Дорога издалека (книга вторая)

Серафим записал продиктованный другом адрес, листок положил себе в сумку, а Нобату такой же листок сунул в расстегнутый карман его гимнастерки. Помолчали. Снаружи, от коновязей, слышалось лошадиное фырканье, топот. Сейчас санитарные фуры повезут раненых на вокзал, а там в вагоны и — в Ташкент.

— Пора! — Иванихин медленно встал. Наклонился к Нобату, осторожно тронул за плечи. — До свиданья, дружище! Поднимайся на ноги живее, и к нам…

— Ребят наших береги. Золотые люди, новую жизнь с ними строить… Ну, сам знаешь. До встречи, комиссар! Пусть победа тебе сопутствует.

У него снова запершило в горле. Серафим крепко сжимал ему руку. Последняя минута прощанья истекла…

Гроза еще не утихла

Подошел срок осуществиться тому, что замыслили неугомонные Абдурахман-караулбеги с Мамедша-мирахуром.

Сбор отрядов, которым предстояло выступить в глубь Кизыл-кумов, против Салыра и его джигитов, назначили в Камачи. Сюда целую неделю подряд съезжались «гости» со всех концов Лебаба.

Невдомек было обоим сообщникам, Абдурахману и Мамед-ше, что в отряде Бешира между джигитами был крепкий уговор: всеми силами избегать вооруженного столкновения, при случае установить связь с людьми Салыра. И здесь, в Камачи, пока стояли все вместе, наиболее сметливые из беширцев обиняком заводили речь о том же с джигитами других аулов. Все это в считанные дни тайком подготовил Бекмурад Сары, секретарь ячейки в Бешире. Большего сделать не мог, но и риска не побоялся, доверил свои замыслы многим.

Время между тем шло. И, как говорится, в доме, где малые дела, воровства не утаишь: до слуха Салыра достигла весть о походе против него. Что ж, «гостей» полагается встретить с почетом… И когда лазутчик — один из чабанов, житель Камачи, — ночью пробрался к Салыру и сообщил, в какой именно день готовится нападение, предводитель стенных удальцов на всех тропах, ведущих к его стану, поставил сильные засады, снабдив джигитов боеприпасами, пищей и водой и приказав держать постоянную связь с оставшимися у колодца Кыран.

А тем временем в Камачи кипела работа. В последние два дня Разык, брат Абдурахмана, собрал по аулам еще полтора десятка «добровольцев». Молла-Анна, один из приближенных предревкома, отправился в Керки, доложил: все готово к выступлению в Кызылкумы, для обуздания нарушителей порядка.

В назначенный день выступили на рассвете. Начальники, со своими стремянными и вестовыми, первыми выехали из ворот двора Мамедши. На улицах к ним присоединились остальные. Нехотя поднималось в морозном тумане багровое солнце. Копыта коней взломали корку подмерзшего песка на старой караванной тропе.

«На Салыра, значит, идем, — слышалось в разных концах длинной вереницы всадников на разномастных лошадях, одетых кто во что, с винтовками и карабинами разных систем, с кривыми дедовскими саблями, армейскими клинками, кинжалами. — Да-а, Салыр-мерген… Говорят, стрелок, каких теперь не сыщешь, и саблей владеет, — тотчас доносилось с другой стороны. — Семь кругов ада прошел, все на свете изведал… — И правда, люди, я тоже слыхал: до чего ловок и хитер! Такого не проведешь. — Э, брось! Ты кто, джигит или старуха?! Погляди, какая сила! В клещи возьмем твоего Салыра, он и пикнуть не успеет, сам шею подставит! — Ну, ну, посмотрим, сумеешь ли ты сам-то шкуру невредимой унести от его молодцов! — Ай, перестаньте душу бередить, там видно будет…»

И вдруг — ливень свинца мгновенно обрушился на колонну всадников, выстрелы ухали спереди, но сторонам, а позади рвались гранаты. Все разношерстное воинство Абдурахмана и Мамедши разом угодило в ловушку, подготовленную Салыром. Его разведчики донесли, что дозоров не высылают. И он по первому сигналу все силы собрал в кулак на дороге, по которой выступили вражеские конники. Из-за барханов стрелки ударили залпом, ошеломили, обескуражили противника. Мамедша-мирахур сразу же был ранен в плечо. Двое вестовых Абдурахмана замертво повалились наземь с коней, сам он отпустил поводья, умный конь унес его подальше от выстрелов… Вся колонна, лишившись начальников, пришла в расстройство. Спасались кто как мог… Джигиты беширского отряда заранее сговорились, как им действовать, если дело примет крутой оборот, — потому не растерялись и все разом завернули коней вспять, пользуясь общею сумятицей, вырвались из огненного кольца, галопом поскакали назад к Камачи.

