Восхождение (СИ)

Эста радостно:

- А по традиции античной, значит, Аид и, стало быть, Элизиум?

- Наверное, все дело, как взглянуть. Там жизнь былая проступает в яви, не вся, а тех, кого мы узнаем…

Легасов, усмехнувшись:

- Да, это ж миф о островах блаженных!

Леонард не без сарказма:

- Так, что ж, и мы погрузимся в нирвану?

Аристей сосредоченно:

- Страна неведомая перед нами. Последняя планеты нашей тайна. Страною света названа недаром. Откроется она – мы спасены, иль парусник, как бурей унесенный, крушение потерпит у порога Вселенной всей. Опасность велика! Но что же в нас из всех земных страстей еще осталось, кроме устремлений к полетам духа и дерзанья?

Леонард с улыбкой:

- Мы можем все погибнуть, и тогда, уж так и быть, погрузимся в нирвану. Иль унесемся в Космос безвозвратно?

Легасов деловито:

- Зачем заглядывать нам в будущее среди великолепия земного?

Леонард заинтересованно:

- Мы можем посетить ваш замок, Аристей?

Диана, переглянувшись с Леонардом:

- Чей замок?

Леонард с гордостью:

- Принца. Здесь его владенья.

Аристей с грустью:

- Мы здесь для встречи со страною света, где прояснится перспектива жизни земной и звездной в прошлом и грядущем, когда часы Земли уж сочтены.

Парусник приводняется в горном озере.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Замок в горах. Аристей за столом; входит принцесса.

Аристей, выходя из-за стола:

- Принцесса!

- Варя я, а не принцесса.

- Как вам угодно. Только я привык, как к имени по природе вашей, что вы принцесса и хозяйка здесь.

Принцесса смеется:

- Я столько проспала и столько снов действительных, как жизнь, пережила сквозь дрему, что, мне кажется, все знаю, где я и что со мною и кто вы, художник чистый, втянутый в борьбу извечную добра и зла невольно, сын феи милой и наследный принц, по сказке, по легенде, примем это, когда в вас мощь волшебная творца столь явна и прекрасна. Но скажите, что в мире? Что в отчизне нашей ныне? Известья СМИ столь противоречивы!

Аристей с грустью:

- Была страна, великая страна, где жизнь исполнена добра и света, как в детстве мир пленителен и нов. Но хрупок юный мир в порывах вьюги чужих страстей, насилья и обмана.

И я провидел столько бед и бурь над нашею страной с ее прорывом к свободе, к свету, будто тьма веков простерлась крыльями ночей над нею, и торжествует Сатана над миром.

К исходу века новый мир, как греза и как заря ярчайшая, в полнеба, померкнет и угаснет, как Афины и Рим в зените славы и торжеств.

- Но отчего?

- Предательством верхушки безумной власти и элиты, впавших в искус богатства, как воры в законе, иль буржуа.

Принцесса:

- И это человек?

Аристей в том же тоне:

- Раздроблена, разграблена страна во имя демократьи и свободы, что торжествует под эгидой США, чей символ - доллар, Золотой телец.

Проторенной дорогою страданий бредут народы мира в никуда.

Проносится гул пролетающих низко самолетов.

Нет, здесь покоя нам уже не будет.

Принцесса в тревоге:

- И над страною света, может быть, нависла та ж угроза, что над нами?

- И к ней нет доступа, быть может, к счастью?

2

Там же и те же. Входит граф Фредерик.

Граф Фредерик в беспокойстве:

- В науках преуспев, земляне стали опасней, чем пришельцы или бури. По всем приметам, высадят десант.

Аристей с улыбкой:

- Уж не вернуться ль, граф, нам в старину?

- Но это не решение проблемы.

Принцесса, окидывая взором горы:

- А что же будет со страною света?

Аристей сосредоточен:

- Нет, речь о наших целях и задачах. Идея воскрешения людей усугубит проблемы на планете, да хуже, чем идеи социализма.

Принцесса, словно не находя себе места:

- Идеи наилучшие для всех, как странно, порождают лишь конфликты и войны; частный интерес и власти, смыкаясь, на Земле чинят террор, опасный для природы и людей.

