньках крыльца и протирая платком свою плоскую фляжку. Завидев ее, встал и энергично махнул рукой:

– Поторопись, время уходит. Я час назад имел неосторожность пробудить Алексея Кондратьевича Пузырева от сладостных снов. Если мы немедленно не перехватим, этот варвар отправит благородного Арно по хозяйственным делам.

Саша, едва подойдя, выпалила, как будто с разбегу в прорубь прыгнула:

– Я все знаю про вас и про… этого. Что вы – враги. Я больше близко к нему не подойду, ни за что в жизни. Я его ненавижу. Он приехал и все… просто невыносимая жизнь началась. Вы совсем другой стали…Такой, переживающий… Не переживайте из-за него, а то очень, очень грустно становится. Он уедет же когда-нибудь и все будет по-прежнему. Потерпите, Виконт!

Виконт вновь сел на крыльцо, сорвал цветок вьюнка, оплетавшего перила и, не отрывая от него глаз, после некоторого молчания, спросил:

– А тебе это «по-прежнему» нравилось? Все беды принес, по-твоему, Петр? Убрать его и все станет хорошо? Других неприятностей ты не замечаешь?

– Я не знаю, но до него вы были действительно веселый, правда?

– Ну, если я веселился, что ж говорить? – и заметив, что Лулу хотела еще что-то сказать, добавил:

– Не надо, Александрин, оставь. Это сложнее, чем ты думаешь… И не слушай ты сплетен, пожалуйста! – с досадой заключил он, и опять поднялся со ступеньки.

– Ладно, пойдемте скорее. Мы же торопились за Арно, – вздохнула Лулу: он не хочет ее сочувствия, не хочет делиться с ней и объяснять. Маленькой ее считает или ненадежным другом?

Виконт, хоть и поглядел сверху ей в лицо, приспустив веки, но разбираться в его выражении не стал, а сказал уже на ходу:

– Так, за пустяками можно забыть о самом главном. Где они? Арно и Пузырев? – он еще раз глянул на нее, дотронулся до ее плеча и добавил: – Мы во всем разберемся, м-м?

Она не успела отозваться, тишину взорвал пронзительный крик:

– Все! Хватит! Натерпелась я досыта! Евдокия Васильна уедет – и коли с собой не заберет, минуты тут не останусь. Мало, что Домне Антонне не угодишь, только тебя не хватало! Вот уж истинно, не так паны, як пидпанки! Ехидна ты Верка, ехидна сущая! – Захлебывающийся Тонин голос мог разбудить всех лежебок в Каменской. Вера загнусавила в ответ тише, но достаточно разборчиво: