Оттепель

Трифонов рассердился. На его бледном, пергаментном лице щеки складками стекали вниз, и когда он сердился, складки шевелились.

— Ничего не понимаю, Дмитрий Сергеевич! Да и объяснить трудно. Подрывает авторитет…

— Исправить ошибку никогда не поздно. Соколовского мы знаем не со вчерашнего дня. Человек он вспыльчивый… А работать он никогда не отказывался, это неправда. Взыскания он не заслужил. Так я и скажу…

— Ваше право. И партсобрание вправе не утвердить. Вы ведь знаете, я всегда отстаиваю принципы партийной демократии. Да и насчет Соколовского не хочу с вами спорить — вам виднее… Но факт остается фактом: на бюро вы голосовали за. На вашем месте я не стал бы выступать против. Непоследовательно… Партсобрание все равно утвердит. А вы окажетесь в странном положении.

— В странном положении я теперь. Вернее сказать, в скверном — голосовал не так, как думал… Я собирался поговорить об этом с Деминым. Он вчера приезжал на завод, но я был в цехе, и мне не сказали. Вот так, Захар Иванович…

В машине Трифонов долго не мог опомниться; его щеки продолжали сердито шевелиться.

У Коротеева на заводе большой авторитет. Сегодня — за, завтра — против. Нельзя так! Кто его уважать будет?.. Твердой руки нет. Голованов человек честный и в своем деле разбирается. Но он слишком мягок, размазня… Ясно, что Соколовского следовало одернуть. Но если уж он у них непогрешимый, нечего было затевать историю. Сафонов уверял, что все против Соколовского… Меня их склоки не интересуют. А развалить очень легко… Коротеев не случайно упомянул о Демине. Будь сейчас Ушаков, я не волновался бы. Конечно, Ушаков потакал Соколовскому, но в данном случае он ответил бы Коротееву, что нельзя раздувать историю… А за Демина я не отвечаю.

Вернувшись в горком, Захар Иванович долго думал о разговоре с Коротеевым. Нехорошо, очень нехорошо!. Он вспомнил и толки вокруг скандала с Красновым и десятки жалоб на различные бытовые непорядки. Не умеет Голованов одернуть, навести порядок…

Конечно, беспорядка при Журавлеве было куда больше, но тогда люди говорили о своих обидах жене или друзьям, а теперь они шли с претензиями к Голованову, к Обухову, в горком, и Захар Иванович думал: распустить людей легко. Тогда и производительность снизится, никакое новаторство не поможет… Коротеев депутат, выступает с докладами, на прошлой неделе в «Труде» была его статья. Нельзя же подрывать авторитет!

Прежде было просто: горком мог утвердить — и все. Теперь труднее… Да и Демин не согласится. Странный он все-таки человек, я ему говорю: «Может отразиться на производстве», а он отвечает: «Производство — это люди». Любит щегольнуть фразой. Ему бы писателем стать, а в партийном аппарате это фигура неуместная.

Все в Демине раздражало Трифонова. Худой, одни кости, а ест много, ростом с каланчу, вообще, если посмотреть со стороны, — бегун, призы ему брать. Вот он и бегает — то на заводе, то в мясокомбинате, то на строительстве, причем ни шляпы, ни кепки, спрашивается: если кто-нибудь поклонится, как он ответит? Хитров говорил, что он в цирке вел себя неприлично, хохотал громче всех, клоуны его рассмешили. Другой бы постеснялся, а он о престиже вообще не думает. Самоуверенность потрясающая! Скажи семикласснику, что ему предстоит выступить на школьном собрании, мальчик подготовится, напишет, зачитает. А Демин Первого мая выступил с отсебятиной, да еще при всех на трибуне объяснял: «Народ не любит, когда по бумажке…» Работать стало просто невозможно: два раза в наделю принимает всех, причем каждого усаживает. Зоя теперь не может справиться — приходят и кричат: «Подумаешь, заведующий отделом!.. А почему к Демину можно?..» Ершова раскритиковал: газета будто бы скучная. Стоит кому-нибудь выступить поострее, как он сразу говорит: «Толковый человек»… Можно сказать, сам ищет беспорядка. Не понимаю, как такого прислали?..

Все-таки Коротеев перегнул. Я убежден, что и Демин возмутится: дело серьезное, на карту поставлен авторитет партбюро. Конечно, Демин — ломака, любит попозировать, но что он глуп, этого никто не скажет. Нужно с ним поговорить до того, как его настроит Коротеев…

Секретарша сказала Трифонову: «Никого у него нет, работает».

