Судьба офицера. Трилогия

- Я даже не рассмотрел ее как следует. Показалась мне испанской аристократкой. - Кубанов засмеялся и подмигнул Оленичу: - Не удивлюсь, если и у нее окажется гордость выше красной черты. Ошибаюсь?

Гордей Михайлович громко засмеялся:

- Пожалуй, не ошибаетесь. Может, не испанская сеньора, но чертики в ее норове неистовствуют.

Андрей сказал:

- Позову ее.

21

Людмила в своей спальне одевалась.

Андрей постучал, и она спросила:

- Кто?

- Я, Андрей, - полушепотом ответил он.

- Входи.

Люда стояла перед зеркалом полуодетая и, прижав белое платье к груди, смотрела на него, остановившегося у Двери: он никогда не видел ее полуобнаженной, ее стройных ног, тонкой талии и даже распущенных, неубранных волос, которые громоздились огромной копной и падала волнами на плечи и спину - тоже не видел.

- Закрой дверь, - тихо произнесла она.

Быстрыми, привычными движениями она надела платье.

- Подойди ко мне, - попросила она.

Андрей послушно приблизился к ней, все еще не преодолев оглушившего его волнения, и, не в силах отвести от нее глаз, молча стоял: ему казалось, что сейчас его свалит головокружение. Люда улыбнулась, как улыбается красивая женщина, зная, что ее разглядывает мужчина, что она поражает этого мужчину и что ей самой очень приятно быть такой. Она улыбалась, словно говорила: «Видишь, какая я, а ты этого не замечал, и теперь сам растерялся, а я ведь существую для тебя, и поэтому я такая…»

- Ну что за колдовство! - прошептал Андрей, прижимая к себе Людмилу. - Я словно во сне и боюсь проснуться…

- Застегни, пожалуйста, на спине пуговичку. - Женщина тихо и счастливо смеялась.

Потом стала расчесывать волосы, водя гребнем по ним множество раз, пока они не начали сиять. Затем взяла поясок и набросила на бедра. Это так подчеркнуло талию, что Оленич только удивлялся: откуда она знает все эти тонкости? Это же целое искусство! И чтобы достичь такого эффекта, нужно быть мастером!

- Включи люстру, - попросила она, хотя возле трюмо довольно ярко светил торшер.

Андрей подошел к выключателю, включил свет и обернулся. Белое платье плотно облегало фигуру, темные волосы переливались мельчайшими искрами, как разноцветными микроскопическими блестками. На шее сверкала золотая цепочка, а прицепленный к ней камешек переливался, играя гранями на ярком свету. И Андрей не мог понять, что это за камешек, какого он цвета. Где-то в глубине его, как будто внутри, сиял яркий луч, как сгусток ослепительного света, и был этот сгусток то ли фиолетового, то ли темно-синего, замешанного на золоте огня. Андрей заглянул в глаза Люде и увидел в них тоже таинственный темно-фиолетовый отблеск драгоценного камешка. Какой крохотный кристаллик, а как сверкает! И идет свет из его таинственной глубины. Отступив от Люды, Оленич снова взглянул на камень, покоящийся в вырезе платья и смугло-матовой коже - он уже излучал торжественный голубой свет.

- Как я тебе? - кокетливо спросила Люда.

- Нет слов… Представляешь, я даже оглох, ослеп, отупел от твоей красоты.

- Не дури, Андрей, - спокойно сказала она. - Это на тебя не похоже.

И вдруг начала снимать белое платье.

- Зачем?…

- Я надевала специально для тебя. Хотела тебе показаться и потом снять. Только для тебя.

Какая- то дикая, неосознанная сила взъярилась в нем: неожиданно для самого себя он поднял Люду на руки…

- Что ты, что ты! Андрюша… Тебе нельзя поднимать…

Но сквозь звон в ушах он лишь услышал, как полураскрытые губы шепнули:

- Свет…

И ее рука потянулась к выключателю…

…Рядом с трюмо спокойно светил торшер.

Людмила молча и торопливо надевала вечернее черное платье, которое тоже шло ей, но которое украло ее юность. Если в белом она была похожа на светлую и невинную невесту, то в черном - на женщину, хоть и молодую, но все же на женщину. Привела в порядок волосы, чуть припудрила щеки, подкрасила губы.

