Покаяние (СИ)

Фаина как-то слыхала будто некоторые монахини часто потерпали от физических наказаний. Кого-то до полусмерти избили розгами. Кому-то одевали на голову настоящий терновый венец, имеющийся в монастыре именно для подобных целей, и заставляли совершать в нем земные поклоны до тех пор, пока на полу не появлялась не капля, а целая лужа крови. Кого-то оставляли без еды на три и больше дней. За разные по своему роду непослушания применялись и разной степени наказания. Фаина не знала, насколько эта информация, полученная путем послушания на кухне, от падких до разговоров матушек правдивая и в их ли монастыре это происходило. Но проверять это на себе она зареклась. Как бы ни взыграла в ней гордыня или себялюбие, она похоронит их под вечным валуном послушания и повиновения.

- Я бы не была столь категоричной в перечне наказаний, они ведь могут меняться.

- Да, но мы живем по уставу, а в нем физическая расправа за непослушание не значится. Бог этого не одобрит.

- Сестра Анастасия, не поймите меня неправильно, вы вольны делать все, что вам заблагорассудится, только помните – ничто в нашей земной жизни не вечно. А сейчас простите, я должна вас оставить.

Взяв в обе руки две полных корзины свежайших огурцов, во избежание любых наказаний, Фаина поспешила покинуть свою сестру.

- Тоже мне, праведница! Да ты, небось, грохнула кого, а теперь пришла сюда грехи замаливать, вот и нос воротишь от нормальных людей! Так всегда в убогих триллерах бывает. Сама-то не намного старше моего, а строишь из себя столетнюю святошу!

«Отче! Прости ей, потому что не ведает она, что говорит» - тут же пронеслось в голове у Фаины услыхавшей краем уха послание Анастасии.

- Как бы мне хотелось, чтобы ты была права в своих догадках… - чуть слышно прозвучало на тяжелом вздохе.

2

Утро следующего дня началось с покаяния. Фаина в первую очередь отработала щедро начисленные  благочинной Варварой тысячу поклонов. Она добросовестно откланялась тысячу раз. Что, благодаря все той же матушке благочинной, было для нее не ново. После первой своей тысячи, Фаина едва могла выстоять службу. Ей казалось, что все мышцы на спине кто-то умышленно залил слабым кислотным раствором, от чего они моментально воспалились и потихоньку тлели. Позвоночник отказывался поддерживать туловище и на вечерней, Фаина была похожа на шахматного коня, что хоть как-то облегчало ее страдания. Тысячу раз подряд гнуть спину туда-сюда не так легко, как может показаться со стороны. Не десять и не сто, а ТЫСЯЧУ!

 Всякий раз, когда Фаина оказывалась в чем-то «виновной» и приговаривалась матушкой Варварой к поклонам, дабы облегчить собственную участь она мысленно переносилась в свою юность. Она представляла себе, что благочинная Варвара это Виталина Михайловна (ее воспитатель из интерната) поставившая ее на прополку поля в один гектар. Хочешь, не хочешь, а тебе приходится бить поклоны и не факт, что тысячу. Тогда, в свои тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, Фаина привыкла кланяться с сапкой, граблями, и лопатой в руках, а сейчас в свои двадцать три, ей просто нужно все вспомнить.

Все время, что у Фаины уходило на исполнение наказания, она не переставала молиться и не потому, что так было положено, просто она испытывала потребность в этом. Ее первым наказанием было именно прочтение сотни раз «Молитва ко Господу о прощении, заступлении и помощи». Но она даже мысленно не жаловалась и ни о чем не жалела. Только так ей удавалось избавиться от всего лишнего в голове. Так было, когда она не пришла на утрению, не зная, что это недопустимо даже из-за невыносимой боли внизу живота, и ее за это наказали. Когда наслаждаясь прекрасными пурпурными красками неба и моря, не уследила за временем и вовремя не оказалась в своих покоях… Когда позволила себе до обеда полакомиться свежей лепешкой, что было недопустимо. О том, что «перекусы» в их монастыре сурово запрещены, она узнала потом, когда сутки напролет вымаливала за это прощение.

