Полный привод, или Километры вдоль нормальности

Профессионалы профессионально справились со своей работой – уже после года пребывания в этой школе девочка ненавидела их, школу, все школьные предметы во главе с математикой, Дэрби и весь Дэрбишир в придачу. Подождав ещё год – может, ребёнок всё-таки привыкнет и образумится - дядюшка забрал Жаклин с собой, и с тех пор разговоров о закрытых частных школах в Дэрби, или где бы то ни было еще в Мире, у них не заводилось.

Когда наступило время Жак выбирать профессию и учиться дальше, она поступила в медицинскую школу в Лондоне, в университете Сити, факультет общественного здравоохранения и первичной медицинской помощи. Сначала бакалавриат. А потом и магистратуру. Дядюшка, будучи сам весьма образованным человеком, всячески поощрял стремления и труды племянницы в получении профессии и оплачивал её учебу, тем более, что уже давно убедился в её достаточно высоких умственных способностях и серьёзности подхода к овладению знаниями, которыми она планировала зарабатывать себе на жизнь.

Почему медицина? А почему бы и нет? Жаклин считала медицину довольно выгодной профессией, поскольку эта квалификация неплохо оплачивалась, а её факультет и специализация открывали неплохие горизонты в карьере. И к тому же, помотавшись с дядюшкой по полевым лагерям в различных широтах и климатах, она не хотела иметь работу, сопряженную с некомфортными, антисанитарными условиями труда, ощущая накопившуюся и нереализованную потребность в чистоте, тишине, тепле и уюте.

Что же касается отношений девушки с противоположным полом, то они никак не хотели развиваться по классической схеме: увидела - влюбилась – встретились - переспали – поссорились – помирились или расстались. Меха под огнём огорчений и пессимизма от этого невезения раздували, как водится, подруги. Слушая, как они взахлёб рассказывают об отношениях с мальчиками, о том, как это всё интересно и здорово, Жак им немного завидовала и всё мечтала повторить их подвиг. Девушка хотела хоть раз так же влюбиться, так же потерять голову, отпустить себя именно посредством отношений, именно таким способом, ибо другого она, или попросту не знала, или знала, но они были для неё не приемлемы. Ей хотелось так же взахлёб хвастаться тем, что он ей сказал, и как она ему ответила, и что при этом чувствовала, и прочее и прочее. Но голова упорно не терялась, чего-то большего, кроме как лёгкую симпатию и внутреннее согласие и одобрение, испытывать к мальчикам не получалось и, как следствие, Жак чувствовала себя немного неприкаянной.

И весь трагизм ситуации усугублялся ещё и тем, что периодически она замечала со стороны сильного пола к себе все признаки повышенного внимания, и даже иногда подвергалась ухаживаниям разной степени смелости или наглости, умелости и изощренности, ибо была довольно мила, хоть и не явная красавица – худенькая, среднего роста, с каштановыми волнистыми волосами, глазами приятного цвета шоколада, достаточно тонкими чертами лица, хоть и не совсем правильных форм и рисунков – что называется: «не красавица, но смотреть приятно». Однако же, желания как-то ответить на все эти шаги в её сторону у девушки не возникало, и выдавить из себя что-то большее, чем искреннюю благодарность и извинения по поводу отсутствия взаимности, не получалось.

И, тем не менее, годам к двадцати у Жаклин обнаружились зачатки умения неплохо подать себя при знакомстве и, что ещё более важно, подав, не опустить. Она, с одиннадцати лет общавшаяся с учёными мужами – коллегами и оппонентами дядюшки Лама, обладавшими определённым менталитетом и манерой поведения, приняла на себя всю эту их органику и сохранила умение правильно и разумно себя вести в любом обществе, корректно и, при необходимости, обтекаемо, выражать свои мысли, особенно, если приходилось возражать собеседнику, была довольно близко, не понаслышке, знакома с этикетом поведения в обществе, в котором предполагалось общение в соответствии с этим самым этикетом. Но при всём при этом, она не стала ханжой и, будучи студенткой, могла со своими подругами пойти в паб, выпить там пива и довольно много, могла выкурить сигарету, могла вставить грязное словцо. Но всё это как-то так в барах и оставалось, к самой Жак это не приставало ни коим боком.

Ещё в институте, да и после него, у неё случилась парочка непродолжительных романов, после которых девушка окончательно отчаявшись испытать «то самое», махнула на это всё рукой и приготовилась возвести в ранг жизненной заповеди выражение «не очень-то и хотелось». И именно в это время Жак встретила Чарльза Рочестера.

Дядюшка Лам тогда приехал на какую-то очередную конференцию в Лондон, и Жак, не успев встретить его в аэропорту, пошла сразу к зданию Британского музея, в одном из актовых залов которого и событие и намечалось. Привыкнув к тому, что вход в здание самого музея свободный и бесплатный, Жак и подумать не могла, что в это крыло её не пустят и потребуют или пропуск, или приглашение. Ни того, ни другого у неё не было, и если бы не молодой человек, который, увидев её стоящей у окна с расстроенным лицом, не поинтересовался, в чём дело, и не протянул ей свободное приглашение, она бы никогда не попала к дядюшке Ламу и не познакомилась бы со своим будущим мужем.

Чарльз был историком и преподавал в Оксфорде историю и социологию. Ему исполнилось тридцать и для него это тоже оказался первый брак, что было довольно типично, для современной английской молодёжи. Чарльз показал себя умным, интеллигентным, забавным, зрелым, амбициозным, заинтересованным в семье - короче, подходяще удобным. Он далеко являлся не тем, кто мог, что называется, «снести крышу» двадцати четырёхлетней девушке, но, тем не менее, романтическая составляющая их отношений была, всё-таки, основополагающей.

Жак так же искренне старалась стать для Чарльз а хорошей, достойной женой после того, как они поженились, и она переехала к нему в Оксфорд, где у он снимал довольно неплохую квартиру – её даже не пришлось менять с присоединением Жак. Свою квартиру в Лондоне, оставшуюся ей от родителей, она, с помощью дядюшки Лама, сдавала через агенство.

По приезде в Оксфорд, новоиспечённой жене не составило большого труда устроиться в больницу имени Черчилля, доктором в приемный покой.

Итак, по большому счёту, к поездке всё уже давно было продумано и прикинуто – что взять с собой из вещей, что оставить Чарльз у из еды, что купить в подарок для дядюшки Лама – это, конечно же, была бутылка отличного Teacher’s, что привезти потом в подарок Чарльз у – это, конечно же, бутылка хорошего Banff. Также ещё была целая посылка для дядюшки от лаборатории при Музее естествознания в Лондоне. Её Жак не открывала, и что там внутри, не имела ни малейшего понятия. Во-первых, знала не понаслышке, как могут быть хрупки и уязвимы предметы, которые археологи посылают негласно друг другу, минуя доставку почты Её Величества, и как можно легко разрушить то, что не разрушили века времени. А во-вторых, как потом трудно правильно уложить всё это, щадимое временем и тобою богатство так, чтобы неожиданности в дороге были к нему столь же благосклонны.