Остров традиции

– Бедняжка… изголодался. Вы, поди, и меня готовы съесть – зажралась столичная барыня! Удачно замуж выскочила… А вы помните… Анхен, ты помнишь – я к вам как-то пришла, и твоя мама кормила нас руликами… Божественные рулики, атас просто… Были же времена…

Анна наизусть отбарабанила рецепт приготовления руликов. Конрада – мы помним – ещё в губернском центре забодали тени прекрасной эпохи. Процесс поглощения пищи занимал его не в той степени, в какой он изображал – на самом деле он исподтишка наблюдал за обеими женщинами, зачем-то сравнивал.

Маргарита – такого же роста, как Анна и с такими же длинными волосами, только блондинистыми и чуть вздрюченными химией.

Обе на редкость вкусно одеты, вот только… Дело такое: перед Маргаритой всегда стояла дилемма: одеваться как надо или как Анна. Из-за этих колебаний её внешнему образу всегда не хватало цельности.

Руки Маргариты движутся плавно-суматошно, как у сурдопереводчицы. Руки Анны – если движутся, то плавно-беспрекословно, как у кандидата в президенты от феминистской партии. Жесты Маргариты – для текущего момента, жесты Анны – на века.

И пока Анна бродит по просторам вечности, Маргарита без умолку тарахтит:

– Вы небось думаете, мы там, в столице бублики жрём, а провинции оставляем дырки от бубликов? – так никто не думал, но никто и не протестовал. – Вы сегодняшним ужином обязаны только предприимчивости моего мужа, а так… я талон на картошку полгода не могла отоварить, наконец, в очереди три дня отстояла, с перекличками там… ужас! Все звери… А у кого дети? Грудью кормить врачи запрещают, а от детского питания одни воспоминания… Ну, я всё о грустном, наверное, аппетит всем порчу… А вы кстати знаете – вакцину нашли от СПИДа. За океаном. У нас об этом ни гугу, ведь валюты нету, всё равно фиг закупим…

Когда всё было съедено-выпито, богатая благодетельница угостила островитян ещё одной диковиной – настоящими сигаретами «Кэмел» (а не «Верблюд»). Значит, всё же курит, столичная пташка, думал Конрад, предвкушая, как сейчас затянется – и затащится. Но все таски и улёты тут же круто обломились – ещё одна «верблюдина» вспыхнула в тонко очерченных устах Анны.

Женщины мирно дымили. Маргарита верещала что-то о том, как полезно бывает после сытной трапезы попыхтеть сигареткой – наукой, мол, доказано, что никотин связывает и выводит из организма вредные окислы.

А Конрад (почему-то) вспоминал, как однажды мальчиком увидел любимого учителя в дымину пьяным, медлил с затяжкой, и его сигарета сгорала вхолостую.

– Конрад, у вас сейчас пепел упадёт!

– Ммм… – услышала Маргарита.

– Ох, я всех затрахала. Это из-за моих речей вы такой унылый, Конрад?

– Отнюдь…

– Бросьте вы. Я же вижу. Ну что же делать. Я всё о грустном, о грустном… Может, вы что весёлое расскажете? На вас вся надежда.

– Не о чем мне рассказывать, – выдавил Конрад после долгой паузы. Армейский нецензурный фольклор здесь был бы не в кассу.

– Ну расскажите что-нибудь интересное из вашего прошлого.

Конрад очень нехорошо захихикал.

– Экий вы, однако, скрытный… Вот Анхен такая же. Молчит, как партизан. Даже о вашем настоящем не хочет мне докладывать. Редкое качество для женщины – уметь держать язык за зубами…

Конрад закивал головой в знак согласия.

– Вы простите, я такая приставучая… Уй, я, знаете, патологически любопытна… Вот мне кажется – вы писатель. Сидите здесь, в идиллической глуши и пишете свою самую главную книгу… Я угадала?

Смех Конрада вновь ничего хорошего не предвещал:

– Ну да, я пишу… роман без слов.

– О Господи. Как всё грустно. Кругом – сплошная немота. В прошлом, в настоящем… и для будущего не останется ни слова.

Конрад пожалел, что сморозил очевидную глупость. С такими резче надо.

– Вы, милочка, на меня поменьше внимания обращайте. Берите пример с вашей подруги.

Анна невозмутимо попыхивала сигареткой.