- Можешь меня вести и представлять своему другу.

Людмила подошла к нему и кокетливо подала руку:

- Но ты, как мой кавалер, обязан привести меня сюда после вечера. Договорились? Стыдно мне будет уходить одной.

- Согласен! - ответил Андрей и подставил ей локоть.

Они уже стояли на площадке второго этажа, когда внизу, в гостиной, раздался шум, послышались звонкие Девичьи голоса, восторженные мужские восклицания. Это появились девушки - Мирослава, Витина подружка, и Галина.

- Давай немного подождем, - промолвила тихо Людмила.

И он понял, что заговорило ее тщеславие: она не хочет являться незаметно, а появиться так, чтобы привлечь внимание. А пока все были заняты юными студентками, внимательно осматривала Андрея: поправила ему китель - сзади он топорщился, вытащила откуда-то свой душистый платочек и вытерла ему лоб от капелек пота и наконец легонько прикоснулась губами к его щеке, стараясь не испачкать губной помадой.

- Что ты со мной вытворяешь сегодня? - спросил он.

- А когда же мне проявить свою нежность? Вчера было рано, завтра будет поздно. Тем более, что ты только вчера полностью освободился от давних клятв и обязанностей. Значит, я вправе рассчитывать на твое внимание ко мне. Согласен?

- Возражений нет.

- Ну, пошли.

- Я пойду вперед. Подготовлю общественное мнение.

Только Оленич вошел в гостиную, как его заметил Криницкий и сразу же подошел:

- Почему один? Повздорили? Или она закапризничала?

- Да нет, все в порядке. Сейчас она спустится.

К Оленичу подбежали девушки, затараторили, перебивая друг друга.

- Неужели вы и вправду уезжаете? - спросила Мирослава.

- Нам с вами всегда было интересно! - призналась Галя. - Никто так нам не рассказывал о войне, как вы. О пулеметных тачанках, о конях…

- А правда, что этот человек - ваш фронтовой друг?

- Да, мой верный товарищ, - все же успел он ответить на один вопрос.

А Галя тут же:

- Он из Москвы? Да? Москвичи все такие добрые, общительные!

У Мирославы вдруг вырвалось, кажется, ненароком:

- И Витя скоро поедет!

Оленич взял тоненькую руку Мирославы:

- Не печалься, Слава. Он едет в военное училище, станет военным, офицером. Это настоящее дело для мужчин. И я буду очень рад, если вы сохраните свою дружбу. Я на тебя надеюсь, Мирослава.

Девушка покраснела, но все же пробормотала:

- Мы договорились с Витей переписываться.

«Какая она еще юная! - растроганно подумал Андрей, оглядывая тоненькую, как лозиночка, фигурку Мирославы. - Сколько же ей? Лет семнадцать, не больше. У нее все юное, прекрасное…»

Девочки уже освоились и стали просить музыки. Витя и Эдик о чем-то горячо разговаривали, Николай Кубанов что-то доказывал Гордею, но на полуслове запнулся… Оленич оглянулся: в зал вошла Людмила и легкой походкой пошла прямо к нему. Все сразу умолкли, Кубанов тряхнул седым чубом и произнес:

- О, всевышний! Что делаешь со мною? Зачем на старости лет я должен видеть самое великое твое чудо? Почему ты не явил мне его чуть раньше?

Людмила величественно, по-царски властно протянула руку в направлении Мирославы и Гали и промолвила:

- Настоящее чудо - вот эти две юные богини! - И потом, нахмуря брови, грозно спросила: - Кто привел сюда этих сказочных красавиц, чтобы посрамить меня, хозяйку этого вечера?

Андрей первый захохотал, смеялся Кубанов, смеялись все, кто был в комнате. Смущенный Витя подошел к ней и, виновато подняв на нее глаза, сказал:

- Людмила Михайловна, я дерзнул… Думал, вам будет приятно. Ведь они ваши поклонницы!

- А, ну тогда пусть остаются, - смилостивилась Криницкая.

А Галина сказала:

- Ах, Людмила Михайловна! Я перед вами как статистка перед примой.

- А почему молчит юная фея?

- Я все время разговариваю с вами - в мыслях. Неужели вы не видите, не слышите, что я молюсь на вас?

Людмила Михайловна гордо повела глазами по лицам присутствующих и спросила: