Майданутые. Том 1. Раскол (Украина 2013 года). Кн.1 Братья (СИ)

В целом, в квартире чувствовался уют и шарм хозяина. Напротив входа в гостиную, стоял электрический камин, отделанный под красное дерево. По обе стороны от камина стояли дешевенькие, но мягкие и уютные кресла. Над камином висели три картины с изображением бегущих лошадей. При входе в зал, на полу по обе стороны двери журчали и мигали подсветкой два декоративных фонтана, которые создавали иллюзию водопада – все Беленчуки заразились от Олега Аникиевича шумом воды: он успокаивал и умиротворял. По центру зала, к приходу братьев Сергей Аникиевич разложил стол и сервировал его. Каждый из братьев тянулся к эстетике, поэтому семейные посиделки на тесной кухне уже давно канули в лету. На столе под спиртные напитки и соки стояли бокалы с сохранившегося с советских времен хрусталя, для блюд использовалась посуда из чешского сервиза, купленного в Москве еще в 70-е годы советской власти. Мельхиоровые ложки, вилки и ножи как в ресторанах лежали на салфетках по обе стороны тарелок. Подчеркнутая симметрия расставленной посуды указывала на педантизм и пунктуальность хозяина. Из старенького магнитофона пела русские народные песни Елена Ваенга, новое увлечение Беленчука старшего. Пела действительно душевно и проникновенно.

Олег полулежал в кресле возле камина и рассматривал корешки книг, стоящие на полках серванта: в свое время, как и старшие братья, он их все перечитал. Сергей с Володей заканчивали накрывать на стол.

- Сережа, чтобы ты не говорил, но есть у тебя что-то общее с англичанами: раритетная обстановка в квартире, буквоедство, тяга к ненужным вещам. Они точно также любят все тщательно расставлять, соблюдать какие-то пропорции и симметрию между предметами.

- Ничего, когда квартира перейдет Ане или внуку, весь этот хлам выбросится и уйдет на барахолку. Превратят этот заброшенный островок советской эпохи в современный стиль хайтека – с сарказмом пошутил Владимир Аникиевич.

- В этом заключается природа человека - создавать условия, в которых ему комфортно жить. Для Ани, а тем более для внука, мой стиль – это ретро. Я допускаю, что он им не нравится – воля их, пусть перестраивают квартиру под свои вкусы – с добродушной улыбкой ответил Сергей Аникиевич.

- А как же память о тебе?

- А разве она привязана к вещам?

- Как минимум в отношении к ним.

- Олег, следуя логике твоих рассуждений, мы сейчас должны продолжать жить в шалашах из веток, сохраняя верность образу жизни наших далеких предков?

- Сережа, оглянись вокруг: в этих собранных книгах, марках, брелках, статуэтках – твоя жизнь. Выбросить это все, равносильно лишить её содержания, ведь сколько ты во все это вложил своей энергии, творчества, наконец времени своей жизни. Это насколько нужно не любить тебя, чтобы предметы, которые хранят в себе память о тебе, выбросить или передать в чужие руки? Разве мы рожаем и воспитываем детей не для того, чтобы они развивали начатое нами? Ведь они - наследники, продолжатели нашего рода и наших идей. Какой смысл тогда в детях, если каждое новое поколение станет уничтожать предметы, в которых запечатлена жизнь предшественников?

Сергей Аникиевич остановился, вдумываясь в слова младшего брата.

- Я думаю, что наши наследники не обязаны сохранять вещи, в которые мы вложили годы своей жизни. Важно чтобы они на основе наших достижений строили что-то свое, более совершенное. Они не обязаны хранить старье, уже кем-то использованное. Помнишь, как у нашей бабушки на чердаке хранилась разная рухлядь? Разве чердак - это лучшее место для вещей, которые уже утратили свою практичность? Действительно, с ними связана память о нашем прадедушке, но ведь важна не сама вещь, а память, которая передается в словах и образах.

