Яна и Ян

— Тебе нельзя! Ты Же знаешь, что тебе нельзя!

Она пыталась отнять у меня сигареты, но, пока мы боролись, халат соскользнул у нее с плеч, она наступила на него и упала. Я обнял Яну. Ах, какой от нее исходил аромат! Сколько раз он дурманил меня, мои милые «анютины глазки»!

Сигарету я отбросил сам, но она оттолкнула меня:

— Нет, не сейчас… Может быть, вечером…

Я разом отрезвел, и она это заметила. Расстроенный, я все же закурил и заговорил раздраженно:

— Вечером, как тебе известно, мы идем на встречу с кандидатами в депутаты.

— Ты и в самом деле хочешь туда пойти? Стоит ли после такой болезни? Впрочем, поступай как хочешь. — Пожав плечами, она вышла из комнаты.

На собрание мы пошли вдвоем с Лацо. Яна приготовила нам ужин, была спокойна и мила, а потом вдруг заявила, что у нее страшно разболелась голова. По-видимому, она думала, что меня это растрогает и я останусь дома. Но я не мог простить ей, что она меня оттолкнула. А кроме того, я истосковался по людям и потому действительно хотел пойти на это собрание. Из кандидатов, за которых предстояло голосовать, я, кроме Веры, знал только троих, а ведь мне наверняка придется еще долго жить в этом городке. И мне было интересно, что за люди будут им управлять, что будет здесь построено в ближайшие годы. Неприятно, что Яну это не интересует. Хотя, скорее всего, она не пошла из принципа.

— Вот они какие, женщины! — горько заметил я, когда мы с Лацо шагали по дороге.

— А что мы знаем о них?! — ответил он со вздохом.

Погрузившись в невеселые раздумья, мы шли через весь город по направлению к агитпункту. Уже издали слышалась музыка.

Вера сидела среди кандидатов. Одета она была в военную форму, а причесана явно в парикмахерской — видимо, успела забежать туда до собрания.

— Ты только погляди, — прошептал Лацо, — жена-то у меня не только знаменитость, но и красавица…

Я никогда не обращал внимания на то, как выглядит Вера. Для меня она была просто отличным товарищем и женой моего лучшего друга. Однако теперь я вынужден был признать, что она действительно хороша собой.

Она казалась очень серьезной и только один раз украдкой лукаво улыбнулась нам. Потом она перестала обращать на нас внимание.

— Мы избиратели или нет? — недовольно ворчал Лацо. — А она нас даже не замечает, будто нас здесь и вовсе нет. Откуда такое неуважение к избирателям? Сейчас я ей это скажу…

Я думаю, он просто хотел повоображать, похвастаться, что имеет некоторое отношение к молодой симпатичной женщине — кандидату в депутаты. Однако он так и не успел к ней пробиться, потому что двери вдруг распахнулись и в зал вошли пионеры — трубачи и барабанщики, а за ними стройными рядами мальчики и девочки в белых рубашках и красных галстуках. Дети промаршировали по центральному проходу прямо к столу президиума. Изумленные люди встали, раздались аплодисменты. Я видел, что многие, особенно пожилые, очень растрогались.

Пионеры подошли к столу, трубачи протрубили приветствие, и Яничка Валашкова, бойкая девочка с белобрысыми косичками, вырвалась из рядов и подбежала к Вере. Та погладила девочку по голове, что-то пошептала ей на ушко, и Яничка послушно вернулась к остальным.

Потом выступила пионерка постарше. Звонким голосом без всякой бумажки она сказала приветственную речь, ни разу при этом не запнувшись. Интересно, смогу ли я так выступать? Вряд ли…

— Пошли куда-нибудь погуляем, — весело предложил после собрания Лацо. — Неохота домой, такое праздничное настроение. Ты не устала? — обратился он к Вере.

— От чего? — засмеялась в ответ она. — Я пока ничего не делала. — Она оглянулась по сторонам: — А где Яна?

— Дома. У нее голова болит, — буркнул я.

— Но я же видела ее в зале! — всполошилась Вера. — Я еще удивилась, почему она сидит не с вами. — Она посмотрела на меня проницательно, но Лацо тут же вставил:

— Предлагаю зайти за Яной, а потом отправиться в какое-нибудь питейное заведение. Давненько мы не веселились! — И он взял нас под руки.

