Таежный робинзон (СИ)

— Но почему скрыла?

— Боялась, прогонишь ее или откажешься от ребенка. Ты — не наш, кто знает, что бы ты сделал?

Эти слова задели его до глубины души.

— Что значит, не наш? Я — отец, и мой сын мне дорог не меньше, чем вам.

— Может быть, — спокойно согласился Терентий.

— И что теперь?

— Мальчишка подрастет, приведем сюда, посмотришь.

— Когда?

— Видно будет, — философски отозвался оленевод.

Ахмада словно жаром обдало. Он поднялся с нар, вплотную подошел к Терентию.

— Интересно получается. Отец я или не отец? Я должен принимать участие в его воспитании?

— Отец, конечно... Должен... — слышалось ответное.

— Как назвали ребенка?

— Иннокентий, Кешка, однако.

— Я должен был дать ему имя, — возмущенно закричал Ахмад. — Мой сын наполовину таджик, и у него должно быть таджикское имя.

Терентий обидно засмеялся.

— Где такое написано? Ты не у себя в Средней Азии. Ты тут один, нас много. Мы решаем, кем быть мальчику.

Терентий вышел на крыльцо, сел на ступеньку, раскурил трубку. Седое облако дыма отпугивало мошкару, клубившуюся над их головами.

Ненец смотрел на тайгу, стеной возвышавшуюся рядом с зимовьем, на голубое небо и длинные полосы облаков, начинавшие розоветь в лучах закат­ного солнца.

— Хорошо тут, — проговорил он задумчиво, — а в тундре лучше, про­стора больше.

Ахмад сел рядом с ним, ладонью разогнал табачный дым.

— Ты не уходи от разговора. Я хочу видеть сына.

— Увидишь когда-нибудь, — отозвался Терентий. — Ты не кипятись, а лучше подумай. Вот ты говоришь, хочешь воспитывать сына. Здесь? Чему ты его научишь? Зимовье чинить, грибы собирать? Ты один, как волк, и сына таким сделаешь. Дети растут быстро, скоро в школу надо будет. Где тут школа? Сам учить будешь? Только чему?

Ахмад слушал, опустив голову. Хотелось возразить Терентию, но нужных доводов не находилось. Была правота в словах ненца.

— Молчишь? — проговорил Терентий. — И хорошо делаешь. Слова, как табачный дым, подул ветер и унес его.

— И что же будет? — глухо проговорил Ахмад.

— Я уже сказал, подрастет мальчишка, приведем, посмотришь.

— Как же я теперь жить буду? — глубокая тоска прозвучала в его словах.

Терентий сочувственно посмотрел на него.

— Как жил до этого, так и продолжай жить. Ты — мужчина, тебе раски­сать ни к чему.

Через два дня ненцы ушли, а Ахмад Расулов остался наедине со своими раздумьями. Ясно, что сын многое взял от матери: и широкое лицо, и сму­глость, и раскосые глаза. А что он взял от него, истаравшанского таджика? Даже имя и то чужое. Больно было от сознания всего этого Ахмаду. Какая-то половинчатость в его судьбе. Вырвался на свободу и приобрел одиночество, полюбил Варвару и остался без нее, родился сын, но увидит ли он его когда-либо... Только тайга дана ему в собственность, вот уж кто не изменит и не оставит... И Ахмад горько усмехнулся, подумав это.

Он ждал прихода Варвары с ребенком постоянно, ежедневно. Это превра­тилось у него в какое-то наваждение. Вот придет ранней весной, нет, летом, а, может быть, осенью, чтобы зиму скоротать вместе с ним? Но проходили весна, лето, осень, и никаких вестей не было от его новой семьи. Так прошли пять весен, лет, осеней...

На этот раз Терентий пришел один. Он заметно постарел, лицо его стало морщинистым, сгорбился, волоски на месте усов и бороды побелели.

— Сдал ты, Терентий, — покачал головой Ахмад.

— Да и ты не молодеешь, доктор, — отозвался в тон ему ненец.

Снова, как и пять лет назад, уселись на крыльце, снова Терентий рас­курил трубку, отгоняя едким дымом надоедливую мошкару. Как будто и не было этих прожитых лет...

— Ну а теперь ты мне что скажешь? — не выдержал Ахмад.

Терентий помолчал, выдохнул клуб дыма, искоса посмотрел на своего зятя.

— Есть что сказать, — отозвался он. — Беда, брат, Варька умерла.

Ахмад подался к Терентию.

— Как? Когда?