Аристей вдохновенно:

- У нас не остается, может, к счастью, пути иного, как отплыть в просторы Вселенной как спасательное судно. Ведь образы людей как и живых, так и умерших, носятся по свету, иные уносясь к далеким звездам, летят, как светляки, чтобы сгоречь… Но можно их спасти, с их воскрешеньем, когда их образ сохранился в свете, как в зеркале, летящий среди звезд.

Граф Фредерик с удивлением:

- Свой образ сохранить и в смерти? Значит, условье воскрешенья – личность ты иль нет?

Аристей с улыбкой:

- Да, личность – это образ твой, тобой воссозданный поверх природы, иначе ты исчезнешь без следа, как и животные, с утратой жизни.

Граф Фредерик со смешком:

- Вот и возмездие!

Принцесса с негой сожаленья:

- А дети как?!

Граф Фредерик спокойно:

- А дети – сплошь поди все личности. Подросши, многие себя теряют и не находят в новом возрасте.

Аристей, кивнув:

- И взрослые вдруг проявляют детскость как лучшее, что сохранила личность, и это же проступит с воскрешеньем.

Граф Фредерик:

- Что и преступник?

- Если он успел раскаяться, то есть обрел свой образ, как в идеале жизнь творит художник..

Граф Фредерик, рассмеявшись:

- Так исповедь бывает не напрасна?

Аристей смеется:

- Покаявшись, душа остаться может здесь, на Земле, у мест, ей чем-то близких, но мы о душах, устремленных к звездам как в жизни, так и в смерти, окрыленных порывами к любви и красоте и грустью и тоскою о бессмертье.

Граф Фредерик с усмешкой:

- Не все то любят, я из привидений.

Аристей, всматриваясь в дали:

- Душа твоя и парусник в полете должны сойтись в безбрежнем океане, и ты взойдешь на борт для жизни новой… Так свет творит миры и существа, способные познать его миры, обретши зрение, ему дивиться!

Принцесса, зачарованно глядя на Аристея:

- Чудесно! Воскрешенье во Вселенной! И жизнь твоя - все заново, в условьях, неведомо каких в безмерных далях. Но ты, пусть смутно, помнишь: жизнь была далеко где-то на Земле, прекрасней которой, уж возможно, не найти.

Граф Фредерик смущенно отступает и исчезает за дверью. Аристей и принцесса словно впервые готовы к признаниям, от которых голова кругом.

1

Леонард проснулся с ощущением странного сна, в котором словно соприкасаешься с потусторонним, что всегда удивительно. Ему снилось, что он в России, в Князе-Вяземском, в имении князя Ошерова, но не в барском доме, превращенном в библиотеку и клуб, а в домике на заднем дворе, где поселилась его мать по возращении в Россию. Входят какие-то люди, и он помнит, что во внутренней комнате на диване у печки лежит или сидит княгиня, давно умершая, но живая в его сне. Он выходит на веранду и в окна, занавешанные тюлем, видит, как рабочие строят ограду, перерезая лужайку у самого дома на две части. А неподалеку обширное высокое озеро, словно отраженные в нем облака поднимают его к небу.

Он вышел на крыльцо, и в этот момент все вокруг изменилось: он стоял наверху на площадке мраморной лестницы в пять или семь ступеней, с двумя мраморными львами над полом, тоже мраморным, с чудесной мозаикой, а потолок, всячески разукрашенный лепниной, изваяниями и картинами, уходил в небо. Это был громадный зал, а рядом чуть ли не еще более обширный зал, с красной легковушкой без верха... Никого не видать, хотя присутствие людей ощущается.

Он не успел спуститься по ступеням, как внизу через зал прошла княгиня, помолодевшая, одетая в легкое роскошное платье, и ему стало ясно, что это Рай, где могли воспроизвести интерьеры роскошных дворцов с их убранством, с картинами знаменитых мастеров. Анфилада залов просматривалась насквозь, словно пролетаешь, и вдруг он заметил строительные леса до потолка, какие сооружал Микеланджело для росписи в Ватикане, с лестницами, по которым он решил взобраться наверх, где просияло голубое небо с пролетающими мгновенно белыми облаками.