Тридцать три удовольствия

После обеда, который нам устроили в роскошном ресторане «Ривьера» в восточной части города, мы наслаждались жизнью на одном из лучших александрийских пляжей «Монтаза», расположенном на территории, некогда принадлежащей королевскому дворцу. Напитки здесь на пляже «Монтаза» были представлены в достаточном количестве — среди зарослей пальм и кустарников располагался бар; и Ардалион Иванович дал себе волю расслабиться, купил бутылку виски. На купание в Средиземном море он смотрел скептически. Мы же с Игорем, равно как многие из писательской среды, охотно и много плавали, хотя и вспоминали добрым словом крымское море и море у побережья Кавказа — там вода была чище, чем у берегов Искандериэ. Наплававшись, мы с врачом Мухиным решили тоже прогуляться до бара, но ограничились пивом «Голден Стар», которое продавалось в литровых бутылках, а по вкусу ничем не отличалось от уже знакомой нам «Стеллы».

От пива сделалось еще лучше на душе и в теле. Упоительно было сидеть в удобном пластмассовом кресле, обсыхать под александрийским солнцем и потягивать золотистое египетское пиво, излюбленный напиток древних жителей Кеми. Жаль только Николки не было с нами, но ведь он получил свою долю наслаждений вчера в Луксоре в компании столь очаровательной девушки, в которую он к тому же влюблен…

Я вдруг стал волноваться за Николку, как бы что не случилось с ним.

— Ардалион, — обратился я к уже заметно охмелевшему главнокомандующему, — а не махнуть ли нам в Луксор?

— Послезавтра мы должны покинуть пределы Арабской Республики Египет, — возразил вместо Тетки врач Мухин.

— Ерунда! — рявкнул Ардалион Иванович. — Мы можем пробыть здесь сколько захотим. Если Мамонт считает, что мы должны ехать в Луксор ловить там Бастшери, мы поедем туда.

— Мне уже надоел Египет, я хочу домой, к жене и детям, — закапризничал Игорь.

— Только жалкий отщепенец и трус может хотеть к жене и детям! — отрезал Тетка и отхлебнул из горлышка виски. Голый, толстопузый и хмельной, он очень походил на Вакха. — Мы должны получить тридцать три удовольствия, а мы еще не получили и пяти!

— Неправда, штук десять мы уже получили, — возразил я, — но неплохо бы и впрямь довести сумму до желаемого числа.

— Обратите внимание, что за рожа, — сказал подошедший к нам Бабенко.

— Баба, хочешь выпить? — обратился к нему Ардалион Иванович.

— Не откажусь, тетя Мотя. Нет, все же какая морда, посмотрите только, — Бабенко указывал на огромного старика-араба, босиком и в лохмотьях бредущего по лучшему пляжу Александрии с самым хозяйским видом, будто он был ифритом, джинном, отличающимся особой силой. На самом деле он всего-навсего занимался сбором пустой посуды, причем не каждый из отдыхающих на пляже соглашался отдать ему свои пустые бутылки из-под швепса или пива. Внешний вид этого старика действительно был отталкивающим — метра два ростом, тощий, черный; широкое, плоское и огромное, как лошадиная морда, лицо, все испещренное морщинами; глаза необыкновенно черные, а белки ярко-розовые и неестественно блестящие. Подойдя к нам, он указал на две свежевыпитые бутылки из-под пива и спросил:

— Bottles? [47]

Мы знаками дали ему понять, что он вправе забрать их. Он стал раскланиваться и бормотать что-то по-арабски, затем, видя, что мы не особенно расположены гнать его в три шеи, вытащил из некоего подобия чалмы, покрывающего его голову, спицу. Этой спицей он проткнул себе щеку и вытянул кончик спицы через другую щеку.

— Ух ты! — воскликнул Ардалион Иванович.

— Известный фокус, — невозмутимо заметил Бабенко. — Он просто знает в щеках такие места, через которые можно без крови и безболезненно протыкать спицу.

— Ы-ы-ы-ы-ы! — промычал старик, разевая рот, чтобы мы увидели, что и язык под самый корень насажен на спицу.

— Если он думает, что это приятное зрелище… — поморщился Игорь Мухин.

