Семь тысяч с хвостиком

- … Шипко горяч он. Сгодится ли он в таком деле…

- Пущай не куралесит! Голову оторву если чё! Понял?!

- Понял, батюшка…

- Вот, Тимофей Андреевич, и десятка тебе. Стрельцы справные, не раз ходили и на ляхов, и в дозоре они первые, и в сражении. А десятник их храбр, как черт, вот только маленько своенравен, но если его осечь, то горя с ним не будешь знать. Шоры ему нужны! Ну, а если чё не так, то ты сказывай мне, а я ужо разберусь.

- Поди поладим! – проронил Тимофей.

- Тебе сейчас позвать Котова? – спросил Леонтий.

- Думаю да…

- Прохор! – рявкнул голова. – Зови Котова к господину особому обыщику!

- Не изволь сердиться, Леонтий Еремеич, - услужливо пропел пристав и соскочил со своего места за столом.

Выйдя из избы, он плотно закрыл за собой дверь так, что внутри не было слышно, о чем он говорит со стрельцами во дворе. Скорее всего он готовил десятника к появлению перед очами головы и московского чиновника, да отвечал на вопросы стрельцов, томимых неведением. Однако Прохор вернулся быстро. За ним в избе появился крепкий мужчина лет сорока от роду, темноволосый с проседью. Седые волосы серебрили его голову ровно наполовину. Тимофею отчего-то подумалось, что так чернеет серебро на монетах, покрываясь патиной. Десятник Котов, держа в правой руке смятую шапку, отвесил не глубокий и совсем не почтительный поклон.

- Заходи, Захар! – строго приветствовал его Леонтий.

- Доброго здравия тебе Леонтий Еремеич! И вам господа хорошие не болеть!

- Проходи Захар, садись за стол, - не попросил, а приказал стрелецкий голова.

Десятник прошел в дальний угол избы и сел с противоположного края длинного стола, тем самым давая понять, что он знает свое место, но все это он проделал так, словно был каким-нибудь сыном боярским, гордо и с достоинством.

- Захар, вся твоя десятка здеся? – спросил также строго стрелецкий голова.

- Вся, батюшка…

- Будете отселе выполнять все указания господина особого обыщика Тимофея Андреевича Романцева.

Десятник встал и поклонился указанному мужчине, а потом и голове. Сев обратно, он сжал шапку сильной рукой и молвил.

- А что Леонтий Еремеич нам надобно выполнять? Ежели идти на татей, ты мы готовы хоть зараз!

- У вас нонче несколько иная забота, - отрезал голова.

- Пока нам предстоит вести беседы с посадским людом и дознаваться что тем ведомо о ляхах и их посулах.

- Так мы не обучены таким делам!

- Вам и не следует это делать. Это моя головная боль, а ваша оказывать мне посильную и всякую другую помощь!

- Стало быть нам зараз не нужны ни пищали, ни бердыши, ни сабли?

- Не торопись, Захар, - Романцев опередил открывшего было рот стрелецкого голову и спокойно, проникновенно, но довольно тихо сказал. - Выполняя мои указания не ведомо, что может приключиться. И пищали, да бердыши вам не надобно оставлять дома, они могут пойти в дело хоть зараз, хоть завтра…

- А что ж нам господин хороший предстоит делать?! – все еще с гонором громко спросил десятник.

- Ты, десятник, знай свое место! – прикрикнул Леонтий, возмущенный поведением своего стрельца. Ежели сказали тебе поступить в распоряжение господина особого обыщика, так будь готов выполнить любые его поручения, а не спрашать попусту! Сказано – выполни!

- Так я же не супротив! – Захар уже смиренно стал оправдываться. – Я токмо хотел узнать, в чем наша забота. Мои орлы готовы хоть зараз в баталию вступить, а я им скажу, что надобно укрываться в слободке!

- Да не укрываться! А мы, Захар будем первые смотреть в глаза ворогам и татям! Но чтоб так было, надобно найти их. Одни будут гнаться за ними по пятам и не знамо догонят ли, а другие умом да хитростью их поймают! – терпеливо объяснил Тимофей, понимая, что от взаимопонимания с десятником зависит его успешный труд.

- Ясно, батюшка, не серчай на меня, - примирительно произнес Котов, - впервые предаёмся такому делу…

- Господин стрелецкий голова, - Тимофей посмотрел на Леонтия, - сказывал ты знакомы тебе все сведущие людишки, что извещали о кромоле?

- Имеется список таковых, - кивнул головой стрелецкий начальник.

- Выдай его мне и проводи меня с десятником в избу допросную.

