Верный садовник

Вудроу спустился вниз, постоял на кухне, выглянул в окно. После полудня, само собой, никаких слуг не просматривалось. «До чего приятно побыть одним, дорогой». «Только сейчас ты не со мной, а с ними. И выглядишь куда более счастливой в компании этих двух мужчин среднего возраста, которые, словно ласковые собачки, виляют перед тобой хвостом, чем в моей».

На столе Джастин посягнул на чью-то улицу и из своих фишек заплатил за аренду. Глория и мальчишки визжали от удовольствия, а Донохью протестовал, требуя оговорить время аренды. Джастин был в этой дурацкой соломенной шляпе, которая, как и все, что он надевал, идеально ему шла. Вудроу наполнил чайник водой, поставил на плиту, включил газ. «Приготовлю им чай, дам знать, что я вернулся… при условии, что они не слишком увлечены друг другом и таки заметят меня». Но вдруг передумал, вышел в сад, прямиком направился к столу.

– Джастин. Извини, что помешал. Но не могли бы мы перекинуться парой слов? – Повернулся к остальным, своей собственной семье, члены которой смотрели на него так, словно он на их глазах изнасиловал горничную: – Продолжайте игру. Мы вернемся через несколько минут. Кто выигрывает?

– Никто, – фыркнула Глория, а Донохью усмехнулся в усы.

Мужчины стояли в «камере» Джастина. Вудроу предпочел бы поговорить в саду, но сад, к сожалению, уже оккупировали. Так что им осталось лишь стоять напротив друг друга в неуютной спальне для гостей, в компании саквояжа «гладстон» Тессы, точнее, саквояжа «гладстон» отца Тессы, упрятанного за решетку. «Мой винный погреб. Его гребаный ключ. И саквояж ее знаменитого отца ». Но, едва Вудроу начал говорить, как, к своему ужасу, обнаружил, что вокруг все разительным образом переменилось. Вместо кровати появился инкрустированный столик, который так любила ее мать. За ним – камин с приглашениями на каминной доске. А у противоположной стены, где от стальных балок отошла обшивка, возник обнаженный силуэт Тессы на фоне французского окна. Усилием воли он вернул себя в настоящее, и видение исчезло.

– Джастин.

– Да, Сэнди.

Но и во второй раз он попытался уйти от, казалось бы, неизбежной конфронтации.

– Одна из местных газетенок посвятила целый выпуск Тессе. Опубликовала воспоминания друзей.

– Как мило с их стороны.

– Там довольно недвусмысленно говорится о роли Блюма. Высказано предположение, что он лично принимал роды. Есть намек, что и ребенок, возможно, его. Извини.

– Ты про Гарта.

– Да.

Вудроу показалось, что голос Джастина звенит от напряжения.

– Да, конечно, в последние месяцы время от времени люди высказывали подобное предположение, а теперь, без сомнения, мы будем слышать его гораздо чаще.

И хотя Вудроу предоставил Джастину такую возможность, тот не заявил, что предположение это далеко от истины. Вот Вудроу и пришлось усилить напор. Наверное, где-то его подталкивало чувство вины.

– Они также утверждают, что Блюм поставил в ее палате раскладушку, чтобы спать рядом.

– Мы спали на ней вместе.

– Не понял.

– Иногда спал Арнольд, иногда – я. Менялись, в зависимости от рабочего графика.

– Ты не возражал?

– Возражал против чего?

– Того, что о них могли сказать, учитывая внимание, которое он ей оказывал… как выясняется, с твоего согласия, при том, что она вела себя здесь, в Найроби, как твоя жена.

– Вела ? Она была моей женой, черт побери!

Вудроу не ожидал, что ему придется столкнуться с яростью Джастина, точно так же, как для него полной неожиданностью стала ярость Коулриджа. Ему хватало забот с собственной яростью, которую он пытался удержать под контролем. В саду ему удалось не повысить голос, потому что еще на кухне он снял часть напряжения, навалившегося на плечи. Но вспышка Джастина стала для него сюрпризом, громом с ясного неба. Он рассчитывал увидеть в глазах Джастина раскаяние, точнее, унижение, но никак не думал, что нарвется на вооруженное сопротивление.

– О чем ты меня, собственно, спрашиваешь? – полюбопытствовал Джастин. – Что-то я тебя не понимаю.

– Я должен знать, Джастин. Ничего больше.

– Знать что? Контролировал ли я свою жену? Вудроу и хотел получить ответ, и давал задний ход.

– Послушай, Джастин… я хочу сказать, взгляни на происходящее с моей колокольни… хотя бы на мгновение, хорошо? Мировая пресса вцепится в это, как бульдог. Я имею право знать.

– Знать что?

– Чем еще занимались Тесса и Блюм? Что еще мы увидим в заголовках… завтра или в ближайшие шесть недель, – закончил он, с ноткой жалости к самому себе.

– Например?

– Блюм был ее гуру. Не так ли? Помимо всего прочего.

– И что?

– А то, что они разделяли идеи. Вынюхивали нарушения. Скажем, прав человека. Блюм стоял на страже… так? Или его люди. А Тесса… – он терял нить разговора, в чем Джастин совершенно ему не мешал, – …помогала ему. Вполне естественно. В сложившихся обстоятельствах. С ее блестящим юридическим образованием.

– Будь любезен уточнить, куда ты клонишь.

– Ее бумаги. Вот и все. Те самые, что ты собрал. Которые мы привезли сюда.

– А при чем тут они?

Вудроу взял себя в руки. «Я – твой начальник, слава богу, а не какой-то жалкий проситель. И нам пора уяснить, кто есть кто, не так ли?»

– Мне нужна твоя гарантия в том, что документы, которые она собрала… будучи твоей женой… с дипломатическим статусом… под крылышком посольства., будут переданы в Оффис. Собственно, исходя из этого в прошлый вторник я и повез тебя в твой дом. Иначе ноги бы, твоей или моей, там не было.

Джастин застыл. Пока Вудроу говорил, не шевельнул и пальцем, не моргнул. Подсвеченный сзади, оставался недвижим, как обнаженный силуэт Тессы.

– Другая гарантия, которую я хочу получить от тебя, самоочевидна.

– Какая другая гарантия?

– Твое молчание в этом деле. Что бы ты ни знал о ее действиях… проводимой ею агитации… ее так называемой гуманитарной миссии, которая вырвалась из-под контроля.

– Чьего контроля?

– Я говорю вот о чем. Если она рискнула задеть легитимную власть, на тебя распространяются те же правила конфиденциальности, что и на нас всех. Боюсь, это приказ с самого верха, – он хотел, чтобы фраза эта прозвучала шутливо, но они оба обошлись без улыбок. – Приказ Пеллегрина.