Но в этот раз ей с трудом давались молитвы, мирские мысли настойчиво старались взять верх над всем божественным в ее душе. Фаина все время возвращалась к разговору с Анастасией и к ее интересным взглядам на жизнь. Она никак не могла взять в толк как Господь, служить которому она намерена до конца дней своих, одним дает все, а у других отнимает даже самое необходимое? Решение нашлось само - она обязательно станет ежедневно вымаливать у Отца небесного все для всех в равной мере!

***

Когда делаешь шаг навстречу Господу, ты автоматически обязуешься беспрекословно, с богом в сердце, делать все, что тебе велят старшие сестры. Любая работа в монастыре называется послушанием, начиная с мытья полов и заканчивая выпечкой хлеба. В монастыре кроме монахинь выполнять ее некому. Здесь нет уборщиц, кухарок и доярок. Здесь есть послушницы и трудницы, которые обязаны уметь делать все и даже больше.

Ежедневный труд нисколько не пугал Фаину, так же как и степень послушания. С тринадцати лет она привыкла и к одному и ко второму. Это то, немногое, за что она благодарна интернату. Несколько лет школьного режима из нее сделали отличную послушницу. Тогда, она и подумать не могла, что когда-то суровое интернатовское воспитание сослужит ей добрую службу. Ночами напролет в переполненной комнате общежития, Фаина взывала к Господу, чтобы он поскорее сделал ее взрослой и избавил от жизни впроголодь, от бесконечных уборок городских парков и школьной территории, от вечного рабства на школьных огородах. Сейчас она согласна недоедать, недосыпать, и много трудиться, только бы позабыть эту свою «взрослую» жизнь, будто и не было ничего. Сейчас ее молитвы именно о том, чтобы в памяти стерлось все, кроме детства.

«Кто намеревается вступить в подвиг и желает спасения, тот готов возлюбить все трудности подвига, как бы ни были они велики и многочисленны. Преподобный Исидор Пелусиот (V век)».

***

- Вот еще, я не стану мыть полы! – донеслось из коридора. – Я не за этим сюда пришла.

- Сюда не приходят за чем-то, сюда идут для чего-то.

Фаина, прилежно чистя картошку, с легкостью определила принадлежность сестринских голосов. Возмущалась сестра Анастасия, а спокойным добрым голосом пыталась вразумить ее матушка Алевтина.

Дверь на кухню распахнулась и в нее влетела сестра Анастасия, а следом не спеша вошла и матушка Алевтина.

- Я сказала, что не буду ничего драить! Хватит с меня! – Анастасия эмоционально жестикулировала, а из маленького симпатичного рта, слюна вылетала словно из Ниагарского водопада. – Если «для чего-то», то я вам скажу для чего. Мне нужен всего год, чтобы доказать маман свою самодостаточность и независимость от ее денег. Мне всего-то и нужно, чтобы она, наконец, поняла, что я не очередная ее марионетка! Я и без нее могу прожить! Я не инфантильная взбалмошная глупая и ленивая девчонка, я, прежде всего, личность!

Слушать, как Анастасия противоречила собственным словам действиями, было интересно, но уже привычно. Фаина, улыбнувшись в душе, молча продолжила заниматься делом, как и все остальные.

- Сестра Анастасия, дом Господний не место что-либо кому-либо доказывать. Сюда приходят сестры, которым больше некуда идти, ибо познали они глубокое разочарование в мирской жизни. Либо наоборот еще за нашими стенами почувствовали они душевную потребность всецело служить Отцу нашему небесному. К нам приходят за помощью, а не селятся, словно в гостиницу. Мы все здесь на равных и никто не должен гнушаться любых послушаний, ибо делаем мы это не для кого-то, а для себя. «Трудящийся трудится для себя, потому что понуждает его к тому рот его». (Притчи 16:26) Зачем сестре Марие печь несколько лишних пирожков, чтобы насытить тебя? Зачем сестре Лукерье горбиться над очередной банкой варенья, чтобы зимой им лакомилась та, что все лето отлынивала от послушаний? Почему сестра Фаина исправно исполняет свои послушания, а сестра Анастасия палец о палец не ударив будет есть хлеб насущный?