Так мы и шли по городу, весело болтая, однако мысль о Яне не давала мне покоя. Надо попросить у нее прощения. Как давно мы с ней не танцевали! Да, несладкая у нее жизнь со мной. Конечно, надо больше уделять ей внимания…

В квартире было темно.

— Наверное, она спит, — предположила Вера. — Разбуди ее, а я пока переоденусь.

Я осторожно открыл дверь в нашу комнату и нажал на выключатель. Свет залил тахту, постланную… на одного. Моя чистая пижама лежала на подушке. На столе белела записка. «Ян, — писала моя жена, — я решила на некоторое время уехать в Прагу. Не из упрямства, просто мне нужно спокойно подумать кое о чем. Еда на субботу и воскресенье в холодильнике. Яна».

Я побежал на кухню, откуда доносился веселый смех Веры и Лацо — они уже переоделись.

— Когда отправляется поезд в Прагу? Мне надо на вокзал!

— А что такое? — остановила меня Вера и, увидев записку, стала ее читать. — Ну, уговоришь ты ее вернуться домой, а что дальше? Опять она будет тут стряпать и прибирать для всех нас… Нет! Мне давно хотелось с тобой поговорить, да все боялась вмешаться в ваши дела. Но ты-то должен был видеть. Она даже математику не сумела пересдать: все ухаживала за тобой. Тебе об этом она, конечно, не сказала. Вот у нее и накопилось. Так что уж лучше дай ей спокойно обо всем подумать.

— А как же я? — забормотал я.

— Ты? — Вера посмотрела на меня, и глаза ее заискрились смехом. — Ты возьмешь на себя какую-то часть хозяйственных дел. — Она подошла к буфету и достала фартуки. — А теперь приготовим себе что-нибудь поесть: не пойдем же мы в ресторан без Яны! Но троим в кухне делать нечего, так что кинем жребий.

Жребий пал, разумеется, на меня и Лацо.

— Позовете меня, когда все будет готово, — промолвила наша кандидат в депутаты и спокойно покинула кухню.

Лацо подвязал фартук.

— Что мы знаем о женщинах?! — сказал он, открыл холодильник и с меланхолическим видом стал осматривать отделения, где Яна заботливо разложила запасы мяса, сыра, колбасных изделий и овощей. — Я знаю только одно, — продолжал он, — что твоя Янка в самом деле хорошая девчонка, но мы слишком мало думали о ее душе, гораздо меньше, чем она думала о наших желудках. Вот в чем дело, братец, а теперь подлей масла в лук…

Я долго ждала поезда местного сообщения, который подвозил к станции, где можно было пересесть на пражский скорый. Дома буду только к утру, но ничего, как-нибудь переживу эти неудобства. Я даже удивилась, что понятие «дом» для меня — все еще старая пражская квартира, где живут мама и папа, а не новая, где я живу с Яном, Верой и Лацо. А я ведь так мечтала о собственном доме! Но дом — это место, где человек чувствует себя в безопасности, а я сейчас нуждаюсь именно в этом. Что погнало меня из нашей общей квартиры? Не жажда протеста, не жалость к себе, не ревность. Однако Ян, наверное, объяснит мое бегство именно этими причинами. Ну и пусть…

На перроне было довольно противно. Дул сырой, пронизывающий до костей ветер. Я вошла в зал ожидания — там было полно народу, в основном военные. Я сразу вспомнила, что сегодня пятница, они тоже едут домой. Какое счастье, что человеку есть куда поехать! Нашим я скажу, что приехала сдавать экзамены. Не буду их пугать. Очень жаль, что у меня так получилось с учебой. Правда, доктор Коларж говорил, что в Будеёвице у него есть приятель, преподаватель педучилища, который поможет мне устроиться. «Твой друг Коларж готов для тебя на все!» — с какой иронией произнес эти слова Ян, когда я сообщила ему об этом. Но я и сама была удивлена не меньше. Доктор проявлял ко мне действительно дружеское участие.

В зале ожидания стояла докрасна раскаленная печка, от которой исходило приятное тепло. У Яна наверняка печка погаснет, а он после тяжелого воспаления легких. Как только приеду в Прагу, надо будет написать Вере, пусть хоть она последит за нашей печкой…

И вдруг мне опять стало плохо. Жарко натопленное помещение, спертый воздух, запах мокрых пальто и шинелей… Надо поскорее выйти на улицу, на воздух.