— Год назад. Отбились олени от стада, она пошла в тундру искать их. Нашла, а там волки. Стала отгонять их от оленей, волки ее и погрызли. Когда нашли, уже поздно было, истекла кровью. Думаю, даже ты не смог бы помочь ей.

Потрясенный Ахмад теребил пальцами рукав меховой кухлянки Терентия.

— Похоронили?

— Зачем? Мы своих мертвых оставляем в тундре. Хищники съедают и все их грехи забирают себе. Душа человека чистая уходит на небо.

— А сын? — больно было слышать все это и говорить Ахмаду.

— А что сын? Растет. Уже второй класс закончил. Хорошо учится, толко­вый парень будет.

— Я хочу его видеть, — решительно сказал Ахмад.

— Зачем? — удивился Терентий. — Кому это нужно?

— Мне и ему. Он должен знать, кто его отец.

— Э-э, нет, — лицо пожилого ненца посуровело. — Давай, Ахмад, пого­ворим как мужчины. — Терентий редко называл зятя Ахмад, все больше «док­тор» или «отец». А тут назвал по имени, значит, разговор предстоял серьез­ный. — Как раз, наоборот. Кешка не должен знать, кто его настоящий отец. Я усыновил его, он теперь мой ребенок. И этого для него достаточно.

— Он — таджик наполовину, — напомнил Ахмад.

— Это ты так думаешь, — спокойно отозвался Терентий. — А я думаю по-иному. Он был бы таджиком, если бы родился на твоей родине. Но он родился в тундре, он — ненец, и ничего другого он не должен знать. Он — сын дру­гого народа, и будет жить так, как живу я, как жили все другие поколения до нас. Ты только мешать ему будешь.

Горячая волна злости ударила в голову Ахмада. Все вокруг почему-то окрасилось в розовые тона. Он вскочил и замахал руками перед лицом пожи­лого ненца.

— Я пойду с тобой. Я найду сына. Я отберу его у вас, — Ахмад выкрики­вал все это, не вникая в смысл произносимых слов.

Терентий усмехнулся.

— Куда пойдешь? Где искать будешь?

— По имени найду, — запальчиво выкрикнул Ахмад.

Терентий рассмеялся.

— У нас каждый третий ненец — Иннокентий. А стойбищ в тундре сотни. Долго же тебе придется искать. И потом ты забыл, что тебе нельзя появляться среди людей. Снова можешь поменять свой адрес.

Злость разом оставила Ахмада. Он снова сел на ступеньку, сгорбился, обхватил голову руками.

— Что же делать теперь?

Терентий положил ему руку на плечо, дружески привлек к себе.

— Жить, Ахмад, продолжать жить. Раз ты не умер до сих пор, значит, для чего-то ты нужен этому миру. Вот и продолжай узнавать свою судьбу. Больше мы с тобой не увидимся, зачем расстраивать друг друга? Живи с сознанием, что ты оставил свой след на этой земле, выполнил свое предназначение. У тебя дети на родине, сын в Сибири. Разве плохо? Твой род продолжится, и так ли это важно — с твоим участием или без него?

Пожилой ненец говорил задумчиво, наверное, больше для себя, чем для сидевшего рядом истаравшанца, который на короткое время стал ему родным и с которым теперь они разойдутся навсегда. И как ни больно было Ахмаду, но он соглашался с Терентием. Простой оленевод не мог похвастаться высо­кой грамотностью, но он обладал житейской мудростью, в его речи была про­думанная логика, и трудно было ее опровергнуть чем-либо.

Ахмад прижал руку к груди, намереваясь унять сердечную боль. Серд­це билось неровно, его удары походили на трепыхание птицы, попавшей в силки, и Ахмад впервые подумал, что прожил большую часть жиз­ни, и кто знает — сколько лет, месяцев, а может, дней осталось ему коро­тать в таежной глуши? Странно обходилась с ним судьба, она дарила ему короткие вспышки радости на фоне однообразного существования. Это походило на дальнюю грозу, когда молнии прорезали толщу черных туч, на мгновение освещали окрестности, но тучи при этом оставались неуяз­вимыми и медленно надвигались на затихшую тайгу. И, наверное, нужно примириться с этим, у каждого своя судьба и глупо примерять на себя чью-то чужую.

— Ты прав, Терентий, — с усилием проговорил Ахмад. — Ты все сделал правильно. Я не буду тебе мешать.

— Именно это я и хотел услышать от тебя, — согласился Терентий. — Ты разумный человек и еще раз доказал это.