И.О.

Упоминая теперь о каком-нибудь выступлении Алексея Федоровича, уже не говорили, что он "выступил" или "сказал". Теперь говорили, что он "отметил", "подчеркнул", а однажды даже было сказано, что он "указал".

Правда, в газетных информациях его фамилия пока упоминалась только в числе других выступавших. Он еще не достиг того уровня, когда человека называют не в общем списке ораторов, а упоминают отдельно в конце заметки, что он "принял участие в работе совещания", но ничего невозможного в том, чтобы достигнуть этого уровня, уже не было.

Читатель, вероятно, успел догадаться, что в составлении докладов, речей, выступлений, приветствий и тостов постоянное участие принимал Аркадий Матвеевич Переселенский, находивший для этого время, несмотря на большую загруженность. Это стало как бы его общественной работой, отдушиной после трудового дня. Он почти ежедневно звонил Алексею Федоровичу, узнавал, какие выступления предстоят в ближайшие дни, и сочинял очередное выступление, засиживаясь иногда до поздней ночи.

Но целевые митинги, творческие гуляния и тематические вылазки за город были только подготовкой к главному торжеству — Празднику на Стадионе, который несколько месяцев рекламировался, откладывался из-за плохой погоды и наконец состоялся в один из воскресных дней, когда в Периферийске была переменная облачность, ветер слабый до умеренного и температура воздуха колебалась от двадцати одного до двадцати трех градусов.

Впервые за все время своего существования старый стадион видел такое количество людей. Уже с утра все трамваи были переполнены, казалось, что какой-то огромный насос перекачивает человеческую массу из одного места в другое; в центре постепенно становилось пусто, на окраине густело. Все трибуны были заняты задолго до начала, забор напоминал живую изгородь, два постовых милиционера Харченко и Оглоедов с трудом сдерживали напиравшую толпу.

Алексей Федорович Голова, Половинников, Покаместов и Переселенский находились на центральной трибуне, совсем не так уж далеко от самых влиятельных людей города. Все шумело, волновалось, требовало, торжествовало и жаждало.

Наконец, ровно в двенадцать часов зазвучали фанфары, и праздник начался.

Сначала сводный хор ремесленных училищ и трехмесячных курсов кройки и шитья исполнил кантату "Периферийск — родной мой город!", в которой очень взволнованными словами говорилось, что нет на свете лучше города, чем город Москва.

Затем в машине с открытым верхом, украшенной флажками, воздушными шарами и карикатурами на Уолл-стрит, вдоль трибун проехал знаменитый киноартист, который передал привет периферийцам от работников искусств и рассказал, как он начал сниматься в кино. Появление киноартиста вызвало такую бурю аплодисментов, что в одной части стадиона образовалась большая трещина, куда провалился начальник отдела культуры товарищ Покаместов, вышедший в это время по нужде. Впрочем, исчезновение товарища Покаместова было обнаружено лишь через полтора года.

После киноартиста силами художественной самодеятельности Дворца культуры имени Крутого подъема (к тому времени клуб швейников уже был переименован) была показана большая литературно-музыкальная композиция "Пути-дороги".

Под барабанную дробь на зеленое поле стадиона, держа в руках микрофоны, вышли два чтеца: юноша и девушка.

— Двадцать пятого октября тысяча девятьсот семнадцатого года в России вспыхнула революция! — сказал Чтец, обращаясь к зрителям.

— Рабочие и крестьяне взяли власть в свои руки! — добавила Чтица.

— Царь был свергнут! — сообщили они вместе.

На этих словах вышедший из помещения служебной столовой хор окружил Чтеца и Чтицу и пропел песню "Мы кузнецы, и дух наш молод". Когда хор замолчал, Чтец сделал несколько шагов вперед и очень громким голосом произнес:

Шли годы, дни уж пролетали,

И, проявляя чуждый нрав,

На нашу Родину напали

Уж все четырнадцать держав.

Чтица тоже сделала несколько шагов вперед, посмотрела, стоит ли она на одной линии с Чтецом, и когда убедилась, что стоит, продолжила мысль:

Но нам были не страшны лорды,

Мы — люди мирного труда:

В степях мы строили заводы,

В пустынях клали города!

Они оба повернулись лицом к помещению столовой, откуда выехала колонна полуторок, груженных кирпичом, железом и тавровыми балками. На последней машине был сооружен макет будущего Периферийска.

Зрители ахнули. Они вскочили с мест, ринулись к барьерам, крича и ликуя. Энтузиазм был настолько велик, что никто не видел, как был задавлен Юрий Иванович Половинников, пропажа которого была замечена лишь через несколько лет, когда его кандидатуру выдвинули в горсовет.

Когда рассеялся дым от грузовиков, вышла еще одна пара чтецов, одетых в военную форму.

Враг напал без объявленья,

Вероломный страшный враг,

— сказал Второй Чтец.

Сразу шли мы в наступленье,

Отбивая четко шаг!

сказала Вторая Чтица. И, сняв каску, добавила:

Мы не боимся гроз,

У нас давно закалка.

Выбежавший хор крикнул:

Русский мороз,

Советская смекалка!!

На стадионе появились танки.

Аркадий Матвеевич Переселенский ждал этого момента с огромным нетерпением. Это был гвоздь всей программы. Совместная мысль инженеров, пиротехников и режиссеров должна была создать на стадионе обстановку настоящего боя. На генеральной репетиции все было хорошо, но Аркадий Матвеевич волновался, зная, что сейчас работу оценивает требовательный выросший периферийский зритель.

Когда на стадионе появились партизаны и в танки полетели бутылки с горючим, на центральной трибуне кто-то сказал "браво", но кто это сказал, Аркадий Матвеевич рассмотреть не мог, так как все заволокло дымом. Когда дым рассеялся, выяснилось, что горит трибуна, на которой находятся представители печати. Вызванной пожарной команде удалось погасить огонь, и только много лет спустя узнали, что в тот день сгорел дотла поэт и драматург Сергей Авансюк.

Кульминационный пункт обозрения вполне удался: на поле остались искалеченные танки, артисты, долженствовавшие изображать погибших фашистов, долго не поднимались с земли и их унесли, что подчеркнуло реалистичность представления и вызвало новые аплодисменты. Когда поле боя было очищено от убитых и раненых, появились девушки и парни в украинских костюмах. Гармонист растянул меха, и восемьдесят пять девушек исполнили частушки о самокритике.

Критикуем все фигуры

Мы без затруднения,

Есть у нас в Дворце культуры

Тоже достижения.

Вот директор в нашем доме,

Есть и в нем погрешности,

Очень, право, экономит

Он канцпринадлежности.

В нашем доме каждый вечер

Есть мероприятия,