Разгром был полным. Джигиты Салыра, возвратившись из погони, снимали оружие с убитых и раненых. Мертвых стаскивали к яме, которую уже выкопали за барханом, в стороне от караванной тропы. Раненых поили, промывали раны. Снимали седла и сбрую с коней, недобитых пристреливали. Поручив своему помощнику Одели очистить поле битвы, предать погребению трупы людей и животных, Салыр с главными силами, усадив пленных на крупы коней, отправился в глубь песков, к себе на стан. Он знал: молва о его победе живо разнесется по Лебабу, заставит призадуматься каждого, кто дерзнул бы помериться с ним силами.

…Целую неделю раненый Мамедша-мирахур не вставал с постели. Было достаточно времени поразмыслить над обстановкой. Нет, в открытом бою Салыра не одолеть… Нужно собрать вдвое, втрое больше бойцов, выступить одновременно из нескольких пунктов, бить и с фронта и с тыла! Но где взять людей? Просить подмоги у Карши? Не стесняться, просить, чтобы выслали отряд джигитов самообороны, а то и роту бухарской Красной Армии из состава гарнизона города. А еще? Вспомнил! Приподнявшись на локте, он окликнул слугу.

Два дня спустя слуга вернулся вдвоем с Шихи-баем. Оба сообщника решили пригласить в гости старого знакомца Молла-Алтыкула, одного из главарей басмаческого штаба в период операций под Керки, который скрывался у дальних родственников.

Соблюдая предосторожность, осмотрительный Молла-Алтыкул явился в дом председателя ревкома в полночь. В беседе за зеленым чаем долго юлил, прикидывался, будто не понимает, каких советов, помощи в каком деле от него ждут. Наконец, когда имя Салыр было произнесено несколько раз, сделал вид, что догадался.

— У богопротивного Салыра главные недруги за рубежом. Да, в Афганистане… Связаться с ними? Ох, ох… Ну, если учесть все опасности, все затраты, если они будут возмещены, то, конечно… А еще — Клыч-Мерген. Да, тот, что ушел за рубеж.

— Мы с покорностью просим вас, почтеннейший Молла-Алтыкул, — льстиво осклабившись, тотчас проговорил Мамедша и переглянулся с Шихи-баем, который почти не раскрыл рта, — чтобы вы сами отправились на переговоры с Клыч-Мергеном.

— На переговоры? Ох, ох… — мулла потупился. — Едва ли достанет сил… Всевышний не создал меня воином.

— А когда вернетесь, вас ждет большое вознаграждение, — тотчас, как было условлено между сообщниками, заверил его мирахур.

— М-м… — протянул, как бы в раздумье, Молла-Алтыкул. Но уже видно было: он согласен.

Клыч-Мерген — один из сподвижников Баба-Мергена и Хаджи-ишана, которые в разгар недавней войны возглавляли силы контрреволюции на левом берегу Аму. Родом из Бурдалыка. Человек безрассудной храбрости. В политической обстановке разбирался очень слабо. Был убежден, что Советская власть не простит ему активного участия в боях. И потому после снятия осады Керки бежал в Афганистан. Обосновался здесь в глубине Каракумов, куда не достигла власть афганского хакима [5] из Мазари-Шерифа.

Сам Молла-Алтыкул — заклятый враг Советов, лишь до поры затаившийся, — был родом из Олама, что в районе Ходжам-баса. Здесь, как и прежде, стоял у него, чуть на отшибе от селенья, просторный высокий дом за прочным дувалом.

Молла-Алтыкул от рождения был хромым — левая нога короче правой, оттого всегда ходил с костылем. Верхом, однако, ездил превосходно и когда ехал не один, костыль свой отдавал кому-нибудь из приближенных. В то время было ему уже за пятьдесят, седина густо пробилась в окладистой бороде. Сам невысокий, плечистый, широкий в кости, на округлом полном лице — живые глаза, избегающие взгляда собеседника.