Не обращать внимания… – свободные ассоциации несли Маргариту Бог знает куда. – Да, да, мы привыкли всё принимать близко к сердцу. А так нельзя… Не будем обращать внимания – и всё, глядишь, образуется… Анхен, а ты помнишь?.. Кстати, да!.. Лет семь назад мы ходили на лекцию уфолога… или там астролога… какая разница… их тогда как собак нерезаных развелось… Помнишь, он говорил: скоро будет конец света… Люди, пять лет осталось до конца света!.. Что вы так мрачно смотрите?.. Инопланетяне давно наблюдают за нами… за нашими судорогами, а через пять лет они нас ликвидируют… античастицами обстреляют… и капец!.. И людей никого не будет… кроме… – она поворотилась к Конраду и коснулась порхающей рукой его колена, – кроме жителей этой страны. Они спасутся, они всего-навсего утратят бренную физическую оболочку, а их души… или как там это, Анхен, зовётся?.. астральные тела?.. неважно – вы поняли… в общем, обретут вечное блаженство…

Конрад опять вспомнил свой вояж в губернский город и отметил, что апокалиптическим мистицизмом в эру социальных катастроф одинаково одурманены что гэбэшницы, что отъезжантки. Да, одного поля ягодки!..

– …так что может, и правильно, что вы здесь торчите, с места не дёргаетесь… и не надо мне завидовать! Вот перестану быть жителем этой страны, пять годиков покайфую и превращусь в пшик, аннигилирую… а вам суждена жизнь вечная… за долготерпение ваше.

– Ух, накурили мы тут… Давайте откроем форточку, – сказала Анна, выразительно посмотрев на Конрада. Тот покорно исполнил приказание. Студёный вечерний ветер ворвался в комнату. Ночью ожидались заморозки.

– Врр-брр… – поёжилась Маргарита. – Ну, сиверко задул.

– Будьте добры, Конрад, принесите чёрную шаль – в моей комнате висит на стуле, – попросила Анна.

Конрад в этом доме из шалей видел только белую, но послушно сходил, куда ему сказали, и действительно обнаружил там чёрную, похожую по фактуре вязки и по длине, только чуть потеплее, из более толстых нитей.

– Ах, какая чудная шаль, – воскликнула Маргарита.

– Я в прошлом году их несколько связала. А эту возьми, она к светлому плащу и светлым волосам отлично пойдёт.

– Анхен, ты золотце, ты мастерица, – рассыпалась в восторгах Маргарита и нежно обняла Анну. – Что стоите, как дерево, Конрад, накиньте нам на плечи, нам вдвоём под ней места хватит… и не замёрзнем.

Конрад исполнил и это приказание, но как-то неуклюже, и тотчас отдёрнул руки, точно до медуз дотронулся, змеекудрых Медуз Горгон.

Любовно драпируя плечи подруги и драпируясь сама, от удовольствия повизгивая, Маргарита расщебеталась ещё пуще:

– Кайф, тепло-то как… И блохи не кусают. А за окошком дождик шуршит, так здорово… Вы любите слушать дождь?.. Такая музыка!.. Особенно когда уютно и тепло и хочется думать о чём-то приятном… Конрад, да не смотрите вы таким букой. Мороз по коже… – Маргарита плотнее запахнулась в шаль. – Анхен, я его боюсь, он такой у тебя страшный… А вы вовсе не страшный, вы притворяетесь, да?

– Оставь его в покое, – не выдержала Анна. – Он думает о судьбах цивилизации.

– Вот как? В присутствии двух младых прелестных дев забивать себе мозги проблемами злохренючих цивилизаций?

– Меня не волнуют цивилизации, – отмахнулся Конрад. – Они именно таковы, как вы изволили выразиться. В новейшей традиции принято различать между цивилизацией и культурой, – (на последнем слове – ударение).

– Слушайте, по-моему, вы просто академический сухарь. Кандидат в профессора кислых щей. Знаете что… хотите, мы вам сыграем? О! Мы так сыграем… от нашей музыки рыдают камни и каются закоренелые злодеи…

– Я не закоренелый… я перманентно каюсь, – вяло защищался Конрад.

– Так я и не говорю, что вы злодей. Просто очень много думаете. Снимаю перед вами шляпу, но вообще – думать вредно… от этого с ума сходят.

– Бородатая хохма, – поморщился Конрад.

– Нет, это вечная истина. В общем, Анхен, твой постоялец переутомился. Ему нужна музыкальная терапия. Конрад, я вижу по вашему одухотворённому лицу, что вы не против старинной музыки! Пойдёмте… – она крепко стиснула Анну. – Пойдёмте по-му-зи-ци-ру-ем!