- Сережа, в твоей аргументации просматривается одно из существенных упущений советского образования. Действительно, какое место в нашей жизни может занимать, например, рассохшееся деревянное корыто, доставшееся нам от нашей прабабушки? В сравнении с твоей новой стиральной машиной-автомат «Sumsung» утратившее функциональность деревянное корыто это хлам, рухлядь, старье. Но может именно из-за того, что ты рассматриваешь деревянное корыто нашей прабабушки как функциональный предмет, мы о ней совершенно ничего не знаем: ни имени, ни фамилии, ни её жизни? Может стоит поменять ракурс восприятия этого предмета и воспринимать его как сакральную вещь? Если бы это корыто хранилось здесь как сакральная ценность, то оно бы как минимум периодически возвращало нас в эпоху нашей прабабушки, задавало вопросы о событиях того времени, о перипетиях прабабушкиной доли. Мы бы показывали его своим детям и внукам, и пробуждали в них осознание глубины корней нашего рода. В окружении подобных сакральных ценностей, в рассказах-легендах об их истории, наши дети и внуки взрослели и представляли наш род не только в ХХ веке, но и в ХІХ, ХVIII. Я уверен, что понимание глубины истории нашей фамилии воспитывало в них большую ответственность, долженствование и патриотизм.

Европейская система образования использует культ старых вещей, потому что пробуждать и укоренять любовь к родине и своему роду на порядок легче на примерах, на тех самых предметах, которые наши дети воспринимают как хлам и с легкостью выбрасывают, а европейские дети ценят, хранят и передают как реликвию из поколения в поколение.

- Олег, разочарую тебя: я посещал дома своих американских коллег и никакого преклонения перед стариной я в них не встретил – включился в разговор Владимир Аникиевич – Однотипные современные дома с привычным для нас «европейским» ремонтом.

- В Америку я еще не доехал, но в домах Франции, Германии, Англии, я встречал трепетное отношение к вещам своих предков. А в некоторых семьях мне показывали вещи, передаваемые в роду от поколения к поколению более 300 лет.

- Возможно, речь идет о фамильных ценностях?

- Не только о них. Это и мебель, предметы быта, даже личной гигиены.

- Братья, я предлагаю прервать нашу дискуссию и сесть за стол – едва дослушав ответ брата, подытожил Владимир Аникиевич – З а вашими рассуждениями наш обед превратится в застывший и непригодный к употреблению хлам, о котором вещает Олег. – Он громко рассмеялся и первым сел за свое место. У братьев давно распределились места за столом. – Кто пьет водочку, кто вино?

- Я, пожалуй, с тобой водочку – усаживаясь на свое место, попросил Сергей Аникиевич.

- Мне вино.

- Наконец-то Сережа, наш младший брат составил нам компанию. Сколько времени мы ему доказывали, что спиртные напитки в ограниченных дозах полезны для организма, а он нам не верил. Но стоило ему съездить в Англию, как буржуи с легкостью убедили его в том, о чем мы долдонили ему с первых проблесков его сознания.

- Просто я своими глазами увидел 85-летнюю бабушку и её ритм жизни, и в очередной раз убедился в том, что без впечатляющей доказательной базы слова пусты и поверхностны. Ваши советы, особенно в молодости, не всегда мне шли на пользу. А моя хозяйка в Англии, которая на протяжении жизни в обед выпивала бокал красного или сухого вина (в зависимости от настроения), а вечерком у камина, грамм пятьдесят хорошего виски или коньяка, в свои 85 лет выглядела лучше 60-летних украинских пенсионеров. Это сравнение убедило меня в том, что если к спорту и правильному питанию я добавлю умеренные дозы хорошего алкоголя, то мне это точно не навредит.

- Братишка, а как понять твою фразу о недоверии к нашим советам в молодости? – разливая спиртное по рюмкам и бокалам, улыбаясь чему-то своему, переспросил Владимир Аникиевич. – Когда это мы с Сережей тебе что-то плохое советовали?

- Судя по твоей ехидной улыбке, ты и сам все хорошо помнишь. Например, как арбузы на бахче учили меня воровать. Лбы здоровые, сторожа заранее предупредите, я только доползу, а он тут как тут. Два раза от страха чуть в штаны не наложил. Один раз бежал так, что кеды со штанами по дороге потерял, так домой в одних трусах и вернулся. Это потом, когда немного подрос, сторож дед Иван мне во всем признался. А ведь я до последнего думал, что сам виноват, где-то сплоховал и вас подвел. Мучился, переживал.