- Подьячий! – крикнул Леонтий подьячему. – Живо дай список видоков и послухов!

Подьячий соскочил со своего места и подбежал к стрелецкому голове, держа в руках свиток грубой бумаги. Леонтий развернул его, бросил в него быстрый взгляд и протянул Тимофею.

- Вот батюшка смотри, - сказал он обыщику, а потом, повернувшись к приставу, приказал тому. – Проводишь господина обыщика в губную избу, представь ему губного старосту и обеспечь господина особого обыщика всем необходимым!

- Слушаюсь, батюшка, - поклонился пристав и замер в ожидании того, когда Тимофей встанет и будет готов следовать за ним.

Романцев пробежал взглядом по содержимому бумаги, свернул ее и, встав из-за стола, натянул на голову свою дорогую шапку.

- Захар, скажи своей десятке подходить к допросной избе, и сам за ходи, я буду тебя ждать!

Вслед за приставом он вышел из избы оставив Леонтия выполнять свои обязанности, предписанные воеводой и смутным временем. Захар, когда они вышли во двор, собрал свою десятку и в ее сопровождении пристав повел Тимофея в губную избу. Она оказалась недалеко и им пришлось пройти всего с четверть версты.

- Вот батюшка, здеся, - поклонился пристав обыщику, открывая перед ним дверь натопленного небольшого сруба.

- Хорошо, ступай! – сказал Тимофей. Он не стал пока заходить в избу, а на крыльце повернулся к стрельцам, которые молча шли за ним всю дорогу до допросной избы во главе с десятником. – Братцы! Наше дело не менее важное и опасное, чем у других! Враг, облачившийся в своего, опасней нежели тот, что открыто пуляет в вас из пищали! Надобно найтить оного и помешать задумкам ворога государева, ляхам и смутьянам. Тепереча вы пойдете по хатам и начнете приводить сюда послухов, кои знают больше остальных.

Оставив стрельцов ожидать возле избы, Тимофей с Захаром вошли внутрь избы. Там их встретил губной староста, мужик пятидесяти лет от роду, здоровенный, с густой рыжей бородой и такой же копной волос. Он, видимо был уже предупрежден о появлении начальства из самой Москвы. При появлении Тимофея и Захара он встал и довольно низко поклонился.

- Здоровья желаем тебе господин особый обыщик!

- И тебе не болеть! Случаем не староста ли ты?

- Губной староста, правда твоя!

- Как звать? – спросил его Романцев.

- Филипп Николаев сын Кривонос, - представился губной староста.

- Один здесь или есть помощники?

- Есть пара… один подьячий излагает все на бумаге, а второй, милчеловек, трудится, развязывая языки молчунам.

- Добро. Где теперь они?

- Так по домам сидят, ночь никак на дворе!

- А ты ж чего сидишь здесь, а не с женой?

- Наказали тебя ожидать…

- Трудиться тепереча будем вместе. Зови своих помощников!

Кривонос, поклонился и исчез из избы, а Романцев приступил к своим обязанностям. Он расположился за столом, за которым только что сидел губной староста и усадил рядом десятника, который внимательно смотрел на важного человека с уважением, но не подобострастно. Грамоте Захар был не обучен и, глядя на то, как Тимофей читает бумагу, он испытывал какое-то незнакомое ранее ощущение причастности к чему-то важному и таинственному. Тем временем, ознакомившись со списком послухов, Романцев указал десятнику на первых трех, приказав их привести первыми. Десятник кивнул и выйдя на крыльцо отослал шестерых стрельцов за указанными посадскими людишками. Оставшимся же стрельцам он наказал нести караульную службу возле избы, охраняя московского чиновника, спокойствие и порядок. Среди оставшихся охранять избу был и Ванька Чернобров.

Вскоре, правда уже далеко за полночь в допросной избе появились первые вызванные послухи. Их по одному вводили внутрь, где особый обыщик, восседавший во главе стола, пристально всматривался в допрашиваемого, очень долго молчал, и только спустя продолжительное время, когда разбуженный и почти насильно доставленный человек начинал паниковать, приступал непосредственно к допросу. Рядом с Романцевым по правую руку восседал рыжий губной староста. В углу избы сидел подьячий, который слушая вопросы и ответы, тут же наносил их на бумагу. В другом углу притаился невысокого роста, но чрезмерно широкий в плечах губной подьячий и одновременно палач, по совместительству который помогал допрашиваемым развязывать языки. Кликал его губной староста просто Фролом, без фамилии и очень брезгливо, наверное, от того, что не любил пытки, да побаивался оказаться сам в руках этого душегуба.