Демин действительно сидел над ворохом бумаг.

— Я на минутку, есть короткий разговор. Тебе на заводе сказали насчет Соколовского?

— Я как раз над этим сижу. Сложная история… Технику я еще не освоил. Четыре года на хлопке просидел… Ты что думаешь, Захар Иванович?

Трифонов хотел ответить: «Очковтирательство», — но удержался. Хорошо, что хоть раз Демин признался в своем невежестве. Незачем мне вылезать.

— Да, история сложная…

— Интересно, что Коротеев скажет.

Трифонов помолчал, а потом решил, что пора приступить к делу:

— Я утром был на заводе — меня сборочный волнует, опять отстали. Встретил Коротеева. Он мне, между прочим, сказал, что на партбюро голосовал за выговор Соколовскому, а теперь хочет выступить против. Может быть, ты ему подскажешь?

— Что именно?

— Лучше ему не выступать — авторитет подрывает.

Демин пожал плечами.

— Не вижу в этом ничего плохого. Если он считает, что ошибся, почему не признать?

— Так-то так… Но объективно что получается? Во-первых, партсобрание отменит решение бюро. Нехорошо это… А главное — как будут смотреть на Коротеева? У человека семь пятниц на неделе…

— Если он считает, что ошибся, лучше прямо сказать. А парторганизация вправе не утвердить выговор. Устав знаешь?

Трифонов уныло подумал: начинается театр. Подумать только, что это первый секретарь!..

— На работе может отразиться… Если все спускать с рук, там такое пойдет.

Демин улыбнулся.

— Это ты насчет Соколовского? Я вчера два часа у них просидел, немного разобрался. Единственное, что можно поставить в вину Соколовскому, это что он ушел с совещания — расстроился. Да он сам об этом жалеет. Ну, а все прочее басни. Сафонов каждый день бегал к Голованову, наговаривал. Да и Хитров постарался. Придумали, будто Соколовский отказался работать над проектом Сафонова. Чепуха! Мне в конструкторском бюро показали: он поправки внес. Пожалуйста, полюбуйся — семнадцать страничек на машинке. Такое на человека возвести! Безобразие!.. Конечно, он стоит за свой проект, но это дело другое. Голованов говорит, что нужно подумать… А выговор дали зря. Я Коротеева понимаю…

Вернувшись к себе, Захар Иванович добрый час не мог раскрыть папку, которую положила на его стол Зоя. Потом он позвал секретаршу:

— Почему вы написали «в эксплоатацию»?

— А вы так диктовали…

— Я вас спрашиваю: почему у вас «эксплоатация» через «о»? Нужно через «у».

— Захар Иванович, и так и так можно.

— «И так и так» не бывает. Посмотрите подшивку «Правды» — только через «у».

Щеки его ходили.

Дома он не притронулся к еде. Маруся жалостливо сказала:

— Да ты покушай. Это без соли и на пару, ничего тебе не будет…

Он не слышал ее слов и угрюмо вслух подумал:

— Расшатать очень легко, а кому придется налаживать? Трифонову.

Ночью он не мог уснуть — болела поясница, отмирали ноги. В комнате было душно. Маруся спала, уткнув лицо в подушку. А он все думал и думал.

Завтра подскажу Обухову: раз у них такие настроения, пускай на партсобрании выступает покороче да и помягче. Ничего другого не остается. Соколовский теперь совсем распояшется. Черт с ним! Лишь бы беспорядка не было. Коллектив в общем крепкий. Если нажмут на сборочный, выйдут на первое место… Не понимаю я Демина. Кажется, он первый в этом заинтересован. А ему лишь бы позировать. Он и со мной разговаривал, как будто он на трибуне. А кто должен думать о производстве? Трифонов… Потом выскочит какой-нибудь крикун вроде Савченко и начнет обличать: «Трифонов проявил пристрастие и без всяких оснований обвинял Соколовского, Трифонов формально подходит к делу, Трифонов не считается с людьми, он нечутко подошел к Коротееву»… А для кого я работаю, спрашивается? Не для себя. Горохов мне прямо сказал, что я должен по меньшей мере полгода лечиться, оставить совершенно работу. Да я без докторов знаю, что мое дело дрянь… А не говорю. И Горохова попросил: «Никому не рассказывайте»… Я не на экран работаю, как Демин. Хочу, чтобы лучше было, и только…