Старик выдернул спицу, показал всем, что никакой раны и крови нет, и попросил доллар. Я отдал ему один доллар, но старик не унимался. Он воткнул спицу в одно ухо и высунул кончик из другого.

— Неужели в мозгу тоже есть такие точки? — удивился я.

— Нету, — авторитетно заявил Мухин. — Это я вам как врач говорю. Тут, должно быть, просто ловкость рук.

— А может, этот барбос — дервиш? — предположил Ардалион Иванович. — Подойди-ка сюда, милейший.

Старик подошел к Тетке и тот собственноручно вытащил из уха у него спицу. Потом, повертев спицу и разглядев ее внимательно, стал показывать знаками, нельзя ли, мол, и ему так воткнуть. Старик взял спицу и принялся медленно вставлять ее в ухо Ардалиона Ивановича. Дело принимало рискованный оборот.

— Ардалион! Брось! Ты с ума сошел! — заорал я, но было поздно — кончик спицы показался в другом ухе главнокомандующего.

— Между прочим, даже приятно, — улыбнулся живехонький при всем случившемся Ардалион Иванович. — Так оригинально холодит и щекочет.

— Заявляю, что этого не может быть! — воскликнул врач Мухин.

Страшный старик выдернул спицу и сказал:

— Give me money, please, now. I have to feed my wife. She is very ill and very ill. And my daughter — she can not get merried [48].

— Мамоша, дай ему еще долларов пять, — попросил меня Тетка. — Я бы сам дал, да вот забыл деньги в гостинице, а те, что были при себе, потратил на виски.

Я протянул старику пять долларов и показал, что ему не худо было бы оставить наше доверчивое русское общество. Он низко поклонился, вдруг воткнул себе спицу в точку между глаз над переносицей, быстро утопил ее в своей голове и выдернул через затылок. Это произошло так быстро, что некоторые не успели понять, что произошло, а страшный старик, не требуя больше денег, еще раз низко поклонился и зашагал прочь, звеня мешком с пустыми бутылками.

— Хорош! Чистый черт! — восторгался Бабенко.

— Цыган хочу, — сказал Ардалион Иванович. — Надоела Арабия. Баба, в Турции цыгане есть?

— Поищем, тетя Мотя, поищем. — Бабенке явно не очень нравилось, что Ардалион Иванович называет его Бабой, а тот, будто почувствовав, заявил:

— Лучше я тебя буду звать Али-Баба. Можно, товарищ Али-Бабенко?

Больше никаких приключений на роскошном пляже «Монтаза» не случилось. Ужинали мы уже в «Венеции», после ужина Игорь, затосковавший по жене и детям, остался в номере читать позаимствованную у кого-то из писателей книгу Германа Гессе «Игра в бисер», а я снова разделил судьбу Ардалиона Ивановича в гостиничном баре. На сей раз он не выбегал играть в футбол на площади, но под конец вечера пытался просунуть себе через ухо пустую бутылку, а когда не получилось, то попробовал сделать это с сидящим рядом американцем. Когда шалуна оттащили в угол бара и усадили за стол, его обидел официант, который никак не мог сообразить, что к русскому подгулявшему купчишке следует обращаться по имени-отчеству, а весьма нагло спрашивал:

— Maybe you’d better go for a. rest, mister? [49]

Тетка посмотрел на него обиженно, стукнул себя в грудь кулаком и выпалил:

— Ардачья!

Произошло некоторое замешательство.

— Ардачья! Ардачья!

Наконец я, привыкший уже разгадывать здесь всякие ребусы, догадался, что «Ардачья» означает «Ардалион Иванович я!» Я перевел официанту, что господин желает, чтобы его называли Ардалионом Ивановичем, официант повторил свой первый вопрос:

— Maybe mister Ardalion Ivanovitch better go for a rest? [50]

— For arrest? — грозно рыкнул купчишка. — Pourquoi for arrest? Ich will nicht, ich bin sober! [51]

В конце-концов все-таки удалось уломать его и отвести спать. Мухин пожаловался, что ему не хотелось бы слушать музыку храпа и вдыхать ароматы перегара, и поскольку Николки так и не было, напросился ночевать в моем номере.